Интервью с Милошем Биковичем

– Милош, будем откровенны, российские зрители не слишком хорошо знают сербское кино, но в то же время они въедливы и дотошны, любят разобраться, кто перед ними, откуда и с чем пришел. Давайте познакомимся, расскажите, откуда вы, как началась ваша актерская карьера, что вы уже успели сделать в кино?

– В Сербии есть прекрасный университет – Университет искусств в Белграде. Практически все сербские актеры прошли через него. Учимся мы там, кстати, по русской системе. Сейчас я там преподаю, не веду курс, но являюсь ассистентом, помощником педагога. У меня все получилось достаточно обычно. Я поступил, окончил второй курс – после второго курса мы получаем разрешение сниматься – и вместе со многими другими начинающими актерами отправился на кастинг большого фильма о первом чемпионате мира по футболу. Мы начали заниматься работой с мячом, тренировки были каждый день. А я в футболе полный ноль, в детстве не играл, в 22 года научиться чему-то уже очень трудно, и поэтому надеялся на какую-то небольшую роль. Но режиссер вызвал меня и предложил главную роль, хотя я и не очень подходил по росту и плохо играл. Я сам считал себя не готовым к главной роли, но режиссер сказал: либо главная, либо ничего. В результате за две недели подготовки с тренером я выучил несколько трюков с мячом, которые эффектно выглядели, и на этих трюках мы построили фильм. Картина вышла под названием «Монтевидео: Божественное видение», с этим фильмом мы приехали на Московский кинофестиваль и получили Приз зрительских симпатий, тогда я и познакомился с Никитой Сергеевичем Михалковым. Какое-то время спустя мой брат мне сказал: «Тебе нужна новая большая роль. Пиши письмо Михалкову, просись в его новый фильм». Я думаю: ну да, конечно, Никита Сергеевич только меня ждет, не может начать новый фильм без меня. (Смеется.) В России множество актеров гораздо лучше меня, без языковых проблем, зачем я здесь? И тогда я сказал: «Если на то будет божья воля, это случится само. Письмо я писать не буду». И не написал.

Когда мы уехали на съемки второй части фильма на Тенерифе, режиссер разыграл нас всех – собрал всю съемочную группу и сказал, что я получил приз за лучшую мужскую роль в Москве. Мы все поверили тогда, но шутка очень быстро раскрылась, поэтому я не сразу поверил в звонок через полгода после фестиваля от ассистента Михалкова. Звонок, мне говорят на сербском: «Здравствуйте. Меня зовут Станислав, я ассистент Никиты Сергеевича. Он хотел бы пригласить вас в свой фильм, если вы не заняты». А я-то думаю, что это режиссер «Монтевидео» опять надо мной подшучивает. Я со всем соглашаюсь, а сам жду, когда там начнут уже смеяться или по-другому себя выдадут. Но разговор закончился, и мне даже прислали сценарий. Я открыл его и понял, что даже наш режиссер-шутник не стал бы так далеко заходить, ему бы не хватило терпения. Вот тогда до меня и дошло, что на самом деле происходит.

– Россия, получается, повлияла на вашу жизнь и карьеру в очень большой степени. Что для вас значит наша страна?

– Россия всегда играла важную роль в моей жизни, но не впрямую. Это понимают все сербы – Россия и Сербия отличаются только на государственном уровне, народы же наши очень похожи. Страны отличаются масштабом, языки отличаются, хотя корни и общие. Но между народами, между людскими душами я не вижу серьезной разницы. Для большой части сербов есть даже такая мечта – побывать в России, увидеть эту огромную страну, узнать ответ на главный вопрос: любят ли в России нас так же, как мы любим русских? Когда я первый раз был в России, я почувствовал эту любовь, и я невероятно счастлив тем, что могу здесь работать. У меня просто нет слов от счастья, что моя мечта сбылась.

– Давайте поговорим о «Солнечном ударе». Сколько времени заняла ваша подготовка к роли? Михалков известен как режиссер, очень тщательно подходящий к съемкам…

– После того звонка, о котором я рассказал, в апреле я приехал в Москву на кастинг, неделю провел здесь, ожидал утверждения на роль. В июле мы встретились с Никитой Сергеевичем, поговорили о роли, я девять дней позанимался речью. А потом у меня начался период перелетов из Москвы в Белград, где я параллельно снимался, я приезжал в Москву тайно, просто чтобы побродить, поговорить по-русски, позаниматься языком. Потом у нас был большой десятидневный период репетиций в Москве, и мы отправились в Одессу, где сорок дней шли съемки после долгих репетиций. Никита Сергеевич очень сильно полагается на репетиции, для него это очень важно. Я смотрел, как он к этому подходит, как он работает, все делает для того, чтобы актеры были готовы, чтобы они были свободны, чтобы свобода чувствовалась. Я не могу сказать, что я окончательно освободился, все-таки речь меня держала в напряжении, но Никита Сергеевич сделал все, чтобы в картине появилось столько замечательных актерских работ. А ведь до этого у нас был еще подготовительный период, когда мы знакомились с текстом, Михалков прислал нам всем аудиосообщения, где описал, какое настроение он от нас ждет. Он так тщательно готовится, что вы не можете найти ни одной детали, которую он бы не предусмотрел. Он всегда на шаг впереди. Кроме того, у него есть способность получить максимум от каждого, раскрыть его, помочь стать естественным.

