Сергей Бодров-старший, режиссер фильма «Монгол» (2007), рассказал об исторической пользе монгольского ига.

-- Это для меня тоже загадка. Есть же у нас история, есть какая-то своя мифология. Не понимаю. Может быть, это потому, что мы так обращались с историей, кидались из крайности в крайность – черное переименовали в белое, героев – в преступники. Такое ощущение, что у нас история еще не устоялась. А вот на Востоке исторический процесс идет непрерывно, много веков существуют мифы, легенды, которые для людей очень важны. Тот же Чингисхан до сих пор для монголов – важнейший человек. Кто у нас может играть такую же роль? Нет такого.

-- Ну там – Владимир Красное Солнышко…

-- Да и он совсем не так для нас важен. Нет такого у нас человека.

-- Русская идентичность, поисками которой мы занимаемся последние лет двести, она, по-вашему, в степи находится?

-- Отчасти в степи. Мы предпочитаем не думать про степь – мол, нет, мы ближе к европейцам, мы просвещенные, мы хотим туда, в Европу. Не надо чураться степи. Там наши корни, и совсем неплохие корни. В степи был дух, там была сила, там у людей были идеи, вера. Причем простая вера – в небо и в землю, этого было для людей достаточно.

-- Монгольское иго, сами монголы – очень важный для нас национальный миф. Вот в давнем сценарии Германа и Кармалиты «Гибель Отрара» монголы – не добро и не зло, а стихийная сила, сокрушающая прогнившую империю хорезмшаха. Там несложно найти если не аллегорию, то явные ассоциации с тогдашним Советским Союзом – с гигантской и прогнившей империей.

-- Я очень хорошо знаю этот сценарий. Я имел к нему, как ни странно, прямое отношение. Когда-то именно я привез Алексея Германа и Светлану Кармалиту, когда им нельзя было работать в центре, в Казахстан. Им дали книжку местного классика и попросили сделать экранизацию. Они за нее взялись, а потом через полгода ситуация изменилась, они снова стали желанны и знамениты, у них появилось много работы – но они продолжали работать и написали совершенно оригинальный сценарий…

-- И очень хороший.

-- …совершенно потрясающий сценарий. Я не понимал, как его снять. Но нашелся смелый молодой казахский режиссер, Ардак Амиркулов, и снял очень приличную картину. Действительно, империя Мохаммед-шаха прогнила – во главе общества были слабые, подло себя ведущие люди. Недаром же они убили монгольских купцов. И начавшееся в ответ монгольское нашествие выглядело в общем-то исторической справедливостью.

-- У Германа эти купцы – шпионы.

-- Я думаю, они все же были купцами, поэтому для Чингисхана их убийство было столь важно. Чингисхан же открыл Великий шелковый путь. До него столь развитой международной торговли не существовало – был хаос, путешественников грабили, убивали. Что касается России, то здесь монгольское завоевание, конечно, очень болезненное воспоминание. Я серьезно занимался этим вопросом. Русь была тогда слаба и обречена. Кто-то должен был ее завоевать. С Запада шли литовцы, немцы, шведы, мы для них были неверными, которых надо было завоевать и обратить в свою веру. С юга шли сельджуки – ну немного попозже, сто лет тут значения не имеют, – у них с нами разговор был бы тоже короткий. Слава богу, Александр Невский понял, что лучше иметь дело с монголами, чем с Западом, – и Россия выстояла, за двести лет ига крепко встала на ноги. Как такое могло бы произойти при серьезной западной оккупации?

-- То есть вам кажется, что для нас приобщение к западной цивилизации, пусть насильственное, было бы погибельным?

-- Не то что погибельным, просто история страны сложилась бы каким-то неестественным образом. Католическая Русь – странно это как-то. Мы бы, например, сейчас с вами говорили по-литовски.

-- В вашей съемочной группе были и наши люди, и западные. Реально было бы снять столь сложнопостановочный фильм только с отечественной группой?

-- Нет. Вот, например, на второй год съемок я взял с собой сто человек нашей российской группы, и мы уехали черт те куда в горы, в труднодоступные районы. Через неделю мне русская группа говорит: «А чего это мы едим палочками? Мы не будем больше есть палочками. Да и еда нам здесь не нравится». Серьезно так сказали, с болью. При этом и я, и вся группа, и западные люди уже давно ели китайскую еду, причем палочками. Да нету вокруг никакой другой еды! А наших ведь не отошлешь домой, они нужны, они хорошие специалисты. И вот как-то пришлось решать проблему, причем срочно: двенадцать часов дорога, самолет в Алма-Ату – это ближайший большой город, – доставка оттуда поваров, тушенки, гречневой каши. Ну а кроме капризов – пока у нас не умеют работать так, как это делают гонконгские осветители, австралийские механики. Только единицы могут работать на таком высоком уровне. А собрать столь большую группу, чтоб она работала, как швейцарские часы – у нас же президент мечтает, чтобы все в стране работало как швейцарские часы, – еще долго не получится.

-- Это не просто жанровое кино, вы хотели сказать фильмом что-то именно свое, что-то важное. Что в этом фильме может быть актуально для нынешней России?

-- Не то чтобы для меня первоочередной задачей было сказать что-то именно для родной страны. Но все-таки какие-то важные вещи я хотел донести. Что у нас происходит сейчас? Ксенофобия, чудовищная, очень опасная болезнь, в которую решили поиграть политики. Так вот я хотел сказать – напрасно вы относитесь с пренебрежением к людям с иным разрезом глаз. Во-первых, вы оттуда же. А во-вторых, эти люди, может быть, даже сильнее вас. Умнее, мощнее. За ними стоит, может быть, что-то такое, чего у вас нет. Если вы будете относиться к ним пренебрежительно – смотрите, что может с вами случиться.