Путешествие Джармуша началось 22 января 1953 года в маленьком городке Экрон, недалеко от того самого Кливленда, из которого в дурацком костюме и с лицом Джонни Деппа начнет свое путешествие бухгалтер Уильям Блейк. Судя по всему, Экрон не очень-то подходящее место для жизни. Во всяком случае, так решил Джармуш и в семнадцать лет оставил его навсегда, сохранив по возможности самые теплые воспоминания, среди которых немалое место занимают субботние вечера, по которым его мать, кинообозревательница в местной газете, сбрасывала с себя родительские обязанности и сплавляла будущего режиссера в кинотеатр – насладиться фильмами с такими привлекательными названиями, как «Порождение черной лагуны» и «Атака гигантского краба-монстра», а также похождениями Джеймса Бонда.
Оказавшись в семнадцать лет в Нью-Йорке, Джим совершил первое большое открытие: не во всех фильмах есть гигантские крабы. Неясно, обрадовало его это или огорчило, на тот момент Джармуш больше всего интересовался литературой, с детства мечтая стать поэтом, и через год поступил в Колумбийский университет на соответствующий курс. Однако американской литературе не повезло – на последнем курсе Джармуш попал в Париж. По роковому стечению обстоятельств, в Париже есть Синематека, где нет гигантских крабов, зато в избытке мировая киноклассика. Вернувшись в Нью-Йорк, поэт обнаружил, что его стихи в прозе стали походить на киносценарии.
А вокруг кипела жизнь – дешевая жизнь поздних семидесятых. Панк - культурная революция породила мощный творческий выхлоп – в каждом гараже генерировалось искусство, на улицах Баския, также известный как Само, в будущем знаменитый художник и сподвижник Уорхола, расписывал стены, в клубе по соседству выступали «Рамонес» и танцевала на столе Патти Смит.
По воспоминаниям самого режиссера, никто еще не беспокоился, как заработать на этом деньги, или добиться славы, или достичь виртуозного мастерства, – просто всех распирало от чего-то, не имеющего названия. Все точно знали, что технический уровень – это ерунда, главное – пытаться выразить это нечто. Что ж, Джармуш поступает в киношколу и собирает музыкальную группу. С этого момента музыка и кино всегда были неразделимы в его картинах. В его фильмах играли и писали к ним саундтрэки Том Уэйтс, Нил Янг, Скримин Джэй Хокинс. В «Мертвеце» имена персонажей при объединении составляют имена известных музыкантов: Уилсон Пикетт, Джеймс Браун, Ли Марвин, Ли Хазлвуд…
Почетный статус независимого режиссера Джармуш получил практически сразу, когда его вышибли из киношколы за то, что деньги, предназначенные на оплату обучения, он потратил на свою первую работу, небольшую документальную ленту «Бесконечные каникулы». Картина понравилась, и Вим Вендорс, у которого Джармуш работал ассистентом, выдал ему кинопленку для следующего фильма – «Удивительней, чем рай», получившего награду в Канне как лучший дебют.
И началось великое американское путешествие с мертвецом. Почти в каждом фильме Джармуша присутствует и то и другое. Труп в багажнике автомобиля во «Вне закона», путешествие к могиле Элвиса Пресли в «Мистическом поезде», мертвый священник в такси в «Ночи на Земле». Что, в сущности, не так уж странно – если и есть на Земле место, подходящее для загробных странствий души, то это Америка с ее культурой автострад, традициями переселенцев и свободной продажей оружия. Сняв эти три картины, объединенные в трилогию, Джармуш стал мишенью для упреков критики в самоповторе и исчерпанности. И тогда он снял «Мертвеца».
Go West. Если ты устал – поезжай на запад, если за тобой гонятся – поезжай на запад, если ты мертв – поезжай на запад и постарайся добраться как можно дальше, прежде чем какой-нибудь олух скажет тебе об этом. Если ты мертв – твое место в пути.
