Особый виноградовский свет

Весной 2003 года «полнощных стран краса и диво» будет отмечать три века со дня основания. Санкт-Петербург не только красивейший город мира, он – и средоточие блистательных имен российской культуры, оставивших человечеству бессмертные шедевры. Сколько объяснений в любви было высказано городу в стихах и прозе, в музыке, живописи, кино… В «Лентелефильме» собрались свои трубадуры. В рубрике «На невской волне» – о них и их вечном герое Петербурге.
Нетрудно представить, какое тогда было у них состояние и какие слова они произносили вслух. Эпизод подготовили, по хлопушке начался отсчет кадров, а «Награ» скисла. И это в Магадане, куда группа прилетела из Питера, чтобы снять фильм о людях, добывающих золото. Конечно, в воображении рисовались романтические герои Джека Лондона, суровые и несгибаемые, их жизнь, полная приключений. Рабочее название «Золотая рапсодия» вполне отвечало этому замыслу. Правда, «съемочная группа» – это громко сказано. Всего три человека – режиссер, оператор, звукооператор, но каждый был еще и осветителем, и администратором, и ассистентом, и грузчиком. Перед отлетом храбрая троица зашла ко мне, торжественно пообещала привезти не просто фильм, а настоящее золото. Но за этой наигранной веселостью проглядывала тревога: а что получится в итоге?
Режиссер Владислав Виноградов напарников подбирал сам. Это были ассистент Михаил Михеев и звукооператор Геннадий Корховой. Я знала, что Виноградов боится летать. Однажды самолет, в котором он находился, охватило пламя, и летчику чудом удалось спасти людей и посадить пылающий факел на болото. После этого случая Слава дал себе зарок никогда не летать. Практически это означало сменить профессию, что было выше его сил, даже не сил, а смысла жизни. Поэтому вместо привычных слов: «с ними я пошел бы в разведку», он сказал:
-- С ними я готов полететь даже на Луну.
Золото. Что за люди отправляются на край земли, чтобы из тонн породы добывать сверкающие крупинки? Мысль снять о них фильм могла посетить Славу только тогда – молодого, умеющего рисковать. Он окончил ВГИК, где его учителями были В.Головня и Л.Косматов. Из сказанного мастерами любит повторять шутку:
-- Искусство кинооператора – это красиво снимать красивых баб.
Шутка осталась на поверхности, а в сознание вошло и осталось навсегда другое. Мастера учили их глубинному измерению – чтобы каждый кадр, каждый эпизод давали простор зрительскому воображению, имели свой второй план, эмоциональную окраску.
Род Виноградовых по линии отца берет начало на Новгородской земле. Прадед был священником и первым на селе учителем. Уже в наше время в его обветшалом доме сотрудники Пушкинского дома перебрали архив и вывезли в свои хранилища десятки древних рукописных книг. Любовь к родной земле, ее истории – все это, как показала жизнь, перешло Виноградову от его далекого предка и обернулось жизненной потребностью обо всем увиденном и понятом рассказывать средствами кино. Первый фильм памятен как первая любовь. Это получасовая лента о Кижах «Кузьмич и другие». В Кузьмиче он увидел отсвет того вдохновения, с каким, наверное, его прадед нес знания ученикам. Кузьмич – плотник, приехал на Север в послевоенные годы, чтобы восстанавливать обветшавшие соборы. Денег не платили совсем, но каждое утро он шел туда, где был нужен именно он со своими золотыми руками и мыслью, что хранить и беречь бесценные творения былых мастеров – это и есть главное дело его жизни. Именно этим фильмом Виноградов заявил о себе – режиссере, способном показать своих героев, высвеченных светом не только внутренней духовности, но и особым виноградовским светом.
Автором сценария был Владимир Солоухин, на сдачу фильма он пригласил своего друга писателя Сергея Воронина. Кто-то из принимавших картину придрался: почему для оформления авторы взяли Дебюсси?
-- Этот прозрачный импрессионизм так органично сливается с красотой, – буркнул Виноградов.
