Как я начал писать о кино

…В отличие от Шуры Балаганова и его лихих сподвижников по корпорации самозванных детей лейтенанта Шмидта, мы провели жеребьевку не с помощью заячьего треуха, а в старенькой капроновой шляпе Пал Сергеича.
И все же остальное поразительно напоминало эпизод из «Золотого теленка», где Балаганов рассказывает Остапу Бендеру о том, как шло распределение эксплуатационных участков и Паниковскому достался самый незавидный – Поволжье…
Как раз Поволжье мы и делили в тот день – я и Пал Сергеич.
Было это (даже страшно подумать, как давно!) всего несколько лет после войны, причем день в день – 9 мая 1954 года, когда я, выпускник ВГИКа, прибыл на работу в Куйбышевскую студию кинохроники.
Счастливые послевоенные годы, всеобщая эйфория покорения целины, экспресс-репортажи о первой борозде в оренбургской степи в киножурнале «Поволжье», редактором которого я тогда стал!
Эпицентром всей студийной жизни была наша редакция – большая пустоватая комната, где напротив меня, постоянно дымя сигареткой «Прима», старательно корпел над рукописями сценариев и дикторскими текстами мой коллега – почтенный самарский интеллигент Павел Сергеевич Пьянов, милый добрый человек в старомодных очках и аккуратно отглаженном бежевом костюмчике, знававшем лучшие времена.
О, эта редакторская комната! Сюда с утра собиралась свободная от съемок вся хроникерская братия: известные тогда фронтовые операторы А.Казначеев, Н.Киселев, М.Ципорин, режиссеры Д.Дальский, В.Каштелян, вездесущие директора, ассистенты, шустрые администраторы. Шел нескончаемый треп, да такой, что только Пал Сергеич оставался невозмутимым, вся же комната сотрясалась от хохота: байки, анекдоты, сплетни, немыслимые случаи на съемках, свежие, еще фронтовые воспоминания – эти никогда не унывающие, легкие на подъем, бесшабашные люди напоминали знаменитых героев А.Н.Островского, постоянно скитающихся из Вологды в Керчь и из Керчи в Вологду…
Уверен: рассказы бывалых кинохроникеров могли бы составить целую юмористическую книгу, где были, скажем, коровы, которых к съемкам красили белилами, чтобы придать им более ухоженный вид; срыв съемки в Башкирии только из-за того, что председатель колхоза не имел фуражки, а без головного убора какой в те времена коммунист-руководитель; казанский оператор К.Мотков, который перед съемкой, желая расположить к себе ее участников, торжественно командовал осветителю: «Дайте самый художественный свет!», и многое другое – глупое, несуразное, но всегда смешное.
В первые же дни наш главный редактор Владимир Кагарлицкий предложил мне и Пьянову разделить «сферы влияния».
Студия наша обслуживала обширный регион из двенадцати областей и автономных республик, где, естественно, издавались свои газеты.
До моего приезда Пал Сергеич безраздельно властвовал на этом кинематографическом пространстве. Сразу же после выхода очередного номера «Поволжья» он аккуратно писал в каждую из 12 газет об этом культурном событии, что оборачивалось постоянным гонораром, как говаривал старик, «на бокал шампанского».
С моим появлением полцарства пришлось отдавать.
Пал Сергеич пытался бунтовать.
-- Я не отдам Ульяновск, – стонал он, – и Саранск не отдам! Пензу, -пожалуйста, Ижевск – ради бога, но Ульяновск – ни за что! И Горький тоже. О, как меня кормил Ульяновск! Не отдам!
Вот тогда-то Кагарлицкий, властно улыбаясь, предложил жеребьевку, и мы бросили в шляпу двенадцать бумажек с названиями городов.
Помню, мне достались «богатый» Ульяновск, Йошкар-Ола, Пенза…
Я тут же настрочил сообщения о новом выпуске киножурнала и отправил их почтой.
То же самое проделал и Пал Сергеич.
Я стал ожидать гонораров.
И вот однажды почтальон принес на студию шесть денежных переводов мне и шесть – Пал Сергеичу.
Увы, я получил, если не ошибаюсь, всего рублей пятнадцать-шестнадцать, каждая редакция оценила мои опусы в среднем двумя-тремя рублями.
А Пьянов отхватил на круг рублей эдак двести!
Запасшись у почтальона новыми конвертами, аккуратненько спрятав деньги в потертое портмоне, старик с аппетитом закурил свою дешевенькую «Приму» и улыбнулся, глядя на мою унылую физиономию:
-- Сколько прислали? Шестнадцать? Ничего удивительного, большего я и не ожидал.
