Кинотеатр военных действий. Часть 3

Для любого монарха непреложен принцип "Разделяй и властвуй". Михалков был этому принципу верен все годы своего правления. Помните его тезис насчет осознанного отказа от строительства своей политики на отрицании предыдущей? А вот практика. Успешно работавшего директора Дома кино Юлия Гусмана он уволил (коварно и не совсем легитимно, когда тот был на лечении за границей) и заменил своим человеком Игорем Угольниковым. Итог был печален: уже через год Угольникова тихо сняли за никому не понятную хозяйственную деятельность. В пику давно существующей киноакадемии "Ника" учредил еще одну киноакадемию "Золотой орел", академиков назначил сам. Итоги не менее плачевны: возмущенные произволом кинематографисты только теснее сплотились вокруг "Ники", а "Орел" так и не стал обещанной "настоящей академией", то есть учреждением научным. Счастливцы, милостиво введенные Михалковым в состав "новых академиков", на всякий случай оставались и в "Нике" ("Быть дважды академиком – чем плохо?", сказал мне с улыбкою видный мастер). Но раскол стал еще более очевидным.

Оставалось вывернуть ситуацию наизнанку, приписать раскольничество другим. И тот самый Михалков, который из творческого союза сотворил послушное ему бюрократическое учреждение, поделил членов СК на "чистых" и "нечистых" и оттолкнул от Союза большую половину кинематографистов, в своем отчетном докладе обрушился на "одну и ту же группу лиц", которая уже не впервые пытается "расколоть Союз и сорвать съезд". Он сосредоточился на долговременной войне между СК и Киноцентром: "Прошло 59 процессов, 274 судебных заседания, потрачено 12 тысяч человекочасов". Саркастически прочитал обвинения в адрес руководства СК, опубликованные в российской печати. Сообщил еще об одной "группе лиц", которые "завладели частью Киноцентра" и в которую вошли Станислав Говорухин, Владимир Мотыль, Иван Дыховичный, Наталья Фатеева… Умело стравливал Москву и регионы – говорил о "саботаже Московского союза, который надеется, что богатая Москва обеспечит ему благополучие"… Что же касается всеми обсуждаемого стремления к власти, то она Михалкову не нужна – он "натерпелся на своем посту председателя киносоюза, как его дядька на фронтах Отечественной войны".

По этому поводу Эльдар Рязанов сказал на съезде так: "Это очень верная мысль. Михалков действительно в состоянии войны. Он воюет с Киноцентром, с Московском союзом кинематографистов, с Конфедерацией Союзов кинематографистов и с академией "Ника". И если он останется на своем посту, значит, война будет продолжаться. А мы хотим мира".

Отсюда итог съезда, катастрофический и для Союза и для самого Михалкова. Треть голосов, поданных за Елену Цыплакову – это знак недоверия, по поводу которого тот же Рязанов говорил с трибуны съезда: "Если бы меня так дружно не любили, если бы настолько мне не верили, я бы не оставался ни минуты. Нужно уходить, Никита!".

Еще более важна природа других двух третей. Драма протеста развивалась главным образом в Москве и Петербурге – основных кинопроизводящих центрах России. Регионы находились в стороне от многолетних столичных баталий, не слишком понимая их причин и живя своей автономной жизнью. Приехав на съезд как на праздник и радостно ожидая встречи со столичными коллегами, кинематографисты Красноярска, Екатеринбурга, Казани, Ростова-на-Дону были неприятно удивлены накалом страстей, бушующих в зале Дома кино, и грубостью многих высказываний – то, что у москвичей воспалилось до предела, им казалось вздорными и своекорыстными наскоками.

Их можно понять. Но их нужно было понять значительно раньше, готовясь к отчетно-выборному съезду. Им надо было загодя рассказать о сути претензий к Михалкову, которого они знают как великолепного режиссера и звезду экрана, но не ведают или знают понаслышке о его моральных установках. Они мало знают и о методах его руководства творческим союзом, где уничтожена сама возможность инакомыслия. Московский союз, со времен его председателя Саввы Кулиша остававшийся последним островком демократии в Российском союзе кинематографистов, им издали кажется "группой бузотеров и раскольников" – но рассказать им о природе принципиального и многолетнего противостояния (демократия против тоталитарных методов руководства) никому из москвичей не приходило в голову.

