Ушел, и эту потерю ничем не восполнить ни в искусстве, ни в жизни. Он великий актер, но в данном случае из нашей жизни уходит неизмеримо более важное – Человек, Которому Верили.

Что дало ему право на такое доверие?

Актеры популярны, любимы, лицедейство само по себе способно вызывать и восхищение, и поклонение. Но большая редкость, когда за ролью стоит личность человека, его позиция, его «люблю и ненавижу». Да, Ульянов обладал всеми качествами, которые были нужны для сотворения советского пропагандистского мифа: он был «от земли» – сельский парень из Сибири, в детстве не видевший театра, но ставший одним из его столпов. Да, при советской власти ему дали все возможности реализовать свой талант, и актерский и человеческий, и он был увенчан всеми мыслимыми государственными и партийными наградами. Но никому и в голову не приходило предположить, что какая-либо из его ролей, как в искусстве, так и в общественной жизни, носит пропагандистский характер, что видимая «официальность» его актерской судьбы вносит разлад в судьбу человеческую, противореча его внутренним установкам. Ульянов был редкий образец человека гармоничного и цельного.

Поэтому мы говорим, что с его уходом уходит эпоха. Эта истина верна как никогда: он всей своей жизнью доказал, что советские ценности, как бы их теперь ни пытались трактовать, реально существовали, во многом совпадая с ценностями общечеловеческими, гуманистическими, христианскими – их можно было отстаивать не кривя душой. Идеализм? В применении к любому другому человеку – возможно, да. Но не в применении к Михаилу Ульянову.

Ведь он абсолютно понимал и счастье и трагизм этой жизни. И каждой ролью извлекал на поверхность, делал видимыми те ее пласты, которые не укладывались в пропагандистские клише и им противостояли. Вот одна из первых его больших ролей в кино: главный инженер завода Бахирев из фильма Владимира Басова «Битва в пути» яростно сражается с чинушами и бюрократическими трусами, чтобы вывести производство на современный уровень. И эта ярость оказывается близка миллионам людей – «производственный» фильм стал настоящей бомбой советских экранов, его зрителям и в голову не приходил какой-либо раздрай между пафосом картины и реальными возможностями каждого: если так может Бахирев, значит, могу и я. Егор Трубников в фильме Алексея Салтыкова «Председатель» (1964) пришел с войны в родное село, когда коров приходилось привязывать к потолку, чтоб не падали от истощения. И жизнь положил на то, чтобы сплотить людей перед лицом вечной российской беды: у нас если не война с пришлым ворогом, то война с собственной леностью, с привычным «авось». Ульянов верил в то, что сообща беду можно одолеть. И эту веру передавал всем, кто с ним общался – на экране, на сцене или в жизни.

Он был не просто актером – был деятелем. С той же верой в возможность преобразовать жизнь он шел и в органы власти, и само его присутствие там наполняло миллионы верой в правду, которая победит. И мало кто из людей «при власти» сумел сохранить столько достоинства, выйти из этого горнила незапятнанными.

Ему не случайно поручили играть маршала Жукова: вот где была нужна эта яростная вера и эта несгибаемая воля. Его «прикрепили» к этой роли, она стала его «вторым я», он с ней не расставался много лет. Но и здесь не было ощущения, что это его крест, его официальный долг, от которого нельзя отказаться. Он по жизни стал главным социальным героем советского времени.

А если вспомнить язвительность, с которой он играл оторвавшегося от людей «инженера человеческих душ» в фильме Глеба Панфилова «Тема», то станет ясно, как много он понимал о подводных процессах, зревших в обществе сплошных монолитов. Стоит вспомнить и трагизм его роли в булгаковском фильме Александра Алова и Владимира Наумова «Бег» (1970), где впервые в нашем кино возникла тема эмиграции как смертельной раны, нанесенной стране и народу. Он стал постепенно отходить от общественной жизни в эпоху, когда все дорогие ему идеалы оказались поруганы, а иллюзии окончательно исчезли. И причина тому не только в здоровье и возрасте, но и в невозможности предать нравственные основы, на которых он был замешен: он жил верой в народ и справедливость, а теперь покачнулась сама эта вера. Старую идеологию стала вытеснять идеология новая, героя общественно деятельного – герой, заточенный на эгоистичное благополучие, а с ним человеку ульяновской закваски было уже не по пути.

Итак, личность, деятель, само воплощение народной судьбы. Стальной взгляд, никогда не улыбающееся лицо, не человек – глыба. Так? Тогда вспомним его Тарталью в бессмертном спектакле «Принцесса Турандот», на десятилетия ставшем визитной карточкой не только вахтанговского театра, но и самого Ульянова – на этот раз отвязного лицедея, не знающего удержу хулигана и проказника, самого воплощения актерского гения и озорства. Здесь выплеснулось и стало видимым его чувство юмора – качество, которым он никогда не бравировал, но которое пронизывало его роли и открывало в них еще один глубинный слой. Оно позволяло ему играть не тезис, а – человека. Сообщало его ролям вкус сомнения и внутреннюю конфликтность. Самые разные его роли объединены фирменными ульяновскими чертами, которые мгновенно узнаются и сразу настраивают на абсолютность доверия к актеру и к человеку, который «все понимает и не обманет».

Поэтому его «постсоветские» роли бунтарей-ветеранов в фильмах «Сочинение ко Дню победы» Сергея Урсуляка и «Ворошиловский стрелок» (1999) Станислава Говорухина воспринимаешь не как упертую ностальгию по ушедшему, а как донкихотский порыв отстоять справедливость к обиженному и обездоленному поколению.

Увы, осталась трагическая несправедливость и по отношению к великому актеру – в том, что одна из его лучших киноролей, Понтий Пилат в фильме Юрия Кары «Мастер и Маргарита», так и не пришла к зрителям из-за непомерных финансовых амбиций наследников Булгакова, поставивших на пути картины непроходимые заслоны. Между тем это роль, где полней и выразительней, чем где бы то ни было, воплощены те размышления мастера об идее безраздельной власти, о которых мы могли только догадываться.

Это был актер, которому подвластны любые краски, от высокой патетики до гротеска, от народной драмы до цирковой эксцентриады. Он прекрасно умел носить любую маску – не случайно же был актером вахтанговской веселой школы, но всегда оставался самим собой. Человеком, Которому Верили.