Рецензия на фильм «Двойник дьявола»

Старший сын иракского диктатора Удай Хуссейн так боится покушений, что решает нанять двойника. Идеальной кандидатурой оказывается его одноклассник Латиф — похожий на него, но не в пример более честный юноша, которому типичное диктаторское поведение — пьянки, дебоши, изнасилования, беспорядочная стрельба — в целом претит. Копия восстает против оригинала, и начинается кровавый диссидентский боевик.

Страна-производитель в титрах — Бельгия? Отчего вдруг? — удивляет лишь поначалу: уже на первых минутах понимаешь, что ни одна из американских студий на такое денег бы не дала — даже такому уважаемому человеку, как Ли Тамахори, режиссеру одной из самых популярных последних бондиан «Умри, но не сейчас» /Die Another Day/ (2002) (недаром и премьеру устроили на условно независимом «Санденсе»). Пятнадцать бельгийских миллионов Ли тратит с размахом, рисуя апокрифическую историю багдадских принца и нищего такими же жирными штрихами, какими вольнонанятые немецкие врачи-убийцы с помощью чернильного карандаша размечают физиономию честного Латифа перед тем, как, вооружившись скальпелыми, превратить его в абсолютную копию бесчестного Удая. Сахарный английский jeune premiere Доминик Купер («Герцогиня» /Duchess, The/ (2008), «Неотразимая Тамара» /Tamara Drewe/ (2010)) с пугающей легкостью превращается в среднестатистического торговца с рынка – стоит добавить ему черной щетины и, необъяснимым образом, венсанкасселевский нос.

Еще страшней метаморфозы хрупкой музы Оноре и Озона Людивин Санье: леопардовое платье, золотистое белье — и она резко прибавляет десять килограммов; красная помада — и превращается в Алику Смехову из кинокартины «Женщина с цветами и шампанским» (1992). Ассоциации с постперестроечным кооперативным кино возникают не случайно: пожалуй, только там сочетание пыточного порно (ну ладно, может, просто кровавого махалова) и визгливого социального месседжа выглядело так гармонично, что производило впечатление худприема. Напоминающие шероховатый кинодокумент сцены пыток в иракских застенках мешаются с эпизодами нероновских по размаху вечеринок, речи протагониста о чести страны — с афористичными монологами антагониста: «Больше Родины я люблю только п…у». При этом у арабского зла и добра — одно европейское лицо. Аплодисменты бронебойному американскому концепту.