И им показалось, что с корабля они попали на бал сатаны. Выступая с трибуны съезда, они говорили о своем шоке и сурово отчитывали крупнейших режиссеров нашего кино, активно защищая обижаемого Михалкова. Привычка москвичей под собой не чувствовать страны и тут сыграла роковую роль. Выступавший в первый день Юлий Гусман в своей вполне конструктивной реплике все-таки не отказал себе в удовольствии юмористически пройтись по поводу "гавриков, которые приехали из Нарьян-Мара" – и тем уже настроил половину зала против москвичей и их киносоюза. Не повышали авторитет этого союза и оскорбления, которые, срываясь с дипломатического тона, позволяли себе многие выступавшие. В воздухе порхали эвфемизмы "фашист", "сволочь", "холуй", "а ты кто такой?", "заткнись!". Сидевший рядом со мной режиссер внятно бормотал, явно привлекая меня в союзники: "Жидовье, ненавижу! Ну почему я должен жить в стране, где правит жидовье!!!". Драки у микрофонов и перекошенные лица народных кумиров немедленно брало в кадр хищное телевидение и доносило до самых дальних уголков великой страны. Великая страна поняла, что верить нельзя никому, и кумирам перемывала косточки. Вслед за падающим Союзом на глазах у всех рушилась последняя легенда России – киношная.

Так что в своей тронной речи Михалков был кругом прав. Он справедливо отметил, то голосующие за Цыплакову люди голосовали не столько за хорошую актрису и режиссера, выдвинутую импровизационно прямо в ходе съезда взамен добровольно сошедшего с дистанции Говорухина, сколько против него, Михалкова. Да, это было протестное голосование, для мастера режиссуры позорное и исторически беспрецедентное. Но оно никогда не побеждает, потому что серьезные перемены в Союзе нужно готовить тщательно и исподволь, и альтернативный кандидат должен выходить к съезду не как "абы кто", а с серьезной программой, способной съезд убедить.

И, наконец, Михалков был вполне последователен, когда глумливо попрощался с демократией, которую усердно истреблял все эти годы, и теперь, одержав "пиррову победу", делом доказал, что ее время в Союзе кинематографистов кончилось.

Кончился и сам Союз кинематографистов. Два дня самого драчливого съезда в киноистории были его истерическим отпеванием. Печальный финал еще недавно самого вольнодумного, передового и демократического из творческих сообществ сегодня представляет интерес только как пример, который другим наука.

Но боже мой, какая скука!

Удушение Дездемоны

Едва эта статья была написана, как назрел последний акт драмы – срочное, пока не опомнилась, удушение неверной Дездемоны. 8 декабря созвали "общее собрание членов СК, проживающих в Москве и Подмосковье". Повестку дня до поры не оглашали. Из 4 тысяч московских кинематографистов не пришло и четырехсот, из действующих кинематографистов явились единицы. Этому коллективному Отелло Михалков и объяснил, что пора вместо никому не понятного Московского союза учредить Московское отделение СК: "Нужно создать эффективную структуру управления".

И никто в этом зале уже не задавался вопросом – а вяжется ли идея управления с самой идеей творческого союза? И нужно ли вообще какой-либо структуре снова управлять Хуциевым, Германом, Сокуровым, Мотылем, Абдрашитовым? Пора демократических отношений между творцами в СК уже отлетела слишком далеко.