Пьянов указал мне на стул рядом:
-- Идите сюда, юноша, так и быть, я научу вас, как писать о кино.
И старик поведал мне секрет своего успеха. Главное по его словам, заключалось в том, чтобы «нагнать листаж».
-- Вот вам пример, – поучал Пал Сергеич. – Уверен, что вы сообщили о последнем журнале так: «В свет вышел к/ж »Поволжье« номер такой-то. Первый сюжет рассказывает о начале учебного года в Горьковском университете, второй – о полевых работах в марийском колхозе »Заря«, третий – трудовых успехах казанских меховщиков, четвертый – новом спектакле Уфимского драмтеатра. Режиссер выпуска такой-то» Все. Верно?
-- Верно, – согласился я.
-- И вы ждали, что за такую куцую бодягу вас озолотят?
Я подавленно молчал.
-- Так слушайте. Первая рецензия о Горьком, да? Этим сюжетом открывается журнал. Как же писать? Смотрите, – Пьянов взял ручку и стал своим угловатым, острым, словно бы готическим почерком наносить на бумагу фразы: «На экраны кинотеатров города Горького и области выходит журнал такой-то. Мы в одном из кинотеатров волжского города, носящего гордое имя своего славного земляка, буревестника революции. Вечер… За Волгой садится солнце… Уже на улице, у входа в кинотеатр заметное оживление. Многие пришли целыми семьями, трудовыми династиями, привели детей. Зал заполняется публикой. Все спешат занять свои места. Но вот свет в зале постепенно гаснет. Гул голосов стихает. Все ждут… И вот на белом полотнище экрана возникает четкая надпись: »Поволжье«. Надпись, так хорошо знакомая каждому, кто живет на берегах русской реки, где в прошлом слышался только стон бурлаков, который »песней зовется«…
»Учебный год в Горьковском университете начинается« – следует название первого сюжета, и зал радостно оживляется. Настолько, что билетершам приходится успокаивать публику. Но разве это удивительно? Еще бы! Сейчас горьковчане смогут увидеть на киноэкране свой родной город! И ожидание волгарей не обмануто – они с восхищением и радостью видят знакомые улицы, троллейбусы, новые дома, деловых пешеходов…»
Тут Пьянов посмотрел на меня поверх очков:
-- Посмотрите, я ведь только начал, только совершил запевку, только размахнулся, а уже полстраницы есть. А какая сочность, какая мощь! Эпос! Вся же статья займет страниц эдак семь. За такую фундаментальную работу ни в одной редакции рука не поднимется заплатить мало. Дадут полновесный гонорар! Ясно, как надо писать о кино?
-- Ясно, – согласился я, а Пал Сергеевич торжествующе задымил новой сигареткой. И действительно, научившись «нагонять листаж» я вскоре начал получать весьма приличные гонорары, что было весомой добавкой к моему скромному редакторскому окладу.
…Прошли годы, и судьба как-то занесла меня снова в Куйбышев – город моей молодости, на родную студию.
Как тут все изменилось!
Вернее – ничего не изменилось: лестница на Молодогвардейской по-прежнему вела наверх, на второй этаж, в тот же полутемный коридор, где справа в нашей редакции с утра до ночи когда-то грохотали операторы, а невозмутимый «Паша» все царапал и царапал что-то за своим столом.
Теперь здесь стояла печальная тишина, за моим столом притаилась маленькая, похожая на мышку в очках, редакторша. Стола же Павла Сергеича вообще не было.
А студийная братия, «тусовавшаяся» здесь когда-то – где она, куда подевалась?
Как это ни горько было узнать, но многих уже нет в живых, кто-то давно ушел на пенсию, кто-то уехал за границу…
С трудом отыскал я двух старых сотрудниц – поседевшую (когда-то молоденькую) кассиршу и пожилую монтажницу, которую при мне взяли на студию девчонкой, в ученицы…
Впрочем, и я был всем здесь чужой.
И лишь когда спускался по лестнице, торопясь поскорее на улицу, меня остановила вахтерша – бедно одетая старая дама.
Это была вдова Пьянова. Она меня узнала!
Я смотрел не ее мягкое, морщинистое лицо, добрую грустную улыбку и, словно в кинопроекторе лента воспоминаний с бешеной скоростью стала отматываться назад, назад к тому невозвратимому дню, когда незабвенный Павел Сергеевич и Володя Кагарлицкий бросают в шляпу бумажки с названиями городов.
Лента памяти оборвалась – я вышел из студии и на секунду остановился на ее крыльце, том самом, через которое когда-то вступил в прекрасный мир кино…