Однажды в сказке: рецензия на фильм «Гретель и Гензель»

Оз (или Осгуд) Перкинс — сын знаменитого актёра Энтони Перкинса, который сыграл Нормана Бейтса в культовом «Психо» Хичкока и успел поработать с Орсоном Уэллсом, Майком Николсом и Сидни Люметом; проще говоря — одна из примечательнейших фигур кинематографа 60-х и 70-х. Его мать Берри Беренсон — личность не такая популярная, но тоже разноплановая и интересная: модель, актриса и фотограф Glamour и Vogue. Несмотря на такую родословную, судьба Оза сложилась, пожалуй, самым чудовищным образом: в 1992 году отец умирает от пневмонии, развившейся на фоне СПИДа, а в 2001-м его вдова оказывается в злосчастном самолёте Boeing 767-223ER, врезавшемся в башни-близнецы.

Эти события сильно отразились на юном Перкинсе. Так и не став большим актёром (свои наиболее заметные роли он исполнил в «Секретарше» и «Блондинке в законе», хотя то были образы второплановые, незначительные), в 2015 году Оз последовал принципу «всё или ничего» и, почти не имея опыта в режиссуре, самонадеянно поставил инди-хоррор «Февраль». Риск оправдался: уже после этой работы о Перкинсе стали говорить как о подающем надежды авторе, способном в жанровую конвенциональную оболочку вместить глубокую рефлексию о наболевших личностных проблемах.

Этот дебют — на первый взгляд довольно стандартное кино о похищении душ и экзорцизме. Однако в нём произошла важная для жанра смена акцентов: главная героиня — девочка Кейт из католического интерната — узнаёт о смерти родителей и, не найдя поддержки в монашках и соседке Роуз, отдаёт свою душу единственному существу, готовому разделить её боль, — дьяволу. В финале истории, несмотря на все свершённые ею зверства, сохранялось чувство неподдельного сострадания и понимания запутанного, никому не нужного человека. Менее удачную, но не менее любопытную вторую работу — «Я прелесть, живущая в доме» — Перкинс тоже наполнил ощущением тотального одиночества главного героя (что интересно, во всех трёх фильмах центральные персонажи — женские), однако там режиссёр в большей степени осмыслял свои отношения с погибшим отцом.

Его «Гретель и Гензель» хоть и связан с фольклорным наследием и вторит классическому сказочному сюжету, вполне вписывается в систему ценностей и взглядов режиссёра. В центре истории всё те же каноничные брат с сестрой, которых родители (в случае свежей адаптации — сумасшедшая мать-одиночка) выгоняют на улицу на произвол судьбы. Но перед тем как добраться до знаменитого домика злобной ведьмы (правда, на этот раз не такого уж и пряничного), герои сталкиваются со злобными обитателями лесов, встречают охотника, который рассказывает им, как заработать на хлеб, и едят галлюциногенные грибы.

Однако дерзость и свежий взгляд Перкинса заключаются не в таких косметических сюжетных трансформациях. Непривычный порядок персонажей в названии фильма (вместо «Гензель и Гретель» — «Гретель и Гензель») — это не какой-то робкий шаг в угоду вездесущему феминизму, как уже начали отшучиваться многие русскоязычные комментаторы, а вполне излюбленный приём режиссёра. Сменить акцент, наполнить классическую историю (будь то хорроры про экзорцизм и дом с призраками или сказка братьев Гримм) совершенно другими значениями — вот что его привлекает на самом деле.

Его Гретель — ещё одна вечно рефлексирующая, одинокая героиня, которая чувствует себя чужой в этом мире. Мать и даже брат упрекают её за то, что она не пошла работать служанкой к чванливому уродливому милорду (на самом деле содержателю публичного дома), а уже в доме ведьмы единственным, кто может проявить сочувствие, оказывается подозрительная мерзкая старуха с метёлкой, у которой непонятно каким образом каждое утро стол набит самыми разными блюдами. Она, а не младший глупый братец — центральный персонаж этой истории.

Все пропповские функции волшебной сказки на месте: и уход из дома, и подвох, и противостояние антагониста герою. Перкинс не избавляется от сказочных элементов совсем, но чаще отодвигает их на второй план, обращает внимание на личностную трагедию Гретель, которая переживает взросление и отдаление от брата. Первые месячные, осознание собственной сексуальности и, наконец, стремление к независимости через разрыв всех связей с прошлым. Для Перкинса эти проблемы, очевидно, важны (особенно учитывая, что у него тоже есть младший брат — фолк- рокер Элвис Перкинс, с которым он в первый и последний раз сотрудничал при создании дебюта), а потому самые пронзительные моменты «Гретель и Гензеля» — те, где тема болезненного расставания и нужды в расхождении путей с близким человеком встаёт наиболее остро.

Он снова рекомендует себя как отъявленный формалист. С содержательной точки зрения его кино полно недосказанности, кишит намёками и неоднозначными деталями. Но целые комплексы проблем лучше всего раскрываются за счёт фантасмагоричной, сказочной формы. Перкинс всегда был автором гипервыразительных фильмов, в которых цвета и движения камеры говорили и заключали в себе больше, чем редкие монотонные диалоги героев. В «Гретель и Гензеле» эта черта порой доходит до абсурда: жёлтые оттенки, заполняющие комнаты домика ведьмы, сменяются холодными синими, а в центре опушки леса, прямо как в «Мэнди» Косматоса, может появиться неестественный театральный красный цвет.

Визуально весь фильм напоминает нездоровый сон, где пространство может расширяться и сужаться, а видения о ведьмах и мёртвых детях — замещать реальность. Это, в общем-то, и не совсем хоррор в привычном зрительском понимании: волнующего, пугающего или напряжённого здесь довольно мало. Перкинс повторяет фокус, удавшийся уже два раза: медленным, по темпу почти невыносимым повествованием он загоняет зрителя в череду сюрреалистичных изобретательных кошмаров, психологических комплексов протагониста, от которых он вряд ли сможет избавиться. Если «Февраль» и «Я прелесть, живущая в доме» зарекомендовали Оза как режиссёра талантливого, то «Гретель и Гензель» возводит его на новую ступень — ступень постановщика уровня Ари Астера и Роберта Эггерса; автора, круто меняющего правила игры и с неподдельной искренностью говорящего о человеческих страстях и страхах на общедоступном языке кино. Очевидно, это ещё не самый прорывной его фильм — но уже здесь ощущается особый, неповторимый взгляд настоящего художника.