Рецензия на фильм «Чума» Дмитрия Давыдова: черно-белая притча о том, что мы все больны

Если составлять список самых продуктивных режиссеров России, первое место поделят между собой Роман Михайлов и Дмитрий Давыдов. Но если картины первого похожи на отрывки гриппозных снов, то второй погружает зрителя в ужасающий транс под характерное якутское горловое пение. «Чума», как следует из названия, не исключение — черно-белая история перепутанных семей, после которой хочется помыться. 

Евгений Николаев в роли Влада на кадре из фильма «Чума»

В доме бесхребетного плотника Ивана (Георгий Бессонов) горе, но непонятно, какое страшнее: смерть матери или обида сына Тараса (Эрхан Слепцов), который думает, что лучше бы умер отец. А у Влада (Евгений Николаев), больше похожего на бандита из фильмов Пан Чхан Ука — не хватает разве что молотка в руке, — есть безымянный сын. Не потому что у парня нет имени: просто его называют исключительно слабаком и словно не причисляют к родственникам. Сильный и дерзкий нападает на тихого и слабого — Влад сжигает лодку Ивана.

Вероятно, якутские аисты когда-то сбились с пути и перепутали детей, которые теперь пытаются найти настоящую семью. И вот Тарас уже помогает Владу, который эксплуатирует юнца на стройке, а тот и не против — сын-тряпка с первого раза-то и доски сложить не может. Время от времени в руках героев жужжит бензопила: якутская версия чеховского ружья, которое вот-вот вгрызется в чью-то кость. 

Кадр из фильма «Чума»

«Чума» распространяется и двигается медленно, незаметно, как подобает болезни: мы не замечаем, когда героев начинает выкашивать одного за другим. Но Давыдов заключает: мы больны, а сильнее всех захворал сам режиссер. В мужских неполных семьях нет места нежности: женщины даже не появляются в кадре, а жесты и речь грубые, как подобает стереотипным суровым жителям деревни. Влад заигрывается с негласным усыновлением и окончательно перестает воспринимать собственного ребенка: в этом словно отпадает необходимость, ведь на его место пришел «нормальный».

«Чума» Давыдова стала чем-то средним между «Бешеным быком» Мартина Скорсезе и «Ненавистью» Матье Кассовица, а еще немного добрала из «Американской истории Х» Тони Кэя. Все три картины объединяет не только монохромное повествование, но и зашкаливающий градус насилия. В какой-то момент жестокость теряет мотивы и нисходит до первобытных инстинктов: победит сильнейший, а слабый погибнет. 

Эрхан Слепцов в роли Тараса на кадре из фильма «Чума»

«Чума» отчасти перекликается с «Русскими снами» Антона Елисеева и наводит на мысль о том, как страшно сыновьям бывает расти с отцами. Обе картины — не что иное, как пересказ страшной национальной действительности, в которой семейные ценности давно утратили первоначальную семантику.

Для Давыдова тема сложной судьбы где-то в захолустье основополагающая: то страдающая от нападок соседей ведьма в «Пугале», то сборник непростых новелл о деревенских конфликтах «Ыт», и даже в какой-то степени «Нелегал», повествующий о попытках мигранта встать на ноги. И все же «Чума» работает с другим инструментом — выматывает зрителя, смаривает в коматозный сон, чтобы разбудить ночным кошмаром. Ружье не выстрелит, но один звук затвора заставит вздрогнуть.

Эрхан Слепцов в роли Тараса на кадре из фильма «Чума»

Однако катарсис происходит под самый конец, когда мы слишком утомились от мужских разговоров о том, как правильно строить лодки, и от несомненно красивых черно-белых пейзажей — за них отдельное спасибо оператору Даниле Степанову. «Чума» кажется промежуточной картиной Давыдова между жестокими и прямолинейными демонстрациями реальности, словно режиссер сложил в нее все то, что не влезло в другие проекты. Оттого фильм оставляет странное ощущение, словно нам показали что-то очень важное, но выдернув несколько этапов конфликта — мы от них устали, но здесь они, к сожалению, нужны. 

Фильм Давыдова появился как нельзя кстати: мы и правда все захворали. И от жестокости, пустившей метастазы по зрителю, уже не спастись — разве что наблюдать и облегчать страдания. Чуму эту можно только выжечь и попытаться начать жизнь заново, на что никто, конечно, никогда не согласится.