Солоухин поддержал:
-- Товарищи служащие! Если это балет – надо танцевать, если радио – надо рассказывать, кино – показывать. Мы и показали, что видели.
После худсовета, когда выплыли в коридор, Воронин спросил:
-- А что это там все повторяли: ВВС, ВВО?
Смех мгновенно выветрил напряжение.
Особый виноградовский свет… О нем говорили и писали критики, коллеги-документалисты. «Из телережиссеров мне наиболее интересен Виноградов. Он художник, а не только документалист. Часто документалисты делают картину только ради самой идеи. Но если передать эту идею посредством эмоций, значит – найти путь к сердцу зрителя. Это есть у Виноградова, – отмечала режиссер »Экрана« Голдовская.
Но вернемся к »Золотой рапсодии«. Пришло письмо из Магадана. »Тот искусственный оптимизм, замешанный на недостаточной информации, больше уже не греет, а, наоборот, холодит страхом будущей ответственности за начатую авантюру, – пишет Слава. – Вот уже 20 дней мы бродяжничаем по трассе. Рабы техники, которая нас все время подводит. Магнитофон дает фон от сырости, не справляется с условиями местной электрификации. Герои нашего фильма смеются над нами, а мы сердимся друг на друга из-за общих неудач. Очень многого из задуманного нам не сделать, а тщеславие мое не даст мне покоя в случае средней картины. Я все же пытаюсь найти тот излом, который открыл бы целую золотую жилу! И все-таки нам повезло. Членом нашего теперь уже квартета стал местный шофер, который отлично знает трассу, и мы носимся из одного поселка в другой с надеждой на эту золотую жилу напасть«.
Тщеславие есть, конечно, в его характере, да и что за режиссер без тщеславия? Но главное – это его одаренность. Страдает, ищет и находит свои пути в искусстве кино. Любит Пушкина, посвятил поэту несколько фильмов, знает наизусть множество стихотворений, чаще других повторяет строку: »Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать«. Конечно, не ищет себе непреодолимых преград, но знает, что к успеху проторенным путем не прийти.
Из следующего письма: »Судьба носит нас по Колыме. Кино пока не идет. Для облегчения совести снимаю «хвеерические» пейзажи, а внутри холодно«.
По характеру он по-детски доверчив и по-стариковски доброжелателен. На кого бы из будущих героев своих картин он ни выходил, с первой же встречи у них устанавливался необходимый контакт. Со всеми, кого он снимал, оставались хорошие отношения, и годы спустя он получал от них весточки. А какие это корреспонденты! Изабелла Юрьева, Леонид Уте-сов, Иван Козловский, Булат Окуджава, Андрей Миронов. Это все из его фильмов »Я возвращаю ваш портрет«, »Я помню чудное мгновенье«, »Мои современники«. Фильмы сняты не так давно, а их героев уже нет среди нас. Тем дороже эти фильмы, в которых герои так доброжелательно, так естественно вовлекают зрителей в свой дружеский круг, где звучит музыка, идет обычный разговор, воспоминания.
Виноградовское умение устанавливать контакты со своими героями меня как-то успокаивало. »Нагру« мы быстро ему переслали, на что он не замедлил откликнуться.
»Все мы получили. Главное – Ваше письмо. Ваша забота о трех людях на краю Земли нам тепла и светла. «Награ» уже горячая от работы. Все-таки хорошо бы, чтоб посетило меня что-то от Бога. Если Вы вхожи к нему, пришлите вдохновение, без которого нет фильма, нет Парфенона, нет удивительного рядом. Посылаю коробки с отснятым материалом. Молю Бога, чтобы все там было благополучно. Любите нас! Слава, Миша, Гена«.
