Волчья кровь

У меня есть некоторое подозрение, что Александр Митта поставил лучший отечественный сериал. Говоря современным языком, «сделал всех, как щенков». Речь, как вы понимаете, идет о фильме «Граница. Таежный роман».
Выдавая эту тираду, я слегка трепещу, ибо нравятся мне практически все наши сериалы последних лет – в той или иной степени. И все-таки «Граница» – лучший. Почему же, собственно говоря?
Смотрибельный? Да, но они все смотрибельные. Хорошо закрученный? Они все хорошо закручены. Актеры отлично играют? Везде играют и отлично, и хорошо, и нормально. Может, все дело в «ретро»-проекции (события фильма происходят в 70-е годы)? Может быть. И вправду, сериалы про одну сплошную современность слегка поднадоели. Но нет, нет, все не то… В конце концов, события фильма могли развиваться и сейчас.
И все же вот здесь обнаруживается некая зацепочка. Потому что именно тут нашему сознанию нанесен острый аттракционный удар, по нему треснули, как будто обухом, и посбивали все метки. И все! Мы уже – там, внутри. Мы обезоружены. А остановиться нам не дают, несут дальше, дальше и дальше, да все круче и круче повороты в этом мире страстей и интриг, и уже тень Шекспира появляется – сначала площадного, а затем и интеллектуального, и уже в злодея хочется выстрелить из зала, да экран телевизора не позволяет…
Ничего хуже не было в советские годы, чем фильмы об армии. Одни названия чего стоят: «Жизнь моя – армия», «Правда лейтенанта Климова», «Строгая мужская жизнь», «Танкодром»… Или вот еще совершенно замечательное название – «Слушать в отсеках!»… А «кина» какие были! Везде отличная серость боролась с хорошей серостью, и та, что чуть светлее – побеждала. Более либеральный офицер, трактующий приказы творчески, побеждал менее либерального, который трактовал приказы нетворчески, то есть от буквы до буквы. На помощь «либералу» приходил мудрый командующий и наводил порядок, который, кстати, никто и не нарушал – нечего было нарушать в мертвом мире оловянных солдатиков. Нет, ну конечно, еще была «трудная любовь» – правильный герой влюблялся в жену неправильного или страдал от измены своей собственной. Но эта сюжетная линия тоже находила свое благополучное разрешение.
Подобные фильмы повалили косяком – нет, не в 60-е и даже не в 70-е, а именно в 80-е годы – когда по большому счету всем было уже на все наплевать. Заказывает министерство обороны энное количество кинопродуктов о Советской Армии – и пожалуйста, сделаем, какая разница, о чем снимать. Деньги все равно заплатят, а то еще и медаль от того же министерства дадут – живи не хочу! Вот и снимали. Зачем? Для кого? Да ясно для кого – для галочки, все равно эту дрянь никто не смотрел.
Только шла она, шла. И в основном, на телевидении, даже еще и в нескольких сериях. Телевизор выключали или просто тупо взирали на картинки с известными артистами в погонах – но оскомина оставалась.
Boт и в «Границе» поначалу налицо конфликт «службиста» с «либералом», который, как и полагается, влюблен в его жену. И мудрый начальник гарнизона налицо. И туповатый прапор для оживляжа. И концерты местной самодеятельности. И возникает подозрение – о чем же это, интересно, Митта будет нам рассказывать в столь постной атмосфере? А он нам первый «манок» закидывает – надо ловить сбежавших с зоны бандитов. Так, замечательно, их поймали, мы поглазели, «заценили». Дальше что? Дальше «трудная любовь». О, господи, думаем мы, ничего поновее придумать было нельзя, ну да ладно, поглядим и на это. И вот тут нам закидывают еще один «силок» – волков. Мы наблюдаем следующий эпизод: один из героев, обнаружив логово волчицы, вступает с ней в борьбу и – загрызает.
Многие художники старшего поколения даже «сошли с дистанции» – не стали дальше смотреть. И все из-за этого эпизода – зацепил их именно он – натуралистичный, мерзкий, неприятный.
И правильно. А кто сказал, что мы будем смотреть приятный фильм? Его даже можно назвать «тяжелым», как говорили раньше в народе. А буде автором сценария «Границы» Еврипид, он бы непременно назвал сие произведение трагедией.
Вот тут и находят подтверждение художественные принципы Митты, изложенные им в книге «Кино между Адом и Раем». Нас подсаживают на крючок совершенно необязательного, внесюжетного хода, являющегося, как выяснится впоследствии, ключом ко всему фильму, его, так сказать, «нравственным камертоном». И вот уже глядишь – не на крючке мы «сидим», а на игле. Мы морально обезоружены, мы недоумеваем, мы даже слегка протестуем – ой, а зачем это, а что это, а как это – но нас уже «сделали». Нac зацепили. Ну, естественно, нервных попросили удалиться из зала – нервные вышли. Но подавляющее большинство осталось. И погрузилось в омут запредельных, прямо-таки уникальных для нашего постперестроечного экрана страстей.
