«Почти рулеточный расклад»

-- Насколько призы «Кинотавра» были неожиданны для вас?

-- Еще до фестиваля мы устроили закрытый неофициальный показ. Пришло 600 человек, причем знакомых было очень мало. Обычно я не смотрю фильм со зрителем, но здесь не смог уйти – зал настолько приятно принимал картину, что я был впечатлен. После этого думать о призах было как-то глупо. Но на «Кинотавре» я еще раз посмотрел «Простые вещи» с залом – ощущение, что фильм состоялся, витало в воздухе.

-- Но все же призы «Кинотавра» помогли картине в прокатном плане?

-- Да, потому что у нас прокат ограниченный, а после «Кинотавра» допечатали больше копий, был всплеск интереса к фильму, и в результате он идет до сих пор. Я больше всего боялся, что получится, как обычно: фильм выйдет в прокат на две недели, после чего исчезнет. Но в Москве он идет до сих пор, в Питере тоже. Будет идти и дальше – копии расписаны до конца сентября по разным городам.

-- Но ведь бытует мнение, что фестивальные фильмы – не самые зрительские и не очень подходящие для проката.

-- Фильм засветился по телевизору, зрители поняли, что это не такое уж недоступное кино. И Леонид Сергеевич Броневой тоже – в этом смысле – выигрышная фигура.

-- Вас сильно напрягла вся эта история с «Грузом 200» (2007) и Гильдией киноведов и кинокритиков?

-- Меня это, честно говоря, особо не касается. Что же теперь, нашего Малого Слона возвращать? Это было бы оскорбительно для тех людей, которые голосовали за «Простые вещи». А их было тоже немало. Мне кажется, возникла дурацкая ситуация, при которой приличному человеку заявить во весь голос, что ему нравятся «Простые вещи», стало стыдно. Поэтому критики ко мне по отдельности подходят и говорят, что фильм на самом деле понравился.

-- Как объясняете решение жюри «Кинотавра» – дать призы «Простым вещам» и проигнорировать «Груз 200»? Дело в смелости?

-- Я знаю, что там происходило, речь шла не о смелости, а просто о мировоззрении и принципах каждого человека. Причем же здесь смелость?

-- Ее не хватило, чтоб наградить радикальность Балабанова…

-- Вы же не хотите председателю жюри Вадиму Абдрашитову отказать в смелости? Это не тот человек, применительно к которому можно говорить об этом, он один из самых наших бескомпромиссных режиссеров. Для меня это парадокс, но это в традиции нашей критики. Если честно, меня абсолютно не радует расклад, при котором все призы у меня. Не считаю, что это хорошо, мне самому тяжелее от этого. Просто не надо говорить о смелости, о коньюктурщине. Те люди, которые были против «Груза 200», они тоже отстаивали свои принципы. А кто голосовал за «Груз 200» – отстаивали свои.

-- Вопрос объективности решения жюри вас волновал?

-- Я сам несколько раз был в жюри и каждый раз старался судить фильм вне контекста. Мне по барабану, какая там политическая ситуация. Есть просто фильм. Я не знаком со всеми членами жюри «Кинотавра», но вот Вадим Юсупович Абдрашитов у меня вызывает огромное уважение. Я знаю, что это человек бескомпромиссный.

-- «Кинотавр» считается фестивалем, который в своем конкурсе сталкивает самые различные тенденции российской кинематографии. Следовательно, многим хочется думать, что и награды должны иметь схожее распределение.

-- Когда в жюри берут режиссеров, а не киноведов, то очевидно, что эти люди будут судить фильм как таковой. Фестиваль – это не спорт. Там не спортивное жюри, это просто люди, у которых в данную минуту есть те или иные убеждения, взгляды, воззрения, самочувствия и настроения. Поэтому говорить, что один фильм победил другие, – глупо. Никто не пришел первым к финишу.

«Не того плана юмор»

-- Как бы вы охарактеризовали жанр своего фильма?

-- Жанр этого фильма от меня ускользает, потому что я целенаправленно не стремился снимать комедию и при этом совершенно не пытался нагнетать драматизм. Очень надеюсь, что многие моменты картины буду вызывать у зрителя улыбку, но не думаю, что это будет хохот до колик. Это не того плана юмор. Он как раз в том, что мы не смеемся над чем-то. Особенно тогда, когда мы узнаем себя, можем взглянуть на свои привычки со стороны.

-- Когда говорят о «новой стилистике», в которой выполнены «Простые вещи», по сравнению с тем же «Коктебелем» (2003), что имеют в виду?

-- Когда мы снимали «Коктебель», у Бори Хлебникова был уже свой проект в уме, а у меня – свой. Речь шла о том, что мы тогда еще решили – костяк всей съемочной группы «Коктебеля» остается работать с Борей, а я наберу всех с нуля, потому что мне хотелось сделать что-то совсем другое. Так оно и получилось. Если «Коктебель» снят в основном средними и общими планами, преимущественно статичной камерой, то здесь же история построена на крупных планах, снятых «с руки». Мы на съемках ни на одну смену не заказывали штатив.

