После очередного закрытого просмотра «Груза 200» (2007) – самого проблемного фильма нашего времени – режиссер Алексей Балабанов и продюсер Сергей Сельянов поговорили о своей новой работе с Леонидом Парфеновым.

Алексей Балабанов. Замысел-то у меня был давно, еще с конца 90-х. Такой распад человека одновременно с распадом общества, распадом страны. Вместе складываясь, они дают такой страшный суммарный эффект. Но все как-то руки не доходили. А теперь пришло время – не только потому, что я над этой вещью мог работать. Сейчас, я уверен, самое время с людьми поговорить про ту эпоху.

Чтоб с людьми поговорить, нужен прокат. Я не очень себе представляю, как «Груз 200» могут рекламировать кинотеатры. Вам какой видится прокатная судьба этого фильма?

Сергей Сельянов. По-своему достаточно успешной. Не пятьсот, конечно, копий, но пятьдесят. Клубный показ. На DVD, я думаю, в силу определенной скандальности, к которой мы не стремимся, но которая будет вызвана всеми разговорами о жути и мраке в картине, фильм пойдет хорошо. Не знаю, покажет ли телевидение. В 96-м году любой канал этот фильм бы с руками оторвал. Как сказал Антон Затопольский (гендиректор телеканала «Россия». – Newsweek), это самый антисоветский фильм, какой только возможен. Ну вот, и тогда бы «Груз 200» участвовал в антикоммунистической кампании за избрание Ельцина на второй срок. Сейчас – не знаю. Но я готов поспорить с любым идеологом, который скажет, что, мол, слишком мрачно. Людям нужен и горький продукт.

Я-то скорее предвижу невозможность телепоказа по причинам новой державности: мол, у нас была трудная, но славная история, а тут вы сняли такую беспросветную жуть про великий могучий Советский Союз, правопреемником которого является новая Россия.

А. Б. Беспросветная жуть и мерзость это была, а не великий и могучий.

С. С. Это, знаешь, как в споре славянофилов с западниками: идеальное православие, которого не было, противопоставляли реальному католицизму. Потом при советской власти выдумываемое идеальное царское время мы противопоставляли реальному социализму. А теперь какой-то выдумываемый идеальный социализм – сталинский или застойный – противопоставляется сегодняшнему реальному русскому капитализму. И может, впервые в жизни я считаю даже гражданским долгом побороться с этой ностальгией, с этим примирением с советским временем.

«Груз 200» – фильм недорогой, сколько бюджет – миллиона два?

С. С. Даже миллиона полтора. Так что есть возможность по крайней мере «выйти в ноль» финансово и что-то заработать репутационно. Но без поддержки Агентства по культуре и кинематографии мы бы сами все не потянули. Конечно, это была прежде всего поддержка режиссера.

Титр в начале «Фильм основан на реальных событиях» – это чтоб поверили, что такой сгусток мерзости вообще возможен?

А. Б. Все эти истории – они были. Это все мой личный опыт: каким-то событиям я сам был свидетелем, каким-то – мои друзья, но все равно это было очень близко от меня. Я когда в армии служил, в Афганистан летал, потом, работая на научно-популярном фильме о землепроходцах, я объехал весь Крайний Север и Дальний Восток – такого насмотрелся! Это все в начале 80-х. Парень в фильме говорит про заработки на оленьих шкурах и как спирт пить надо – это пережитое мной в поселке Койда Ненецкого округа.

А еще титр в конце: «Шла вторая половина 1984 года» – он зачем? Понятно, что раз Черненко по телику, задыхаясь, говорит – значит, это тот самый единственный год его правления, но вообще-то это история вневременная.

С. С. Нет, для нас это исторический фильм про ту эпоху, наполненный ее конкретными приметами.

А. Б. Временная дистанция – очень важная вещь: я уже могу смотреть на это время чуть отстраненно, хоть оно и мое. И для зрителя эта история уже не такая страшная – вроде не сейчас это все происходит.

Ой, а сейчас в поселке Койда спирт не так пьют! А милиционеров-бандитов не тогда, а сейчас стали называть «оборотнями в погонах». Неужто в сегодняшней жизни гуманизма больше, чем в той?

А. Б. Не больше, нет. Но те времена – даже страшнее, чем сегодня. Сегодня хоть есть богатые и бедные. А тогда была жуть всеобщей нищеты и повальная ложь издыхающего коммунизма – поверх всего эта официальная идеология. Сегодня-то царит цинизм, который в чем-то честнее, в нем какая-то своя правда есть. А тогда был уж полный беспредел.

С. С. Тогда даже не признавалось, что воруют. Сейчас воруют, и это хоть признают. А как Бродский писал, «ворюга мне милей, чем кровопийца».

Но мне «Груз 200» историческим фильмом признать трудно, поскольку, что называется, «поднятая проблематика до сих пор не изжита». Даже забавно видеть в титрах копирайт Владимира Мигули на песню «Рокот космодрома» – мол, цитата из классики – и должность «ассистент художника по костюмам».

С. С. Про «проблематику» я тебя понимаю, но сегодня снять 1984 год – это уже костюмированный фильм со всякими юбками с накладными карманами-клапанами.

Я хоть и не идеолог, но про мрачность все-таки скажу. Она ведь в ваших фильмах нарастает. Скажем, в «Брате» (1997), а тем более в «Брате 2» (2000) крови и трупов было куда больше, но эти фильмы не были беспросветными.

А. Б. А потому что там был Сережа Бодров. И хоть его герой – убийца, Сережа сам по себе нес какой-то позитив. Но это ведь мой выбор, я Сережу в расчете на это и брал. Я не считаю, что я как-то со временем особо помрачнел.

Но вот был у вас фильм «Про уродов и людей» (1998). А «Груз 200» – это уже про уродов без людей.

А. Б. Ну, можно и так сказать. Что они такие люди-уроды. Или уроды-люди. Этот маньяк-милиционер, он девушку адски мучает, но у него такая страсть, он ее так любит. Женой называет. Человек он такой. В такое время.