Художник, кино, книга

Как-то Гена Шпаликов пошутил, что настанет время, когда и кино будут передавать по радио. В шутке есть смысл: почему-то кино чаще всего уподобляют литературе – рассказу или роману. Появился даже термин «поэтическое кино». Этот термин служил спасительной индульгенцией для непривычного киноязыка во времена преследования инакомыслия.
Этим термином окрестили и ранние фильмы Андрея Тарковского, особенно их аллегорические образы, сны и ирреальности. Андрей, понимая задачи критиков, пытающихся таким образом защитить от удара его фильмы, все-таки, по большому счету, ненавидел все эти литературные (какая поэзия!), музыкальные (какая симфония!) или живописные (какая фреска!), сравнения. Он считал, что кино надо оценивать с точки зрения языка кино.
О языке литературы, быть может, следует говорить разве что применительно к фильмам Пазолини, который сам сознательно уподоблял киноязык языку литературы, со всеми этими «синтаксисами» и «пунктуациями».
Но, несмотря на все различие искусств, все-таки интересно наблюдать и некие параллели между искусством кино и искусством книги; и в том, и в другом искусстве зрительный ряд организуется последовательным чередованием иллюстраций или кадров фильма, общих или крупных планов. В искусстве книжной иллюстрации или дизайна в какой-то момент художник рисует, как и в кино, некое подобие раскадровки. Событие и в том, и в другом случае развивается последовательно, мы связаны с понятием времени, столь близким Андрею с его теорией «кино – консерв времени».
Хотя бы одно это сходство проблем художника кино и художника книги делает целесообразным участие кинохудожников на выставках и ярмарках книги. К тому же некоторые кинохудожники успешно работают в книге, например, Сергей Алимов или Игорь Лемешев. Я всячески поддерживаю идею Гильдии художников кино принять участие в выставке книжной ярмарки. Надеюсь участвовать и в дальнейшем, каждый год.
* * *
Великая советская школа книжной графики возникла в 30-х годах не как проявление свободы творчества, а как некая «ниша» в условиях несвободы. Здесь можно было спастись от идеологического прессинга партийных цензоров и демагогов. Если первая волна советских авангардистов была либо разгромлена, либо уничтожена в ГУЛАГе, либо бедствовала, лишившись работы и не имея средств к существованию, то художники второй волны, быть может, не столь великие, как Кандинский или Малевич, но все же прекрасные, как Лебедев, Конашевич, Васнецов, связавшись с книжной иллюстрацией, обрели работу и возможность жить. Это была единственная, если не считать театральную декорацию, «ниша» для спасения.
Нигде в мире никогда художники такого класса столь серьезно не работали в книге. Для Матисса или Пикассо книжная иллюстрация не стала главным жанром искусства, оставалась развлечением, никогда не являлась средством для спасения.
У нас в стране в 30-е годы заниматься абстрактной живописью было просто опасно. Известен факт, как писал тогда свои конструктивистские композиции Родченко. Он оборудовал шкаф с закрывающейся дверцей, на которой в раскрытом состоянии было нечто, похожее на мольберт, а под ним – полка с палитрой. На крышке шкафа укреплялась очередная картина. Все это захлопывалось при малейшей опасности, при звонке в дверь или приходе гостей, как будто бы художник и не занимался только что «преступной» деятельностью – живописью!
Сейчас эти работы Родченко хранятся в крупных музеях мира, ценятся очень дорого, а детские книги, вернее, их репринтные издания, проиллюстрированные когда-то нашими авангардистами, продаются в книжных магазинах Нью-Йоркских музеев Гуггенхайм и Метрополитен.
* * *
Наша выставка на ярмарке выглядела каким-то ископаемым доисторическим событием. В век компьютерной графики, голографий и иных новшеств здесь все – рукотворно, как в XIX веке: московские переулки гравируются по старинке на самшитовых досках, какие-то рыцари в шлемах с плюмажами скачут навстречу принцессам… И это – на выставке, где, например, на стенде Объединенного Королевства вместо книг выставлен только один компьютер и дискета. Информацию о книгах можно найти в каких-то там «паутинах».
* * *
В прошлом году в компьютерном зале Библиотеки ООН во Дворце Наций в Женеве прошла выставка моих иллюстраций «Сказки и легенды народов мира», где я выставил работы, выполненные таким же старомодным способом, без всяких компьютерных ухищрений. Это были иллюстрации мифов 30-ти народов мира, населявших Советский Союз; народов, о существовании которых здесь никто не догадывался, например, юкагиров, бурят и даргинцев, с их разными обычаями, религиями и материальными культурами. Посетители перепечатывали на компьютере информацию из этнографических справочников и, в конце концов, выставка была продлена на месяц, что во Дворце Наций почти невероятно! Видно, надоела компьютерная графика, и история, сделав круг, вернулась к своему началу. Люди истосковались по рукотворной иллюстрации, продолжающей традиции, заложенные художниками 30-х годов.
Как жаль, что эта «ископаемая» ниша постепенно уходит из нашего искусства под давлением попсы и диснеевской дешевки. Надежд уже почти нет. Только на выставках, подобных ярмарочной, все-таки можно увидеть пару листов, где линия проведена рукой, а не рейсфедером по линейке, где современные технологии еще не успели вытеснить живую и наивную душу.