Виноградов работал с разными сценаристами, все это были профессиональные журналисты, писатели. Но все его фильмы были далеки от того, что замышлялось на бумаге. По сути, сценарий он воспринимал как анкету: имя, место действия. Главное решалось во время съемок, знакомства с героями, долгих с ними бесед и застолий. Изучал своего героя, ходил вокруг него кругами, встречался с его друзьями и недругами. Кружил до тех пор, пока не влюблялся в этого человека, только после этого мог начать съемки. А в »Телефильме« – план, сроки. Не было ни одного фильма, который он сдал бы вовремя. Приходилось как-то изворачиваться, чтобы план »закрыть«. Но все это было пустяком по сравнению с радостью, которую он дарил каждой своей картиной.
За кадром звучат торжественные слова о первом человеке, покорившем космос, а в кадре: у окошка, подперев щеку морщинистой рукой, сидит грустная женщина. Голова ее повязана белым платком, стянутым узлом у подбородка. Сидит, как веками сидели русские женщины, дожидаясь своих мужей, сыновей, покинувших отчий дом. Ничего-то ей не надо, лишь бы вернулся самый дорогой для нее человек. Знает, что не вернется, а все равно ждет. Камера медленно отъезжает, открывая крестьянский дом, над которым повисли тяжелые свинцовые облака, и сидит эта женщина – сама грусть, сама тоска, как образ России, в истории которой во все времена было больше страданий, чем радостей (телефильм »Рассказ о моем друге« – Леонов о Гагарине, здесь Виноградов – оператор).
Он еще не знал, как смонтирует картину об известном рабочем, Герое Соцтруда Евгении Морякове, но финал определился сразу. Моряков несет домой елку. Идет по заснеженному городу симпатичный человек, улыбается своим мыслям, а улыбка у него такая, что невозможно не ответить ему тем же (телефильм »Токарь«).
Или телефильм »Доктор!« об известном педиатре А.Туре. В первых кадрах, где мы видим профессора среди его маленьких пациентов, запоминается лицо одного мальчика с большими печальными глазами. В финале этот мальчик в больничной пижаме бежит по аллее, перед ним перебирает лапами голубь, кажется, вот-вот они вместе вспорхнут. За всем этим с улыбкой наблюдает профессор. Не надо говорить, что мальчик поправился и чего это стоило профессору. Увиденное пробуждает и радость, и вздох облегчения.
В его фильмах всегда присутствуют неназванные герои – доброта, совестливость и чисто виноградовская застенчивость. (»Удалось, но я тут ни при чем«).
Наконец, приходит письмо, которое меня как-то успокоило: »Товарищ Главный редактор! Во-первых, с праздником, желаем доброго здоровья и счастья в личной жизни! Во-вторых, просим продлить командировку по метеорологическим причинам«. В конверт была вложена этикетка от бутылки Петровской водки, на которой все трое расписались. А такой тон был верным признаком, что дело пошло.
Перечитываю и цитирую эти письма как свидетельства долгих поисков и сомнений, разочарований и озарений на пути к созданию картины. Фильм стал открытием уголка Земли, где соседствуют глубокая древность жизненных устоев аборигенов и изнанка цивилизации, где живут рядом шаман и проектировщик Калымской ГЭС, где золото добывают как века назад. Добытчики драгметалла совсем буднично говорят о своем труде. Крупинки собираются в горсть, плавятся, на наших глазах течет золотая река, и вот уже весомые кирпичики стопкой уложены в Гохране. Золотой запас государства!
Фильм для Виноградова в какой-то мере биографичен. Так же, по крупинкам, он собирает в свои картины то, что потом сверкнет на экране образной выразительностью, глубоким смыслом, символическим обобщением. Только отпал романтический ореол, и задуманная »Золотая рапсодия« вышла на экран »Золотом«. Опять для зрителей остался простор для размышлений: »Золото« – это о добыче металла или »Золото« – это люди, которых поманил далекий Север, где раскрылись их золотые сердца и души? В виноградовскую копилку многочисленных призов и наград добавился еще один – Всесоюзного фестиваля телефильмов в Ташкенте »За режиссуру«.
