Рецензия на фильм «Белый пароход»: старые песни в фестивальном кино из Якутии

Из программы прошлогоднего фестиваля «Маяк» в прокат вышло уже несколько картин, рассказывающих истории постсоветских пространств и открывающих имена новых авторов — и на каждую премьеру нашелся свой зритель. «Белый пароход», посмотреть который на больших экранах можно будет с 19 июня, рискует проиграть в выразительности успешной драме «Папа умер в субботу» Заки Абдрахмановой, которая также повествует о жизни взаперти социальных устоев небольшого поселения. Однако режиссерка «Парохода» Инга Шепелева вместо почти документальной манеры съемки выбирает театральную выверенность, из-за чего герои теряют в правдоподобности и живости, превращаясь в декорации. 

Точный год и место действия «Белого парохода» неизвестны, но ясно одно: Советский Союз распался недавно, а в якутской музыкальной школе пост директора уже занимает столичный чужак Олег (Александр Кошкидько) — его прислали специально из Москвы. Мужчина сразу решает встряхнуть порядки, которые складывались десятилетиями: в коридорах звучат новые распоряжения, а классические композиции заменяют на современные. Главным оппонентом Олега становится хормейстерша Марта (Элла Соколова) — строгая и упрямая, она уже 20 лет учит детей одной-единственной песне «Белый пароход», цепляясь за нее как за последний якорь ушедшего мира. Столкновение между героями основано не столько на личной неприязни, сколько на разных способах чтить прошлое и жить в настоящем.

Элла Соколова в роли Марты на кадре из фильма «Белый пароход»

«Белый пароход» — дебютный полнометражный фильм Инги Шепелевой, чье имя до этого знали по клипу на песню «Стыд» группы Shortparis. Уже в нем чувствовалась любовь к постановочному кадру и хореографической точности движений — в полном метре Шепелева продолжает использовать приемы, подходящие скорее для театральной сцены. В «Пароходе» постановщица соединяет в одном полотне романтику и историчность: за первое отвечают образы из «Алых парусов» Грина и «Северного ветра» Ренаты Литвиновой, за второе — звуки варгана и песня-тойук (якутская традиционная техника пения — прим. ред.). Однако за набором референсов с трудом проглядывается авторский стиль самой Шепелевой: каким бы эстетичным и внимательным к местной культуре ни был «Белый пароход», среди фильмов Республики Саха дебют скорее исключение — редко когда якутские картины просто показывают красивые кадры. 

Элла Соколова в роли Марты на кадре из фильма «Белый пароход»

Постколониальный кинематограф, к которому пытается отнести себя дебют Шепелевой, держится на трех китах: праве героев самостоятельно рассказать о своей жизни, поиске гибридной идентичности и честном разборе отношений власти и памяти. Якутское кино чаще всего дает голос тем, кто был «на обочине» истории, и не боится показать, как прошлое влияет на сегодняшний день: в «Иччи» фольклорные демоны становятся метафорой трагедии прошлого, в «Пугале» отчаявшиеся жители обращаются за помощью к знахарке, которую сами же изгнали. «Белый пароход» на первый взгляд идет по тому же маршруту, но вместо живого разговора о травме получается стильный макет — план беседы, которой не суждено состояться. Вместо того чтобы задать подлинную якутскую перспективу, фильм остается в плену формализма и театральных штампов. Сложная гибридная реальность — пересечение русского и якутского — заковывается в пустую элегантную картинку.

Элла Соколова в роли Марты на кадре из фильма «Белый пароход»

«Белый пароход» легко мог бы стать громким заявлением о якутском сепаратизме, но вместо этого внезапно скатывается в мелодраму. Конфликт между Олегом и Мартой стар как мир: директор намерен скинуть с парохода современности все устаревшее, хормейстерша же не готова так просто расстаться с традициями. Более того, песня о пароходе передается через поколения учеников — спеть ее на выпускном все равно что получить диплом. Но напряжение между персонажами не выплескивается в громкие скандалы или политические лозунги: оно тлеет в редких диалогах и осторожных взглядах, которые не всегда легко трактовать. В итоге фильм будто специально прячет конфронтацию под слоями визуальных образов и к финалу становится больше похож на тихую драму о том, как люди поневоле уживаются друг с другом.

«Белый пароход» маскируется под большое кино о важном: строгий формат кадра 4:3, вылизанная геометрия, контраст белого и алого — все это обещает серьезный разговор о памяти. Но чем дольше двигается (точнее, ползет, словно ледокол) сюжет, тем заметнее, что за фасадом декораций прячется скорее этюд, растянутый до полного метра без особой на то нужды. Картина обманывает зрителя — манит постколониальным подтекстом, а подсовывает осторожную мелодраму, где трагедия целого народа остается непроговоренной.