Два года в киношной среде ходят слухи о съемках Алексеем Германом экранизации романа братьев Стругацких "Трудно быть богом". Пока снята треть материала, состоялась длительная экспедиция в Чехию, оператор Клименко сменился на оператора Ильина, но конца еще не видно. Поскольку сам Алексей Герман в башне из слоновой кости практически недоступен, подробности происходящего оказалось проще узнать у его главного героя. Благородным доном Руматой Эсторским в фильме стал, как давно известно, Леонид Ярмольник, а он человек земной, подвижный, коммуникабельный…

- Насколько фильм Германа будет похож на первоисточник?
- Абсолютно будет похож. Идея и действующие лица, и то, почему Стругацкие писали этот роман – все сохранено. Единственное, что сделал Герман, связано с тем, что роман сам по себе устарел. Он был культовым еще в 60-е годы, и теперь Герман и Кармалита убрали все наносное. Скажем, в начале там молодые люди идут по полянке, потом попадают в другое измерение и т.п. Мы же сразу начинаем как бы на другой планете, хотя на самом деле это, конечно, Земля. Еще Румата стал чуть менее идеализированным героем. Ему уже знакомо чувство ненависти. Но в целом все сохранено.
- Благородного героя вы играете впервые?
- Нет, почему же? Я был героем в трех или четырех картинах, только на современном материале – "Московские каникулы", "Перекресток". Можно покопаться, среди 80 фильмов еще найдутся. Но я не играл в таком сочетании, как "Герман плюс Стругацкие", и для меня Румата – как бы герой на все времена. В нем и Хлестаков, и Гамлет, и совмещено невероятное количество сложнейших человеческих проявлений. Но с Германом это несложно, потому что он точно знает, чего хочет видеть в конце.
- Длительность съемок связана с финансами или только с творческими вещами?
- Думаю, в этот раз – только с творческими. Слава богу, с финансами более-менее нормально. Но я не продюсер, и это не моя епархия. Есть вопросы, на которые мне отвечать бестактно.
- А почему вы не стали продюсером этой картины?
- Герман не хотел совмещать продюсера с главным героем. Это мешало бы ему нормально со мной работать. Он человек независимый, а от продюсера режиссер всегда так или иначе зависит.
- Как вы вообще могли бы его охарактеризовать? Вы не были раньше знакомы?
- Я был с ним знаком много лет, просто не работал вместе. Мы встречались в киношной среде, и он для меня был "Герман" – гений, классик, тот, которого знает весь мир. А я для него был, наверно, обаятельным комедийным артистом. И я никогда не подозревал, что он заинтересуется мной в плане совместной работы.
- Какой из его фильмов вам наиболее близок?
- Все его фильмы для меня – классика, и они совершенны. Но самое близкое мне кино - "Лапшин". Он теплее, понятнее, а вот "Хрусталев", на мой вкус, более рационален. Нет, в "Лапшине" все тоже точно скроено, но там есть ощущение, что "как получилось, так и получилось". В его свободе и "чуть-чуть" приблизительности такое же обаяние, как и в жизни, когда мы, начиная разговор, не знаем, чем он кончится. В "Хрусталеве" же все, как на миллиметровой бумаге, в нем какая-то изначальная обреченность.
- Вы не предчувствуете подобной опасности на "Трудно быть богом"?
- Нет. Я надеюсь, что сочетание его скрупулезности и моих чисто человеческих данных может дать то тепло и непридуманную пронзительность, которые нужны. У Германа очень трудно сниматься. Я надеюсь, что меня он поработил ровно настолько, чтобы сделать пригодным для этой роли, но не до такой степени, чтобы я вообще не соображал, что делаю. Я преклоняюсь перед мужеством Цурило и считаю опять же бестактным его обсуждать, но факт тот, что съемочного опыта на "Хрусталеве" у него было меньше. И Герман не оставил в пространстве сыгранной им роли хоть чуть-чуть для него самого, для его собственного "я".
- Чем атмосфера на этих съемках отличается от других фильмов?
- У Германа высокопрофессиональная группа. Его очень любят, уважают, боятся. Все это в сочетании дает невероятно точное исполнение его заданий. Поэтому работать у него здорово. Нет ощущения видимости работы, все делается на полном серьезе. Сегодня это встречается крайне редко. И есть в нем замечательное качество, которое я очень уважаю: Герман не торопится снимать кино, не суетится, не соблюдает сроки.
- Но съемки, помимо того – огромный кусок жизни, с бытом и отношениями. А если учесть, что большинство кинорежиссеров страдает манией величия, которая сильно отражается на людях, то как с этим у Германа?
- У Германа нет мании величия. Он – эгоцентрик абсолютный, это да. Но что значит "быт"? Я жил в Праге совершенно особняком, и мне не бывало скучно одному. Я настолько устаю на съемках, что мне потом почти не нужна компания. Я или читаю, или смотрю телевизор, или просто сплю. И мы с ним уже как-то привыкли друг к другу. Дело в том, что все, находящееся под властью Германа – это аксессуары. Он пользуется ими в зависимости от времени суток и нужды. Люди – тоже аксессуары, будь то гениальный художник по костюмам или гениальный художник-постановщик. Они практически беспрекословно выполняют его волю. Но любовь заключается в том, что они сами хотят сделать именно так, как хочет он.
- А история с оператором, когда меняли Клименко?
- Сначала я был этим фактом сильно расстроен, активно раздражен, но это кино Германа и это его право – выбирать и менять операторов, актеров, монтажеров, что-то вставлять в картину, что-то выбрасывать. Мы можем что угодно говорить, но ответственность за всю затею все равно лежит на нем одном. Если кино получится, то до определенной степени неважно, сколько раз Герман сменил оператора. Если оно не получится, сменой оператора не оправдаешься.
- Клименко сам ушел или не сам?
- Клименко не мог сам уйти. Он самостоятельный человек, но очень обязательный, профессиональный. Он бы не ушел, если бы не было какой-то принципиальной ссоры, творческих разногласий. Здесь контракт распался в одностороннем порядке. Сначала было обидно, а теперь я думаю, что Ильин, снявший "Хрусталева" – тоже замечательный оператор, большой мастер. Главное, чтобы он видел это кино глазами Германа.
- Зачем тогда было брать Клименко?
- Насколько я знаю, после "Хрусталева" у Германа с Ильиным были проблемы, но жизнь все поставила на свои места, и они снова сошлись. Они умеют работать вместе. Вот и все.