Кстати, о призах. За »Токаря« на Международном фестивале документальных фильмов в Лейпциге в 1974 году Слава получил главный приз и денежную премию в размере 20 тысяч немецких марок. Не успел он взять в руки диплом и увесистый сверток, как тут же появился руководитель советской делегации из ЦТ и сказал, что деньги надо отдать. Кому? Оказывается, Центральному телевидению. Режиссеры с ЦТ, тоже получившие премии, были похитрей, сказали, что успели занять деньги у немецких коллег и теперь надо отдать долг во избежание международного скандала. Не словчил один Виноградов, деньги отдал. Через полгода ЦТ прислало в Ленинград трем членам съемочной группы по месячному окладу. Вот такие были интересные времена.
Слава всегда любил снимать город, менее всего – его парадную величавость. Город как музыка подчеркивал эмоциональную окраску эпизода. По молодости, когда был оператором, облазал все шпили и колокольни. Умудрился даже забраться на самый пик шпиля Петропавловской крепости, постоять рядом с Ангелом. Влюбленно оглядывался вокруг, неожиданно на торце креста разглядел: »Коля+Валя=любовь«. Совсем недавно, когда снимал фильм о Дягилеве, приехал во Флоренцию, подошел к статуе »Давид и Грация«, увидел, как туристы спреем оставляют свои автографы на пьедестале. Нет, думает, без наших тут не обошлось. И точно: »Коля+Валя, Краснодар«. Раньше он жил в центре, на Моховой, и когда вез сына в коляске в Летний сад, брал с собой камеру. Влюбленность в город покоя не давала, и он, оказавшись рабом этого чувства, старался как можно больше узнать о предмете своего обожания.
Для меня полной неожиданностью стал его фильм »Прощание«. Это тоже о городе, но сегодняшнем. По картине было ясно, что в нем произошел какой-то внутренний надлом.
Он работал над картиной о Д.Лихачеве. В это же время М.Голдовская снимала »Власть соловецкую«. Приезжает Виноградов в Красногорск, чтобы взять необходимую хронику, а там бумага из группы Голдовской, да еще за подписью Лихачева: »Виноградову хронику по Соловкам не выдавать«. Конечно, Дмитрий Сергеевич на такое не способен, значит, кто-то из марининой группы словчил. Друзья…
Он меньше всего собирался вступать с кем-то в словесную или бумажную перепалку. Он по-другому посмотрел и на людей, и на город. Так и родился фильм »Прощание«. Он снова прошелся по любимым местам – везде грязь, запустение, облупившиеся стены старинных особняков, сломанные домофоны и лифты, подъезды, превращенные в сортиры и забегаловки. Лейтмотивом идет песня »Примета«:
»Если ворон в вышине,
Дело, стало быть, к войне.
Чтобы ворона убить,
Надо ружья зарядить.
Станем ружья заряжать --
Всем захочется стрелять«.
Финал – кадры городской помойки, где валяются герб Советского Союза, портрет Невзорова. Бескрайний лунный пейзаж. Приехал в Москву, подарил кассету с фильмом Булату Окуджаве, тот смотрит, слушает:
-- До боли знакомая мелодия, где-то я ее уже слышал?
Забыл, что это его песня.
-- Но ты же так любишь свое Отечество, – перебиваю я Славу.
-- Что значит любить Отечество? Я не могу любить пакости в этом Отечестве. Мне милы и дороги только мои друзья, они несут в себе любовь к Родине как черту характера. Они существуют как граждане мира – Лихачев, Моряков, Савва Ямщиков, Ярослав Голованов. Это мой круг, он мне дорог, и я не хочу в него никого пускать. Сейчас созданы и множатся, как поганки, какие-то АО, ООО. Одно из них стало вдруг хозяином всех лентелефильмовских картин, в том числе и моих. Что, я им продавал их, или они их финансировали? Нет. Вся эта шушера так отвратительна, что иногда думаю, не свалить ли мне отсюда в другую страну. Поздно, делать это надо было в 40, как Юлька (Панич), а не в 60. Не зря ведь крест со Смольного собора упал. Это символично. Дух коммерции и творчество – »две вещи несовместные«.
-- »Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать«, – возражаю я.