-- В зрительском представлении авторское кино – довольно просто в исполнении. Однако я слышал, что вы очень тщательно выстраивали кадр.

-- Задача заключалась в том, что каждая деталь в кадре, – будь то элемент костюма, интерьера или обстановки, до мелочей, – была бы абсолютно точна и достоверна. Чтобы история, помимо актеров и текста, рассказывалась еще и на уровне предметов и деталей.

-- Герой фильма случайно доктор?

-- Он не абстрактный доктор вроде тех, Докторов с большой буквы, которые фигурируют в некоторых притчевых сюжетах, и непонятно, как их зовут, и непонятно, что они вообще делают, и когда ходят в туалет. Тут все предельно привязано к реальной жизни. Он врач-анестезиолог в обычной городской больнице в Петербурге. К тому же с его профессией от части связана и рассказываемая история.

-- У вас были сомнения – поднимать или нет тему эвтаназии?

-- Такой проблемы не было. Эвтаназия – тема общего морально-этического принципа, глобального. В нашем фильме есть частная история конкретных людей в определенных ситуациях. Мы в Карловых Варах получили приз от экуменического жюри – объединенных конфессий. В нашем случае это были католики и протестанты из совершенно разных стран, включая даже одну кореянку. С одной стороны, мне было очень приятно получить приз. С другой – принимая его, я сказал, что, как автор, не всегда разделяю выбор своих героев. То есть нельзя сказать, что наш фильм против эвтаназии и абортов. Так как нельзя сказать, что я против эвтаназии или абортов. Есть конкретные обстоятельства и люди, я рассказываю их историю, и не хотел, чтобы из этого делали обобщений. А если кто и делает – значит, это произошло в момент встречи зрителя и фильма.

-- Вам приходил на ум фильм «Бульвар Сансет» /Sunset Boulevard/ (1950) при съемках «Простых вещей»?

-- (смеется) Да, я уже слышал подобные ассоциации. «Бульвар Сансет» – превосходный фильм. Но помимо того, что истории разные, они еще и отличаются интонационно. «Бульвар Сансет» рассказан совершенно блистательно с саркастическим настроением. Моя же история кажется совершенно иной. Мне симпатичны все мои персонажи. Или даже не мои – несправедливо так говорить – а персонажи, которые возникли с помощью съемочной группы и актеров.

-- Многие говорят о «Простых вещах», как о продолжении традиций «Полетов во сне и наяву» (1982) и «Осеннего марафона» (1979) – историй про кризис среднего возраста. Насколько справедливы эти сравнения и нравятся ли они вам?

-- Как они могут не нравиться, когда эти два замечательных фильма, которые я очень люблю и при случае пересматриваю. Но с другой стороны, не совсем с этим согласен. Потому что уж если искать аналогии в советском кино, то для меня герой «Простых вещей» ближе не к Бузыкину и не к персонажу Янковского, а к Валико Мизандари из «Мимино» (1978). Потому что в «Полетах во сне и наяву» и в «Осеннем марафоне» мы застаем людей в момент обострения рефлексии по поводу себя, своего места в мире и жизни. То есть кризис среднего возраста в первозданном виде. Наш персонаж – Маслов – человек к рефлексии не склонный. Более того, ему рефлексия противопоказана. Мы его как раз наблюдаем в тот момент, когда он зачем-то в середине фильма начинает копаться в себе, что идет ему явно во вред. Он – человек, который действует от жизни, отталкивается от нее в своих поступках. Монтируя «Простые вещи», мы с нашим режиссером монтажа Иваном Лебедевым очень часто вспоминали «Мимино». Не применительно к нашему фильму, а просто так, в шутку.

-- Леонид Броневой – очень капризный артист?

-- Леонид Броневой – очень требовательный артист! Я объясню почему. Ходят слухи, что он сложный в работе. И я это слышал, прежде чем начал с ним работать. Но на самом деле, он невероятно требователен и в первую очередь – к себе. Это становится понятно по мере того, как с ним работаешь. Он требователен к себе и так же относится к материалу, над которым работает. И, конечно, к тем людям, с которыми работает. Он профессионал высочайшего уровня, невероятной закалки, которой больше ни у кого нет. И в первую очередь сохраняет эту взыскательность к себе, нерв, который не позволяет ему фальшивить, делать что-то не так, не по правилам.

-- Как он награды воспринял?

-- Мы ему всегда звонили в момент их получения. Недавно передали диплом от «Кинотавра» и хрустальную тарелку с гравировкой от Карловых Вар. Наверняка, ему было очень приятно.

-- О дальнейшем сотрудничестве ничего не говорилось?

-- Мы по этому поводу и не разговаривали. Но это же очевидно, что есть роль – есть работа, а нет роли – нет работы. В новом проекте у меня нет возрастных ролей.

«Органичное продолжение дружбы»

-- Дебютный фильм «Коктебель» вы снимали на пару с Борисом Хлебниковым. Сложно ли вам было работать над «Простыми вещами» в одиночку?