– С творчеством Бунина познакомились? Этот автор не так прост даже для русских…

– До начала работы над фильмом я Бунина не читал, но вот что я понял, прочитав его произведения. Один философ сказал: «Чтобы понять музыку, нужно понять каждую ее деталь, партитуру, тональность, историю автора, всю философию произведения». Бунин удивителен тем, что в его повестях и романах много деталей, через которые можно прочувствовать мысли писателя. Я понял, что философия Бунина похожа на философию моего героя в фильме – ему присуще циничное отношение к происходящему. Мне было достаточно просто понять героя, ведь настроение всего Бунина – это изнанка моего персонажа. Нам даже пришлось отказаться от нескольких фраз моего героя, потому что Никита Сергеевич не хотел проговаривать мысли, а хотел оставить их на уровне эмоций.

– Но кроме литературного первоисточника неплохо понимать и русскую историю. С этим вы как справились?

– Вы знаете, гуляя по Белграду, можно спрашивать: «Кто построил это здание?» Вам ответят: «Русские». – «А вот это?» – «Это здание парламента работы русского архитектора». – «А это?» – «Это русский дом». Мы очень крепко связаны, в том числе и историей. Сорок процентов населения Сербии было уничтожено Первой мировой войной, мы утратили большую часть своего «генетического материала». Спасением для нас послужило то, что пятьдесят тысяч русских интеллигентов, ученых, военных вынуждены были покинуть свой дом после Октябрьской революции и нашли свой новый дом в Сербии. Наши истории переплетены. Конечно, я не знал всех подробностей истории России. Но ведь история часто повторяется. То, что у вас было после Первой мировой, у нас было после Второй мировой. У вас был генерал Врангель и белая армия, у нас были королевские войска, воевавшие против партизан. Сценарий проекта «коммунизм» одинаков для всех стран.

– Вернемся к съемочной площадке. Михалков – постановщик масштабный и работающий с размахом. Как на вас влияет обилие декораций и костюмов?

– Размах фильма должен зависеть от того, что вы хотите показать. В Сербии сейчас денег на кино нет, поэтому появилась такая тенденция делать дешевый мрачный артхаус. Только очень часто из этого получается пустота, безыдейное кино, ненужное зрителю. В кино важна философия, идея. Если к ним добавляются финансовые возможности, масштаб, тогда это круто, мне кажется, но это не самое главное. Масштаб не гарантирует успех, это можно увидеть по голливудскому кино – за богатыми спецэффектами, красивыми дорогими актерами часто нет никакой души. Другая сторона – интеллектуальное кино, его сейчас тоже много стараются снимать в Сербии. Умные авторы затрагивают глубокие вопросы, но оставляют сердце пустым. А вот кино Никиты Сергеевича, мне кажется, попадает и в голову, и в сердце, и в душу. Оно медленное, оно все пронизано символами, его нельзя смотреть в лоб, оно выдерживает многократный пересмотр. Такое обилие символов заставляет зрителя отбросить все мысли и чувствовать. Сердцем понимать историю. Если смотреть «Солнечный удар» как американское кино, вы ничего не поймете, вы скажете: «Что это за бред? Этот режиссер не умеет снимать». Но если вы знаете, что это за автор, принимаете его творческую философию, духовную вертикаль, тогда вы понимаете, о чем я говорю.

– Что для вас оказалось самым трудным на съемочной площадке?

– Русский язык. На самом деле не так сложно изучить язык, просто я сам много волновался, переживал, я сам себя накручивал. Самым большим моим врагом на съемках стал Милош Бикович. Но так всегда бывает.

– Ваш герой носит форму. На актеров всегда это очень сильно влияет. Вы чувствуете тяжесть мундира или он, наоборот, служит вам подспорьем в работе?

– Костюм для актера вообще имеет большое психологическое влияние. Но униформа солдата или полицейского не просто автоматически делает вас мужиком, она действует на подсознательном уровне. В этой форме воевали, умирали, защищали Родину. Эти картины возникают перед глазами, они крутятся в голове. Иногда униформа придает вам авторитет, но в то же время это всегда ответственность – если на форму попадает кровь, кадеты это знают, ее нельзя ничем смыть, кровь остается в вашем подсознании. Каждая форма несет на себе отпечаток времени, она хранит атмосферу героев, ее носивших. Это очень помогает во время съемок.