-- Можно. Вот так мой последний фильм стал товаром, и торгующие организации все не выставляют его на продажу, уже полтора года прошло. Видно, торгуются, как бы подороже толкнуть.
Во всем мире имя Сергея Дягилева известно в связи с пропагандой русского искусства за рубежом. Он организовал за границей выставки русских художников, выступления русских артистов, сезоны русской оперы. Но самой яркой страницей в истории мирового искусства стали знаменитые балетные сезоны в странах Европы, с участием Павловой, Карсавиной, Фокина, Нижинского. Его справедливо называют открывателем новых художественных ценностей и талантов. Но Виноградов не был бы Виноградовым, если бы в фильме, даже со своим особым взглядом, попытался восстановить эту страницу нашей истории. В известном он ищет и находит неизвестное. Сергей Павлович уехал за границу, но в России остался весь род Дягилевых. Советские жернова раздавили это старинное дворянское гнездо, как многие другие. Сегодня потомки Дягилевых развеяны по соловкам и норильскам. Дмитрий Сергеевич Лихачев рассказывал ему о трагических днях в Соловках, когда там расстреливали заключенных. Среди них был брат Сергея Павловича Валентин. Режиссеру удалось найти сына Валентина Павло-вича, живущего теперь в Костроме. Василию Валентиновичу 80 лет, он – предводитель Костромского дворянства, врач, до сих пор работает в детском отделении городской психиатрической больницы. У Василия Валентиновича сохранился альбом с фотографиями их старинного рода, газеты, бесценные документы. Вот номер газеты за 1914 год: сообщение о начале первой мировой войны; короткая заметка о смерти сына Пушкина – Александра Александровича; надпись, сделанная от руки: в этот же день умер Павел Павлович, отец Сергея и Валентина.
Имя Дягилева зазвучало в начале ХХ века. Параллельным монтажом с историей семьи Дягилевых идут важнейшие события начала минувшего века: изобретение авиации, строительство Эйфелевой башни, изобретение кино. А в это время за Уралом, в местечке Бич-Барда под Пермью, в родовом имении Дягилевых собирается весь пермский бомонд. Дягилевы испокон веков занимались виноделием, по всей России славились все 26 видов их наливок. Но больше всего хозяин гордился своим конным заводом, где выращивались знаменитые русские рысаки. Теперь, как и всюду в России, имение разорено, от былого барского дома остались лишь развалины. Ох, уж эта загадочная русская душа!
Название фильма – »Новый год в конце лета«. Каждый день Василий Валентинович через весь город едет на автобусе к своим подопечным. В конце лета там праздник, что-то подобное празднику урожая. Детей у Василия Валентиновича и Наталии Ивановны нет, своими стали эти брошенные собственными родителями дети. Их праздник воскресил в памяти Дягилева его собственное, давно отзвеневшее детство. И звучат в развалинах былого имения счастливые детские голоса.
В финале фильма мы видим могилу Дягилева в Венеции. Сергей Павлович умер 19 августа 1929 года, день в день в Соловках был расстрелян его брат. В Соловках стоит указатель расстояний до других городов России и Европы, в том числе: до Венеции … км.
Когда все-таки мы увидим этот фильм? Или у него будет судьба, подобная »Тихому Дону« С.Бондарчука? Но будем надеяться.
Он пожимает плечами.
-- А все-таки, Слава, какой фильм для тебя самый дорогой?
Он хитро улыбается:
-- В Хамовниках в музее Толстого выставлены штиблеты, которые Лев Николаевич сшил для Фета. Прекрасная строка: »Штиблеты для Фета" – чистый Окуджава. Так вот, Фет пишет Льву Николаевичу благодарственное письмо: это, мол, лучшее ваше произведение. А я на даче построил баню, это – мое лучшее произведение. Ну, а если серьезно, то из портретной галереи – Лихачев. Хорошо узнав Дмитрия Сергеевича, я обрел другое понимание личности. Из него делали свадебного генерала. Я хотел это разрушить и снял фильм о Человеке, достойно прожившем свою жизнь.