Пианистки хлынули лавиной

Мелодрама века: как Люля-разлучница мужа сгубила

Премьеру "Лавины" – второй раз после "Сибирского цирюльника" – устроили в здании, которое народ знает как Дворец съездов. К Кремлю съезжались лимузины, через мостик над Александровским садом снова тянулся московский бомонд – тот, что в прессе зовут элитой, сливками и пеной общества. Это значит, перед нами опять событие века.

Венская пианистка Эрика Кохут в свободное от Шуберта время ходила в порнокабинки смотреть про мазохистов (фильм "Пианистка"). Московский пианист Игорь Месяцев в свободное от Шопена время отдается накатившей любви в снегу прямо на глазах у приблудных собачек (фильм "Лавина"). И то и другое в глазах обывателя – страшный грех.

Семейная редакторша из Останкина по советской традиции убеждена, что в СССР секса нет, но влюбилась в свободного француза и впервые познала страсть. Что в глазах КГБ есть преступление ("Зависть богов"). Семейный пианист из свободной России, поездив по миру, понял, что никогда не целовал женщин с накрашенными губами, и, поцеловавши Люлю, ощутил в себе лавину. Что есть преступление в глазах его жены Иры ("Лавина").

Все три фильма предлагают необычный градус нахлынувшей страсти. По идее новый фильм Ивана Соловова – гибрид уцененного Ханеке с уцененным Меньшовым. Сам режиссер это отрицает, и зря, потому что тараном общественных предрассудков работать лестно. Он думает, что сделал фильм о все сметающей лавине страсти. Что героя можно понять, ибо жена постыла, а женщина на снегу хороша, но нельзя быть счастливым за счет других. Он думал бы правильно, если б к душе героя нас могли привести теоретические построения, а не искусство и талант, его создавший.

Опознавательный знак профессионального кинопроизводства – чистота второстепенных деталей. К примеру, артистка Любовь Орлова для "Светлого пути" научилась ткацкому делу. Артист Александр Феклистов думает, что быть пианистом – это колотить по клавиатуре даже в пианиссимо. И оказался фальшив во всем, даже в любви и страсти. При этом режиссер хотел сделать нам красиво и весь немалый бюджет пустил на закупку дорогих и здесь особенно многоуважаемых шкафов – поселил героев в мебельных салонах с новорусским "ампиром"; интерьеры необжиты и не несут отпечатка обитателей. Все в этом кино случайное, приблудное – что достали и что показалось красивым: серебристый шелк простыней, апельсины на снегу, передник "Liquori", мужчина в красном "Форде".

Фильм сделан по женской прозе, где согласно неписаным законам жанра мужик – тряпка. Тряпка всегда плохо лежит, ею завладевает кто ни попадя, но она тем не менее средоточие мира, к ней все взгляды, она предмет кровавой женской борьбы. Есть в доме тряпка – все в норме: теща печет пирожки, сын учится. Попала тряпка в чужие руки – и жена страдает, и сын наркоманит, и все катится лавиной.

Диалоги Виктории Токаревой играть всерьез невозможно – она писатель лукавый (одно имя роковой женщины Люли чего стоит!). Но в фильме их читают, как "Быть или не быть": "Вот и шуба теперь скукожится! – Если скукожится, я куплю вам новую!" (после того, как герои пили "Бейлис" из горла и залили мех от рынка "Снежная королева"). "Ведь ты меня хочешь! – Но я не могу! – А кто тебе запрещает? – Совесть! – Ну и дурак!". Это артикулируют с ужасным надрывом, как некие философемы, словно ищут разгадку жизни, словно итожат прожитое. От серьеза все становится самопародией – на пресс-просмотре картина шла под обидный хохот зала и на вопрос режиссера, понравилась ли она хоть кому-нибудь, поднялась только одна рука. Да и та, как выяснилось, просила слова.

При том, что брошенную жену искренне играет Анна Каменкова, что после большого перерыва на экране снова Нина Гребешкова и что есть в картине очень обещающая – нервная и настоящая – работа дебютанта Андрея Чадова, студента Щукинского училища, которого, если не испортят в плохих фильмах, через год-другой синефилки окрестят нашим ДиКаприо.

В российском кинопроизводстве распространилась идея о том, что деньги решают все. Продюсеры хотят большой бюджет, бьют поклоны спонсорам, а выбив, вбивают в мебель, шубы, транспаранты над магистралями и премьеру в КДС – во все, кроме таланта и потому – искусства. Выходит большая и всем заметная дырка, но без бублика.