Взорвали-то ведь не только наше сознание, но сознание всего кинематографа последних лет. Да всего социума! Потому что социум погряз в отстранении, стебе, тонкой иронии, постмодернизме. В герметичном, сдержанном, масочном, утонченно карнавальном пространстве. В пространстве парадоксального саркастического конформизма. В пространстве Киселева, Доренко и Сванидзе – всезнающих, всепонимающих, умудренных и слегка печальных, ибо их «всезнание», безусловно, увеличивает их же скорбь – хотя при этом толком ничего не понятно, и самой главной загадкой остается, что происходит и куда мы движемся. В пространстве, где не принято открыто выражать свои чувства. Где резать вены из-за безумной любви – позор. Где открытый спор с начальником – самоубийство. Где прямой разговор с подчиненным о том, за что ты его хочешь уволить – идиотизм. Все надо делать осторожно, сохраняя маску дружелюбия и вальяжной лояльности – так учит мэтр Карнеги. Излишняя искренность приравнена к глупости. Можно, конечно, выпустить пар на каком-нибудь ток-шоу, но там вы найдете не столько искренность, сколько эмоциональную неразбериху.
И причиной тому – все то же глубинное непонимание происходящего. Трудно сформировать здравую, внятную и четкую позицию в невнятном мире, зашоренном отдельными внятными фразами, большинство из которых куплено или продано за хорошие бабки. Но котел сей, на медленном огне стоящий, бурлит и может взорваться.
В «Границе» котел взорвался. Ибо сюжетное пространство фильма ограничено забором маленького военного городка, оно герметично, а герметичный, замкнутый мирок не может не порождать фантомов, а затем и монстров. И не сразу бросается в глаза, что все обитатели гарнизона в фильме – слегка вздрюченные, какие-то немного ошизевшие, с трудом скрывающие свою внутреннюю нервность и неуравновешенность. Это даже не деревня, не колхоз – там все-таки правят патриархальные законы, которые и удерживают от сдвига в бездну. Куда опаснее пространство рабочего поселка, пространство провинции – это уже маленький Твин Пикс, и не зря так притягивала подобная среда семидесятников от Муратовой («Долгие проводы») до Авербаха («Чужие письма»), отыгранная уже в 90-е «Хороводом» В.Кучинского и «Змеиным источником» Н.Лебедева. Но еще опаснее мир военного гарнизона – неукорененность, душевная неприютность, оторванность от своей малой родины при соблюдении всеобщих предписанных установок. Эта бесконечная жизнь по ранжиру и распорядку слегка напоминает тюрьму, зону, но особую – не злом и жестокостью оборачивающуюся, а идиотизмом. Будучи на втором году службы, в пьяно-водочной компании вместе с офицерами – нормальными на первый взгляд ребятами, я часто замечал, как после третьего стакана они превращались в совершеннейших клинических придурков, нудно, как-то по-бабски поливающих друг друга различными помоями и возмущенно-тоскливо выясняющих национальные отношения.
Пена лилась через край, котел не прорывался. А в «Границе» прорвался. Мир, движущийся по замкнутому кругу на холостых оборотах, взорвала любовь, вскоре превратившаяся в безумный, безоглядный, запредельный роман. Его не могли сдержать ни советы, ни порицания, ни наказания. С ним невозможно было бороться, он существовал вне уставной жизни. В сформировавшийся распорядок попало «инородное тело», нечто, не поддающееся конкретному, раз и навсегда установленному армейскому пониманию. То, что было «шито-крыто», обнажилось, открылось, монстры повылезали из своих укрытий – из души каждого, отдельно взятого обитателя гарнизона, из всех вещей и предметов, из всего узаконенного миропорядка. Он стал paсползаться на глазах. И обнаружилась такая бездна, остановить которую могла только смерть. Исчезли интриги, коварство, хитрости и конформизм – больше скрывать стало нечего и незачем. И в открывшейся зияющей бездне обнаружились правда. Та самая, которой так не хватало этой среде. Та самая, которой так не хватает сегодняшнему социуму.
А что она такое, эта правда? Горение, страсть, подвижничество духа, отсутствие страха. Ужасно, когда такая правда начинает править миром и социумом. Но она необходима как еще одна краска жизни, еще один компонент действительности. Всего лишь. Но нет сегодня этой краски, нет этого компонента. Есть она только в фильме «Граница».
Прекрасно, что Митта дал нам возможность к ней прикоснуться.