Ещё один год: Рецензия на фильм «Мир грядущий»

Середина XIX века, штат Нью-Йорк. Задавленная фермерским бытом и патриархальным воздухом Эбигейл (Кэтрин Уотерстон) обретает спасение на полях дневника и в знакомстве с новой соседкой Талли (номинантка на «Оскар» Ванесса Кирби). Притяжение между двумя женщинами перерастает в страстный роман, продолжительность которого грозят оборвать бдительные абьюзеры-мужья (Кейси Аффлек и Кристофер Эбботт), груз прошлого и неумолимость времени, расписанного по сезонам.

Ванесса Кирби в роли Талли на кадре из фильма «Мир грядущий»

Участника прошлогоднего фестиваля в Венеции, второй по счёту фильм Моны Фастволд («Лунатик», сценарии «Детства лидера» и «Вокс люкс») трудно уличить в выстраданном стремлении выдавить слезу или иных «новоэтичных» побуждениях, фиксацией которых так гордятся нынешние гиганты мысли (их не проведёшь). На созерцательных и вполне аутентичных 16-мм разворачивается пошагово узнаваемая «запретная» любовь двух героинь, воплощённая с одновременно прорастанием и горечью, скромной мечтательностью, формальной кротостью и речевой многосложностью. Мешают изысканиям разве что излишний аскетизм, фокусировка на монтаже и иногда слишком очевидные способности к словесности Эбигейл. Внутренние монологи, кажется, звучат громче голоса самой режиссёрки, что даёт эффект посещения выставки в музее современного искусства — опыт в меру иммерсивный: к экспонатам не приближаться, рассматривать в одиночестве и наушниках.

В ленте, спродюсированной в том числе и нашими соотечественниками Ильёй Стюартом и Муратом Османном («Ученик», «Лето»), датированное 1856 годом действие разворачивается в основном на бумаге, куда отточено стекаются мысли героини Уотерстон, готовой писательницы с настоявшимся вокабуляром («Я больше не извлекаю утешения от мысли о лучшем мире грядущем»). Испив до дна горечь утраты дочери, Эбигейл и её муж Дайер приняли решение выжить и погрузились в нескончаемую работу и содержание ветхого дома. Фастволд удаётся сравнить их осколочный распорядок с домостроем вновь прибывших на землю неподалёку Талли и Финни. Обе женщины заметно задыхаются — от поработившей скорби и религиозной праведности до ужинов и побоев, — в чём облегченно, не прибегая к словам, признаются друг другу, проводя всё больше свободного времени наедине. Зиме деваться некуда, беспощадные снега оттаивают, спешат на смену пикники, подарки вселенной, заигравшая кровь на лице, прорывающийся смех, доверие и тепло тел.

Кэтрин Уотерстон в роли Эбигейл на кадре из фильма «Мир грядущий»

Соотношение сторон героинь Уотерстон и Кирби — очарованной заботливости, пружинящей энергичности — по большому счёту искупает неровность сценария, написанного совместно автором оригинального рассказа Джимом Шепардом и Роном Хансеном («Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса»). Вполне вероятно, что при адаптации материала женщиной показанная перспектива оказалась бы не только отстранённой (что, в принципе, оправдано характерами героинь), но и расширенно ожившей, заигравшей не только в положенные весну и лето. Робко брошенный взгляд на восстанавливающий силы союз Фастволд старательно венчает антуражем. За час сорок норвежка, наиболее известная по работе над фильмами своего партнёра Брэйди Корбета, берёт посильную ношу, но ввязывается во все условности жанра, пусть и приукрашенные. Срывается то в убыстрённые компиляции постельных сцен, то в вывернутый на максимум войс-овер и доводит до утомительной, эмоционально хромающей концовки.

Кейси Аффлек в роли Дайера на кадре из фильма «Мир грядущий»

В краткое экранное время Аффлек (по совместительству продюсер, а изначально режиссёр картины) и Эбботт находят способы проработки заведомо карикатурно настроенных антагонистов и успевают наполнить их разочарованностью, пониманием, растерянностью. В мир грядущий обоих уже не возьмут, но как слепки и атавизмы оба безоговорочно точны. Оператор Андре Шеметофф, которому в «Эйфории» подростки доверяли самые страшные, далёкие от исторической замкнутости секреты, здесь временно относит себя чуть ли не к импрессионистам. Камера органично переносит румынские пейзажи, где велись съёмки, на целлулоид и увеличительное стекло, чередуя горение с томлением.

Наверное, при отсутствии за последние только три года далеко идущих картин ЛГБТ- тематики, полных исследовательской фем-оптики и окончательного развенчивания мифов о маскулинности, «Мир» могли бы посчитать прорывом, моментальной классикой. Но Фастфолд, несмотря на все старания, цели увековечивания себя, кажется, не преследует; ей более актуальным видится не эволюция с динамикой, а замедление, счастливо порушенное любовью и циклично возвращённое на круги своя. С подобной элегичностью есть шанс, что символическое латание крыши в конце фильма принесёт новую жизнь, пусть беспрекословно поделённую на четыре, но зато свою и с подаренным атласом для нескончаемых первооткрывательств.