В нашем кино нет другой актрисы, которая была бы так неотделима от времени и так полно его выразила. Причем не только ролями, но и собственной жизнью.
Харьковское детство Гурченко, многократно ею описанное, переполнено контрастами: нищета послевоенного быта – и роскошь «Девушки моей мечты» на киноэкране. Она пела и «Эх, Андрюша, нам ли быть в печали…» и «Ин дер нахт из дер менш них гер аляйне» – и мир ее был просторен, потому что простирался от мерзлой коммуналки до прекрасной мечты из цветной музыкальной сказки. Этот простор с наивной верой человека чистого она принесла в «Карнавальную ночь», убежденная, что и жизнь впереди лежит прекрасная. Ее сразу все полюбили, и не только за красивые глаза и тонкую талию. В кино тогда ходили как в страну грез и не хотели «суровой правды жизни». Греза заменяла программу действий целому государству. «Карнавальная ночь» казалась знаком того, что жизнь очеловечивается, а ее героиня – предвестием новой свободы.
Контрасты воспитали ее правильно: Гурченко стала и патриотом и «человеком мира» сразу. Ей до безумия хотелось играть всё – блокадную девочку в «Балтийском небе» и шикарный заграничный мюзикл в «Бенефисе», деловую советскую эмансипе «Старых стен» и что-нибудь «испанское», как в «Романе и Франческе», чисто русскую бабью жалость «Вокзала для двоих» и чисто английскую разящую колкость «Идеального мужа». Образы жизни переполняли душу и требовали выхода – как в любом большом художнике.
Среди ее работ есть проходные и есть принципиальные, этапные для нашего кино, а с точки зрения актерского масштаба – великие: «Рабочий поселок», «Семейная мелодрама», «Двадцать дней без войны», «Сибириада», «Пять вечеров»… Здесь Гурченко грандиозная драматическая, даже трагедийная актриса, причем по тонкости, проникновенности и музыкальности письма ей нет равных. Профессионализм ее филигранен и вошел в легенды, но точный интуитивный расчет всегда замешен на личном знании этих драм и трагедий жизни – ее игра исповедальна, интимна, доверительна. Потому что она сама прошла все это – и холод детства, когда она брела к обледеневшей проруби за водой, и подлость, когда предают близкие люди, и нелепость, которая может обрушить все надежды. Знает она и тупую тяжесть парового катка, которым прошлись советские чины по ее судьбе человека и актрисы. Но она упряма и, сделав свою судьбу, вправе сказать о ней словами героини из «Пяти вечеров»: «У меня в жизни было много счастья, дай Бог каждому».
Предать все пройденное она не может и классово ненавидит тех, кто легко отбросил и судьбу и историю, словно их не бывало. Но и при слове «коммунисты», которое многим кажется альтернативным, заводится с полоборота: «Меня при виде Зюганова в дрожь бросает!».
Сыграв многое, она все равно чувствует себя нереализованной. Пересмотрите «Бенефис». Мюзиклы «Небесные ласточки» и «Секрет ее молодости». Водевили «Соломенная шляпка» и «Красавец мужчина». Если бы в Госкино СССР думали не о тематических планах к юбилею Октября, а о возможностях наших актеров, мы имели бы звезду мюзикла, равную по славе Лайзе Миннелли или Барбре Стрейзанд, и возможно, их превосходящую по универсальности таланта. Гурченко просто не довелось сыграть свое «Кабаре» и свою «Хелло, Долли!». И она ощущает это как личную драму. Год назад мечту частично осуществила – сыграла «Бюро счастья», свой первый сценический мюзикл. В нем она появляется рядом с Гедиминасом Тарандой и Николаем Фоменко, и в зале полно молодых.
Есть и третья ипостась одного лица: Гурченко восхитительна на эстраде. Ее телеконцерты «Песни войны» и «Любимые песни» разворошили историческую память людей. Ее сценические шоу – это спектакли одного актера, где она сценограф, художник по костюмам, исполнительница всех музыкально-пластических номеров и собеседник для целого зала.
Есть ипостась четвертая: ее книги написаны собственноручно, причем талантливо – в них она вместе с читателем заново проживает свое время, которое отрывать от себя не может и не хочет.
Есть и пятая: пишет песни, начиная с обруганного критиками «Дня Победы» и кончая лирикой, звучащей в ее концертах и на ее дисках.
Принято считать: артиста делает хороший режиссер. Так засверкали на экранах Любовь Орлова и Марина Ладынина, так возникла из маленьких тюзовских ролей великая Инна Чурикова. Их вовремя увидели, им вовремя дали шанс и потом растили бережно, как редкий цветок. С Гурченко все иначе: она сделала себя сама. Вопреки обстоятельствам и подножкам судьбы. Сама открывала грани своего дара, и тогда ее звали лучшие режиссеры – Алексей Герман, Никита Михалков, Эльдар Рязанов, Петр Тодоровский, Андрон Кончаловский… Она знает, что многое недоговорила, и пыталась об этом прокричать в фильме «Послушай, Феллини!», но ее не услышали.
Она сама построила свой уникальный художественный мир, и миллионы людей открыли ей сердце.