Зато всем в этом зале было ясно, кто мешает творцами эффективно управлять, – Московский союз. Неясное скопище бузотеров и, возможно, воров. Вон ведь это скопище даже на собрании не рискнуло появиться – один Павел Финн отдувался за сообщников, обещал провести в январе съезд МСК и предлагал пути к сближению позиций. Его слушали раздраженно, но Михалков теперь демонстрировал принципиальный демократизм: лично налил стакан воды Финну, Марлену Хуциеву, обиженному намеками на причастность к махинациям, пообещал, что они выпьют вместе, и все развеется. О V съезде СК СССР, где закладывали первые кирпичи в здание демократического СК, на собрании вспоминали с ужасом: "Этот кошмарный съезд".

Зал, средний возраст которого приближался к 70-ти, символизировал безнадежную дряхлость творческой организации, но она теперь явно готовилась перейти в какое-то новое существование – как на глазах сохнущий кокон обещает стать бабочкой. Никита Михалков даже впервые за годы предложил седовласой аудитории программу творческой работы Союза с молодежью – семинаров, мастер-классов, которые должны привлечь в СК свежие силы. Он смутно упомянул и о допущенных ошибках – упреки оппозиции явно не остались не услышанными. На миг почудилось примирение. Председатель Московского союза Павел Финн в своем выступлении это с удовлетворением отметил как первый шаг к сближению позиций и к миру в датском королевстве.

Неожиданно возникли параллели с Союзом театральных деятелей. Положение в кино собравшимся виделось, правда, более благополучным: кино преодолело пик кризиса, и уже забрезжили первые признаки возрождения, "а у театра все самое страшное еще впереди". Но, как напомнил актер Евгений Стеблов, в СТД невозможно даже представить себе ситуацию такого раскола – чтобы Петербург отделялся от Москвы, а Новосибирск от Ярославля.

И уже напрасно Павел Финн напоминал, что Московский союз не только не помышлял о расколе, а напротив, постоянно выступал против деления тружеников кинофронта на "чистых" и "нечистых". Было поздно: поверженный "враг" сорвался на жалкие оправдания, и победители быстро завершили его разгром. Зал, в основном состоящий из незнакомых кинозрителям лиц, дружно проголосовал за создание в противовес Московскому союзу Московского отделения и за предложенную Михалковым кандидатуру его председателя – продюсера Владлена Арсеньева.

Для ясности, – краткий синопсис пролетевшей перед нами драмы.

С распадом СССР распался и СК СССР. Чтобы дело не пропало, кинематографисты учредили союзы региональные – Московский, Ленинградский, Свердловский с уставами нового демократического образца. Чтобы объединиться, эти союзы учредили СК России – тоже на демократических основах. Но кино лежало в руинах, и спасать его призвали Михалкова. Он потребовал себе особых полномочий и круто изменил устав СК – были заложены основы властной вертикали. Союзы Москвы и Петербурга с этим не согласились, оставили себе демократические уставы. Именно так начался раскол. А запутывать дело, чтобы его родная мама не узнала, мы умеем – это называется умелой работой с кадрами.

То есть, по Михалкову, режиссурой. Режиссер он, кто спорит, от бога. Но кино спаслось независимо от киносоюза и живет теперь вдали от него. А Михалков, в конце 90-х собравший полный Дворец съездов, теперь выступает в почти пустом зале.

Наверное, он это остро чувствует и сам. Не случайно же на днях организовал свой "мастер-класс" для молодых – как всегда, блестящий, талантливый, остроумный, неотразимый. Организовал в большом зале Дома кино, словно подчеркивая: пришло время других людей, им делать кинематограф будущего. И главные телеканалы страны показали это рядовое учебное мероприятие как крупное событие в нашей культуре. Почему?

Михалков понимает, что былых товарищей ему уже не вернуть, расколотый союз – не склеить, и теперь рассчитывает на поддержку молодежи. Погрязший в дрязгах союз ее уже давно не интересует, в подробности свар она не лезла и правильно делала. Теперь она послушала человека, "мастер-классы" которого случаются нечасто и запоминаются надолго. Человека, у которого есть чему поучиться. Человека, фильмы которого вошли в золотой фонд кинематографа. И оборотная сторона этой луны останется дня нее такой же невидимой, какой она остается для миллионов его телезрителей.

Только раскол идейный начинает перерастать в раскол поколений.