-- Тут двойственная ситуация. «Коктебель» сейчас уже сложно разобрать на детали, чтобы понять, что в нем от Хлебникова, а что от меня. «Простые вещи» – первый самостоятельный большой фильм, что, с одной стороны – волнительно, а с другой – есть ощущение, что это исключительно «твое». Ты сам всему этому хозяин. Что подразумевает новую степень и ответственности, и свободы.

-- У вас еще будут совместные проекты с Борисом или нет?

-- Ничего не планируем, так же как и не было планов снимать «Коктебель». Как получится. Потому что это все естественным образом вырастает из нашего общения.

-- Просто появлялись сообщения, что вы больше не будете вместе работать. Это принципиально?

-- Такая информация встречалась мне – что мы не собираемся больше работать вместе. Но мы такого не говорили. Мы просто не знаем этого и никогда не обсуждали. У каждого свой фильм, свой сценарий.

-- Ну а хотелось бы?

-- Не знаю. Мы – друзья. И снятый нами вместе «Коктебель» – органичное продолжение нашей дружбы. Поэтому здесь дело не в нашем желании, а в возможностях. Произойдет это – хорошо, а нет – значит нет. Мы работаем с Борей в одной компании под названием «Коктебель», но у каждого своя группа, свой сценарий.

-- Борис Хлебников был членом жюри минувшего «Кинотавра». Насколько это ограничило вас, как участника конкурса, в общении с ним?

-- Было бы странно, если бы мы стали демонстративно друг друга избегать. Это было бы неестественно. Пару раз с ним выпивали вечером в большой-большой компании. Но, к его чести и к моей, мы ни разу не обсуждали конкурс. Да и кино вообще. О чем угодно говорили кроме этого. Но это все забавно, нас в российском кино не так много. Каждый с кем-то знаком или дружит. Просто у нас очевидный случай: мы вместе снимали фильм. Абдрашитов и Миндадзе тоже вместе работали. Все же варятся в одном котле.

«Работаем по-семейному»

-- Как вам кажется, существует ли в кинематографе проблема поколений?

-- А что это такое?

-- Острые различия между старшим и младшим поколениями кинематографистов.

-- Я этого не ощущаю. Но вот что интересно – есть четкий водораздел между теми, кто начинал в 90-е, и теми, кто пришел в кино в 2000-е. Мы мало пересекаемся с теми, кто дебютировал в 90-е, многие из них сошли с дистанции по тем или иным причинам. Но различия между этими поколениями заметны. Вероятно, все дело в условиях, в которых мы все начинали.

-- Алексей, вы еще находитесь на начальном этапе своего пути в кинематографе. Скажите, что сложнее, – попасть в большое кино или в нем удержаться?

-- И то, и другое произошло независимо от меня – никаких специальных усилий я для этого не прилагал. И не прилагаю. Мне даже сложно на это ответить…

-- Сложно ли получить признание в профессии, стать «своим»?

-- У нас с Хлебниковым это все само собой случилось. Нам дали денег на фильм, и он оказался заметным. Потом, без особых битв за финансирование, сняли следующие картины. За что особая благодарность нашему продюсеру Роману Борисевичу. Мы в компании «Коктебель» почти что по-семейному работаем. Причем нас становится больше – помимо меня и Хлебникова, сейчас будут и еще дебюты.

-- Вы закончили факультет психологии. Не хватает ли вам диплома ВГИКа – ведь это отличная возможность попадания в кинематографическую «тусовку»?

-- Я достаточно в стороне от нее, у меня есть свой круг общения – всего несколько человек из киносреды. Их немного и меня это очень устраивает. Близкие мне по духу люди, без всякого элитно-богемного налета. Чего мне действительно поначалу не хватало, как выпускнику не кинематографического вуза, так это профессионального круга общения. Когда учишься во ВГИКе, ты знаком с операторами, художниками, звукорежиссерами. Боря Хлебников, который учился на киноведческом, многих людей знал, благодаря ему мы быстро сложили команду фильма «Коктебель». Но дальше уже было легче.

Что касается самой техники, то я ее обожаю. И вообще очень въедлив во всем, что касается способов съемки. Думаю, я даже знаю больше, чем положено режиссеру. Но – говоря о простоте построения авторского кино – все это надо знать, чтобы не пользоваться или умело эти хитрости скрывать.

«Хочется снимать изнутри»

-- Ваш новый проект – это история двух мужчин, происходящая на Чукотке. Почему этот сюжет оказался следующим на очереди?

-- Мне всегда был интересно обычное существование людей в абсолютно непривычной ситуации. Снимать я начну только летом следующего года, а скоро поеду на Чукотку выбирать натуру.

-- А зачем так далеко ехать, павильоны Мосфильма не подойдут?

-- Во-первых, ехать туда честнее, хочется изнутри все это снимать. Чтобы не было такого, что, мол, «вот посмотрите, как мы изображаем».

-- Это будет камерная история всего с двумя персонажами, причем мужчинами?

-- Камерная по набору актеров, но слово «камерная» – от немецкого слова «камершпиле», что означает «пьеса в одной комнате». Но пространство там будет пошире, чем в «Коктебеле» – от горизонта до горизонта. А в плане героев – да, два мужика.

-- Любви не будет?

-- Не «Горбатая гора»…