В апреле этого года новое руководство фестиваля «Кинотавр» официально заявило, что отказывается от проведения Международного кинофестиваля, ежегодно проходившего в Сочи одновременно с Открытым российским кинофестивалем. Несколькими месяцами ранее Марк Рудинштейн, бывший глава группы компаний «Кинотавр», объявил, что с 2005 года международный конкурсный фестиваль «Лики любви» покинет Москву и будет проводится в Сочи в конце августа. О том, что сулят перемены, мы поговорили с программным директором (1999-2004) Сочинского МКФ и «Ликов любви» – киноведом Сергеем Лаврентьевым.

Сергей Лаврентьев: С 1999 по 2004 г.г., в течении которых мы с Ситорой Алиевой делали Международный кинофестиваль, не проходило дня, чтобы мы не опасались, что фестиваль закроют. Приступая к подготовке программы, мы оговаривались: «Ну, если фестиваль и на этот раз состоится…» То, что произошло в МКФ в этом году, могло произойти десять раз. И нас бы это не удивило.

-- МКФ не пользовался популярностью?

С.Л.: Фестиваль не просто игнорировали, его ненавидели. Олег Иванович Янковский, выдающийся актер, которого я ценю и уважаю, постоянно твердил, что МКФ никому не нужен, и его надо прикрыть как можно скорее. Это мнение бытовало и в среде весьма уважаемых критиков. Подобные высказывания я неоднократно слышал, к примеру, от Татьяны Москвиной. «Ах, это никому не нужно!» Отказывались, не глядя, не заходя в кинозал. «Почему я должен/должна смотреть какую-то Швейцарию?» Через пару лет в российском конкурсе появился фильм по сценарию Москвиной «Не делайте бисквиты в плохом настроении», и он был хуже того швейцарского фильма, который она отказалась смотреть.

Большое спасибо Марку Рудинштейну, что, как инициатор и организатор этого фестиваля, он протестовал против его закрытия.

-- С какой целью возник Международный кинофестиваль?

С.Л.: Идея создания фестиваля МКФ в Сочи, как и все идеи, касающиеся «Кинотавра», принадлежала Марку Рудинштейну. В начале 90-х стало абсолютно ясно, что Московский международный кинофестиваль испытывает кризис. Поэтому мысль перенести тяжесть кинематографической жизни в курортный город была просто замечательной. За исключением Берлина, крупные международные кинофестивали редко происходят в больших городах. В большом городе на соседней улице никто не знает, что происходит рядом в доме культуры тремя домами выше или ниже. Идея создания МКФ была важной еще и потому, что давала русским кинематографистам возможность сопоставить то, что снимают в России, с тем, что снимают за рубежом. Но, к сожалению, русские кинематографисты никогда не хотели знать, что делается вокруг. Мы показали картину Тома Тыквера «Фатальная Мария» /Todliche Maria, Die/ (1993) аж на первом МКФ. Тогда им никто не заинтересовался. О нем заговорили, когда «Беги, Лола, беги» /Lola rennt/ (1998) гремела по всему миру. За десять лет существования фестиваля, в Сочи побывал и Хельмут Бергер, и Жерар Депардье, и целый самолет французов, и другие знаменитые персонажи. Первым председателем жюри была Лилиана Кавани. Если посмотреть, кто из зарубежных гостей работал в жюри, эти фамилии можно найти в любом учебнике по истории кино! Однако этот фестиваль был обречен с первого дня, потому что кинематографисты, приехавшие из Москвы, будут лежать на пляже даже в плохую погоду, но никогда не пойдут в кинозал «Жемчужины» смотреть иностранную картину.

-- Вы можете это объяснить?

С.Л.: Дело не в том, что мы показывали плохое кино. Кино показывали неплохое. Но я сейчас скажу вам то, что я пару лет назад говорил членам жюри, когда они просили меня что-нибудь предпринять, чтобы собрать на просмотре больше народа. Я сказал им, что это невозможно, потому мы сталкиваемся с проявлением национального характера. Мы были воспитаны школой, семьей, комсомольской и партийной организацией, что мы – лучшие в мире. И все, что у нас есть – самое замечательное.

Когда началась «перестройка», мы не сомневались, что, едва «занавес» рухнет, мир падет на колени и станет нам аплодировать. Кинематографисты тоже были в этом свято убеждены. Люди, которые вроде бы не любили все советское и кэгэбешное, говорили и действовали так, как им внушили эти самые нелюбимые ими организации. Я прекрасно помню, что отправляя в Канны «Покаяние», никто не сомневался, что картина вернется с «Золотой пальмовой ветвью». Она получила второй по значению приз, благодаря интригам Ива Монтана и Элема Климова. Мы не можем существовать в мире наравне с другими народами, мы можем существовать только как победители. «Мы победили! Мы их порвали! Мы всех поставили на колени!» Это проявляется постоянно и в разных вариантах. Кино – не исключение, а часть общественного процесса. Победа – это прекрасно, но это не повод для безумной национальной гордыни.

