Сегодня в Киноцентре открывается ретроспектива фильмов Йоса Стеллинга (Jos Stelling). Он занимает в кинематографе место, на которое больше никто не претендует. И потому что никто не умеет делать такие вещи, как он. И потому что эти вещи в современном мире кино считаются излишней роскошью.
Имени Йоса Стеллинга вы не найдете в самом престижном янглоязычном словаре Эфраима Каца (Ephraim Katz), куда для приличия включен хотя бы один ведущий режиссер из каждой европейской страны. Когда к столетию кинематографа голландцы составили список своих лучших фильмов за всю историю, он состоял главным образом из работ Пола Верхувена (Paul Verhoeven) – национальной гордости, покорившей Голливуд.
Как говорит Стеллинг, Голландия – плохая страна для кино: для этого она слишком кальвинистская и слишком благополучная. Он заявил это одиннадцать лет назад, когда приехал в Москву в жюри международного фестиваля. А на прежних Московских фестивалях с аншлагами показывались его фильмы «Иллюзионист» (The Illusionist) и «Стрелочник» (The Pointsman). И уже тогда режиссер стал одной из первых «культовых фигур» для киноманов, еще не знавших, впрочем, слова «культовый». Не только в Москве – но и, например, в Риге, где его ретроспектива на первом фестивале «Арсенал» прошла как манифестация идеи авторского кино.
Это было вскоре после смерти Тарковского, с которым Стеллинга сближает многое. Камера как основной инструмент создания образа, который вместе с тем сродни музыкальному. Интенсивный цвет, чувственный ритм, минимум диалогов (даже те что есть, порой кажутся лишними на этом телесно-предметном пиршестве).
Конечно, есть и отличия. Главные из них в том, что у Стеллинга силен визуальный юмор, и что голландский режиссер не сублимирует эротику в духовности. Стеллинг связан с католической традицией – не столько религиозной, сколько культурной – и от нее отталкивается. Он во многом наследует «плохого католика» Феллини и еще более свирепого богоборца Бунюэля. Среди его любимых режиссеров – также Кубрик, но, в отличие от него, Стеллинг никогда не играет с насилием и агрессией, а сексу предпочитает эротику. Некоторые фильмы Стеллинга практически «немые», исполнителей он использует чаще всего непрофессиональных.
Признанному в Германии, Испании, Италии (которую он считает второй родиной), Стеллингу было тесно в Голландии. В том же московском интервью одиннадцатилетней давности режиссер связывал свои планы с единой Европой. Тогда же возникла идея большой копродукции «Летучий голландец» (The Flying Dutchman), в которой участвовало четыре страны и господствовал итальянский акцент. Но фильм не имел настоящего успеха и подчеркнул слабые стороны Стеллинга. Он не силен в крупных эпических формах, диалогах и работе со звездами.
Поэтому его дальнейшие европейские копродукции стали возвращением к бессловесному аскетизму, который удалось применить в цикле короткометражных «Эротических историй» («Зал ожидания», The Waiting Room и «Бензоколонка», The Gas Station), а также в последнем фильме режиссера «Ни поездов, ни самолетов» (No Trauns No Planes). Парадоксальным образом в этих космополитических историях проявилось тяготение Стеллинга к традиции не больших (которых он почитает), а малых голландцев. Нет мощи и визуальной взвинченности ранних работ режиссера, зато есть идеальное чувство композиции, формы, детали, предметной среды.
Культурологическая драма, стоящая за творчеством Стеллинга, состоит в том, что общество похоронило Автора и авторское кино, но сами авторы продолжают жить. Даже разделяющий некоторые художественные позиции Стеллинга Питер Гринуэй (Peter Greenaway) быстро миновал пик славы. В этом смысле возвращение Стеллинга в Россию (не только ретроспективное, с Россией связан его новый проект) закономерно. Здесь еще сохранились пространство, не поглощенное конкретной культурой потребления, здесь еще есть почва для авторского свободомыслия и анархизма.