Один американский критик сказал, что «Мертвец» – вестерн, который мог бы снять Тарковский. На самом деле «Мертвец» – это вестерн, который не снял Норштейн, «Сказка сказок» по-американски. Графичные военные кадры из гениального мультфильма напоминают сцены индейских войн из «Мертвеца», а одинокий мистический индеец Никто – в нем легко узнать Серого волчка из волшебного норштейновского леса, который в нигде, в котором время прихотливо меняет свое течение – то ускоряясь, то замирая, останавливаясь, где жизнь и смерть сплетаются в единую вечность.
Как ни удивительно, но этот фильм более американский, чем приключения Бэтмена и Капитана Америки. Говард Лафкрафт писал, что эта страна только кажется юной, на самом деле это очень древняя и сумрачная земля. После «Мертвеца» начинаешь понимать, о чем говорил один из самых интересных писателей Нового Света. Бесконечно странные персонажи, напоминающие не столько ковбоев и отважных первопроходцев, сколько каких-то удивительных лемуров: убийца с плюшевым мишкой (интересно, как его звали, должен же он как-то его называть – уж не Винни-Пухом ли), убийца-людоед, загадочный андрогин в исполнении Игги Попа, клонированные маршалы… В одном интервью Джармуш сказал, что самое интересное для него – это взаимодействие разных культур. В «Мертвеце» он столкнул индейца с философией Уильяма Блейка, «среднего американца» – с индейским взглядом на мир, так же, как раньше сталкивал японцев с американским мифом и обегал за одну ночь всю Землю. «Думаю, что Данте принадлежал к хип-хоп-культуре, потому что он писал на вульгарной, народной латыни, в то время как остальные поэты писали на высокой латыни. Таким образом, он изъяснялся на уличном сленге». Традицию столкновения культур он продолжил и в последней картине «Пес-призрак: путь самурая».
Итог взаимодействия афро-американской субкультуры и древнего японского кодекса бусидо оказался более чем удачен, хотя лейбл «мейнстрим» немедленно приклеился к фильму «самого великого из американских »независимых«, испуская неясной природы радиацию. Хотя это далеко не первый фильм про киллера-самурая, от других-прочих он отличается прежде всего местом действия. Это снова некое зазеркалье, американское »нигде«. Только в очень особенном месте так много самураев, ведь Пес всего лишь один из многих. Словно тайные праведники, незаметно странствующие по миру, защищая его от зла, словно великие риши или тамплиеры, бродят они по фильму с набитыми авоськами или прогуливаются в списанном камуфляже. И только они обладают плотностью, реальностью – самураи и те, кто мог бы им стать, – девочка, читающая все подряд, мороженщик-гаитянин, настолько подключенный к миру, что прекрасно обходится без знания языка. Остальные всего лишь призраки, иллюзия, каприз формы. Негры такие, что прямо как живые, – в ярких одеждах, с непременным бум-боксом и гангста-рэпом. Одышливые гангстеры-шестидесятники, для которых события фильма дублируются на привычном им языке старых мультфильмов, в которых Пес-призрак превращается в черного кота Феликса, а его кейс с оружием – в чемоданчик фокусника. И печально смотрит предводитель клана на крохотный экранчик, с которого его анимационное альтер-эго восклицает: »Я научился превращать бриллианты в горох. Вы думаете, я счастлив?« Притча вполне в духе дхаммпады, если предположить, что бриллиант – это бессмертная душа человека, извергается из телевизора на старого воина, который все еще может оценить поэзию войны и помнит, что путь самурая – это дорога к смерти. Знак, сила и великий дух присутствуют в фильмах Джармуша так естественно и непринужденно, как… как в жизни. »У нас не древнее общество«, – говорит раненный Псом браконьер. »Иногда – древнее!" – отвечает тот, спуская курок. Вы тоже можете припомнить что-то похожее. Крохотные осколки традиций, лоскуты чего-то целого, словно знакомый запах приносит с собой воспоминания. И, наверное, это лучшие моменты в жизни.
Гибель Пса-призрака замыкает круг – снова мертвец и снова путешествие, только на этот раз дорога проходила не по болотам Луизианы, не по шпалам Среднего Запада и не по таинственным лесам. Теперь она пролегла по незримому пути самурая, по которому Пес-призрак прошел до самого конца и дальше, дальше…