В прошлом году мы показали венгерский фильм «Контроль» /Kontroll/ (2003), и хотя я не являюсь большим поклонником этой картины, должен заметить, что мы показали его в Сочи вторыми после Каннского фестиваля. Позже «Контроль» получил пятьдесят восемь призов на международных фестивалях. А потом появляются обиженные статьи, что нас не взяли в Канн, обидели в Берлине, прокатили в Венеции. Если вы так относитесь к иностранным картинам и кинематографистам, почему вы хотите, чтобы к вам относились иначе? А все потому, о чем я сказал выше.

-- Бывают ли исключения?

С.Л.: Слава богу, да, но они редки. Два года назад председателем жюри МКФ был Богдан Ступка. На следующий год он снова ходил на все просмотры. Пропустил один сеанс, когда была премьера «Водителя для Веры» (2004), и потом полдня извинялся, вызывая у меня своей тактичностью жуткую неловкость. Он мне говорил «спасибо» за фильмы, а я ему «спасибо» – за то, что он их смотрел. Ступка отвечал: «Как же иначе?». Остальные говорят: «Мы импортное не смотрим!». А когда «не смотрим», получается такое «свое». Получается, что Валерий Тодоровский – гениальный режиссер. Владимир Хотиненко – вообще Бунюэль с «плюсом». В лучшем случае импортное кино глядят в телевизоре и на видео, пропуская неинтересные разговоры и задерживаясь на эротических сценах. Но и критики не лучше. Тех, кто посещал наши сеансы, можно было пересчитать по пальцам. Но зато все писали, какую дрянь мы привозим в Сочи. В отчете о прессконференции нового руководства «Кинотавра» Ольга Шумяцкая, уважаемый журналист, не абы кто, переписывающий из интернета, объявила, что МКФ закрыли потому, что новые владельцы не хотят показывать кино второго и третьего сорта. Ее я тоже редко видел на просмотрах. Но если не смотришь, как можно судить? И таких историй миллион.

На фестивалях в курортных городах всегда есть дилемма между пляжем и кинозалом, но никогда в горячечном бреду никто не может позволить себе произнести это вслух. У нас все возможно. Никто из наших крупных мастеров экрана не стеснялся начинать интервью словами: «Я открываю купальный сезон на »Кинотавре«. Честно говоря, я рад, что эта безобразная и унизительная ситуация кончилось. Я всегда ехал в Сочи с нехорошим настроением. Мне было неловко перед иностранными гостями, среди которых бывали и выдающиеся режиссеры, потому что они никогда никого не интересовали.

-- После премьеры чешского фильма »Дикие пчелы« /Divoke vcely/ (2001) Александр Гордон беседовал с режиссером Богданом Сламой.

С.Л.: Это единичная ситуация. Иностранцы изумлялись тому, в какой изоляции они оказывались на »Кинотавре«, потому что во всем мире фестиваль – это интенсивное общение. Зато в прошлом году Сьюзан Сарандон на славу »общнулась« с нашим народом. Ее собирались выгнать из ресторана, куда она пришла пообедать, потому что там должен был быть банкет »одного русского фильма«, не будем уточнять, какого. И все наши все время говорят: »Да кто они такие, эти иностранцы? Если бы у нас были такие деньги, мы тоже были бы такими!« Надоело.

-- Но кино, которое попадало в международный конкурс, практически никогда не было высокобюджетным. На пресс-конференциях мы постоянно удивлялись, что режиссеры и продюсеры называли суммы от ста до трехсот тысяч долларов, при том, что часто представляли не только хорошее, но и визуально »богатое« кино. Скажите, а когда учреждался фестиваль, подобная негативная реакция предполагалась?

С.Л.: Это был, скорее, печальный опыт. МКФ в Сочи возник всего через несколько лет после падения Советского Союза, и для тех времен международный кинофестиваль – это было ого-го! Мероприятие огромного значения. Люди брали отпуска, чтобы две недели смотреть кино, потому что знали, что нигде этого не увидят. Теперь журналисты говорят – мы не будем писать, потому что это не выходит в прокат. Но ты хотя бы посмотри, раз есть возможность, скорее всего больше такого кино найдешь. На большом экране – уж точно.

-- Как вы считаете, упразднение МКФ – дело принципа или финансовых затрат, на которые новое руководство фестиваля не захотело или не смогло пойти?

С.Л.: Я не знаю их финансовых возможностей новых владельцев. Но мне не кажется, что затраты были большими. На наших открытиях не было телевизионных камер, в »дневниках« о нас не говорили. Тратились на билеты, но в последние год мы всех возили экономическим классом, даже председателя жюри. Оплачивались гостиница, проживание. Но ведь речь о десяти-двадцати людях. Не думаю, что для »Кинотавра«, куда приезжали такие толпы, это были принципиально иные расходы.

-- А ваши поездки, отбор?