– Мы, русские, очень гордимся «загадочной русской душой». Разгадали ли вы ее загадку? Может ли «Солнечный удар» служить каким-то объяснением сути русского человека?

– Конечно, есть в русской душе что-то непонятное. Но Никита Сергеевич Михалков – это как раз тот человек, который может показать ее наиболее выпукло и доступно. В «Сибирском цирюльнике» царь в исполнении Михалкова говорит, что русский солдат непобедим, потому что умеет ждать и терпеть. А потом в фильме «Утомленные солнцем: Цитадель» в финальном эпизоде русская женщина защищает немца, она готова умереть рядом с ним. Это символы того, что русский человек не мыслит себя без другого человека. Мы, и когда я говорю «мы», я тоже считаю себя русским, потому что солидарен с вашими качествами, мы должны просить и страдать за других, даже за своего врага. Вот это не понятно никому в остальном мире. Как можно страдать за врага? Только русская душа это понимает, только русские способны через молитву и философию это постичь. Это неуловимая вещь, но это и сила русского народа.

– К Михалкову в России относятся неоднозначно. Кто-то считает, что режиссер слишком увлекся политикой и тратит свой талант понапрасну. Как вам показалось изнутри, не перешел ли Никита Сергеевич незримую границу между творчеством и политикой?

– Человек не должен быть пассивным. У нас картина как раз об этом. Это самое важное! Каждый наш поступок, даже то, что мы просыпаемся утром, то, что мы просто есть, это уже политика, это уже кому-то может мешать или кого-то радовать. Даже это интервью, это часть русско-сербского культурного обмена, это тоже политика, это означает, что в России и Сербии есть какие-то силы, которые влияют на людей. Я не знаю всех подробностей ситуации в России изнутри, у меня взгляд стороннего наблюдателя. Но если Никита Сергеевич видит в этом шанс что-то изменить к лучшему, то почему нет? Я ему доверяю. Я думаю, что он хороший человек. Он хочет своей стране добра. Его могут не понимать и не принимать какие-то московские интеллигенты, но в рационе обычного человека, который весь день проводит у станка, духовной пищи нет. Михалков дает ему «еду» для души. Я сам не хотел бы заниматься политикой. Не потому что я считаю всех политиков плохими, просто я не имею соответствующих способностей, но выбор Михалкова я уважаю. Ведь если я не хочу заниматься политикой, вы не хотите, кто-то должен взять ее в свои руки. Тут мы соприкасаемся немного с другим моим российским проектом, фильмом «Духлесс 2», где герой пускает свою жизнь на самотек. А ведь если ты сам не хочешь управлять собой, то кто-то возьмет твою жизнь в свои руки, а ничего хорошего в этом нет. Жизнь заставляет героя фильма задуматься о том, как надо жить. Ты можешь уехать на дальние пляжи, бросить страну, но без родины нет тебя. Счастливым там ты не станешь, ты будешь цветком, вырванным из земли и поставленным в вазу, который медленно-медленно умирает.

– Раз уж мы упомянули ваш второй российский проект «Духлесс 2», могли бы вы сравнить Михалкова и Романа Прыгунова?

– Они очень отличаются. «Духлесс 2» – это быстрый монтаж, все выглядит круто, по-американски, даже лучше, чем в Голливуде. Там молодежный язык. У Никиты Сергеевича классический подход и видение, он известный, культовый режиссер. Но обе истории, как бы они ни отличались, они очень русские, в какой-то степени они даже говорят об одном и том же.

– Нет ли у вас планов продолжать работу в России, где для вас все складывается так удачно?

– Я перестал строить планы. Вы знаете, после того как я строил какие-то свои скромные планы, а потом попал в картину Михалкова, я понял, что воображение Творца гораздо богаче моего, и я оставляю свое будущее на волю Божью.

– Какие впечатления у вас остались от московской премьеры «Солнечного удара»?

– Я горжусь тем, что в Белграде прием был теплее – четыре тысячи зрителей стоя аплодировали Никите Сергеевичу десять минут до фильма и после картины тоже. К сожалению, в Москве я не успел ни с кем пообщаться после премьеры, но видел, что после показа зрители выходили в слезах, много благодарили.

– Ну и как бы вы в нескольких словах обозначили, почему зритель должен увидеть новую картину Михалкова?

– Помните кадр, в котором крестьянка находит голубой шарфик, символ аристократической легкой жизни? Она примеряет этот шарф, смотрится в зеркало, а потом надевает красный платок, символ революции, крови, будущего страны. Это не просто символ того, что красные сменят белых, это еще символ веры, самоидентификации русского народа – дед погиб в ГУЛАГе, отец на фронте, а бабушки, женщины хранили Россию через годы. Голубое и красное – это ведь еще и цвета, присущие Богородице. В одном кадре столько символов – и божественное, и земное, и женщина, и крестьянство, и революция, и аристократия. Только этот один кадр заслуживает того, чтобы фильм посмотреть. А там их бессчетное множество!