С.Л.: Отбор фильмов, как правило, происходит на национальных и региональных фестивалях. За годы работы у нас образовались отличные контакты. Отель всегда оплачивала принимающая сторона, суточные и билет выдавали здесь, иногда там кормили – в редких случаях: так, как кормят на »Кинотавре«, не кормят почти нигде. Так что, каждая командировка в среднем обходилась »Кинотавру« около семиста долларов, иногда меньше, иногда больше, если это была поездка, например, в Монреаль. За год я совершал одну большую зимнюю поездку по нескольким фестивалям – Роттердам, Гетеборг, Будапешт – стоившую около полутора тысяч. Командировка в Пльзень была достаточно дешевой, »Кинотавр« тратил на билет около 400 долларов. В »Карловых Варах« меня приглашали в жюри разных программ и оплачивали поездку целиком. Норвегия и Скандинавия – только билет.

-- Значит, вы не разоряли »Кинотавр«? Отмена фестиваля – это не экономия средств?

С.Л.: Насколько мне известно, пребывание одного человека на »Кинотавре« обходится примерно в тысячу долларов – это, в лучшем случае, две моих поездки. Гонорары »звездам«, как на всех фестивалях, платят спонсоры.

-- Вы отбирали фильмы для »Ликов любви« и »Кинотавра«?

С.Л.: И для »Кинотаврика«. Три фестиваля.

-- Как вы думаете, выиграют ли »Лики любви« от перемены времени и места?

С.Л.: Я ни секунды не сомневаюсь, что на »Ликах любви« сложится та же ситуация, что и на »Кинотавре«. Людей переделать нельзя. Уверен, что неумение жить на равных с соседями по планете скажется и на этом фестивале. Мне кажется, чтобы создавать аудиторию, надо возить зрителя с собой. Не тусовку, а нормальных людей, которые любят кино и его понимают. Но я могу высказать эту идею, а воплотить, к сожалению, не могу. Думаю, что аудитория у »Ликов« будет, как у Сочинского МКФ – хорошая, но малочисленная.

-- На »Лики любви« вы, как правило, отбирали фильмы для подготовленного зрителя. В связи с переездом фестиваля на курорт, вам придется менять концепцию?

С.Л.: Мы всегда старались соблюсти баланс. Но в этом году особенно постарались, чтобы конкурс хотя бы немного соответствовал антуражу. На »Ликах« будут картины совершенно выдающиеся, но будут и такие, которые приятно посмотреть на курорте. Теперь, когда нет МКФ, будет непонятно, что делать с хорошей картиной, если по тематике она не подходит ни для »Ликов«, ни для »Кинотаврика«. Любви нет, детей нет – что делать? Ничего не делать.

-- В этом году в международной программе »Кинотавра« »Свои награждают своих« оказалось всего пять картин, причем »Трио из Бельвилля« /Triplettes de Belleville, Les/ (2003) прошло в прокате полтора года назад. Почему представили так мало фильмов?

С.Л.: Организаторы международной панорамы хотели бы сделать более обширную программу, но владельцы картин неохотно дают фильмы в информационный показ. Как можно давать новую картину, не обкатанную в конкурсных фестивалях,? Дают в конкурс, с призами. Не важно, денежными или нет. Участие в конкурсном фестивале повышает статус фильма. У нового руководства возникла хорошая идея – позвать отборщиков международных фестивалей, как это происходит на национальных смотрах в Пльзене, Будапеште, в Трапезунде, и показывать им российское кино. Но драма заключается в том, что, к сожалению, русское кино отборщики давно знают: о нем знает и Канн, и Венеция, и Монреаль, и Торонто. Они все уже что-то выбрали и ничего нового на »Кинотавре« не откроют.

-- Отразится ли отсутствие МКФ на статусе »Кинотавра«?

С.Л.: В России, думаю, нет. У нас о нем почти никто не писал. Об этом фестивале знали, главным образом, за рубежом. И очень удивлялись, когда узнавали, что в Сочи показывают еще и русское кино.

-- Выиграет ли российское кино без иностранного соседа?

С.Л.: Проиграет. Когда ограничиваются контакты с внешним миром, это всегда плохо для того, чьи контакты ограничиваются. Будет что-то вроде Северной Кореи. Два мира – два детства. »Кинотавр" станет локальным и никто не будет знать, что на нем происходит, кроме программных директоров, людей, которые в силу специфики своих занятий интересуются российским кино. Хотя русское кино не является сейчас необходимым элементом мирового фестивального движения. Не было в Канне русского кино, ну и что произошло? Ничего, кроме периодических шумов в нашей прессе.

-- Как вы относитесь к перспективам развития российского кино?

С.Л.: Скептически. Главным образом потому, что у нас у всех есть эта несчастная мания величия, замешанная на комплексе неполноценности. Герметизм не приводит ни к чему хорошему. То, что произошло с МКФ в Сочи – часть того, что у нас культивируется на всех уровнях. Мы – великие и духовные. Но зарубежное кино прекрасно обходится без наших современных представлений о величии и духовности. А лучше ли нам от этого – большой вопрос, на который я даже знаю ответ. Нет, не лучше.