Новая классика: рецензия на фильм «Чунгкингский экспресс»

«Чунгкингский экспресс» оказался скоростным. Он уместился в крошечный зазор, оставленный прервавшимися на два месяца съемками громовой нетленки «Прах времен» (да, у каждого китайского автора, на каком бы диалекте он ни говорил, должен быть фильм с полетами и мечами). Его могло и не быть. И этим духом пленительной необязательности фильм пропитан насквозь. В ином, обеспеченном более сложными причинно-следственными связями кинематографическом пространстве не смогли бы одновременно зависнуть столь непостижимо разные вещи – ананасы в банках, желтый парик и черные очки, оставленный на стадионе пейджер, красивая голая стюардесса, песня группы Mamas&Papas, женское имя Мэй.

Сколько ни вслушивайся в закадровый текст, ни вглядывайся в магическое неоновое мельтешение цветовых пятен, связи яснее не становятся, их просто нет. Причина, следствие, действие, противодействие – слова из другого мира. Только обеспеченная камерой Кристофера Дойла плотность атмосферы, безупречный кастинг и легкость дыхания заставляют этот карточный домик держаться, не складываясь, и, даже наоборот, изящно порхая. Кисельное время обтекает героев: неспящий город проносится мимо них потоком событий.

Стоя посреди, они кажутся великими, неловкими чурбанами. Хлипкими и одновременно вечными, как ларечек, торгующий фаст-фудом и ставший фильму тезкой. Улетают и прилетают стюардессы, портятся консервы, вывозят куда-то за границы кадра свой груз наркокурьеры. Течет река Гонконг – только полоски по экрану. А двое под номерами 663 и 223 часов не наблюдают, хотя «для всего есть срок годности, даже для любви». У одного рутинная ежедневная проверка пейджера («Мэй не звонила?») и пробежка по одному и тому же маршруту, у другого – вечная петля сладкой California Dreamin’ на углу, и салат уже заказан тот же. «Я думал, что мы еще долго будем вместе», – как-то между делом замечает постовой Тони Люна.

Вечность всегда кажется чуть длиннее, чем есть на самом деле. Ожидание конца становится центральным сюжетом, этого, в общем, центробежного, то есть избегающего всякой сосредоточенности на чем бы то ни было фильма. Первая половина: двое беспечно будут идти навстречу друг другу, чтобы разойтись в разные стороны, едва сняв туфли. Вторая половина: другие двое будут стоять друг напротив друга, да так и не переступят линию прилавка. Как заметил английский философ Юм, между причиной и следствием на самом деле может и не быть никакой связи. Просто совпадение. В «Чунгкингском экспрессе» своя раздражающая линейное сознание логика: нужно подождать тридцать дней, пока ананасы не испортятся. Действительно, ведь надо же их когда-то съесть.

Понятно, почему Квентин Тарантино, прокатная компания которого (The Rolling Thunder) вывезла фильм Вонга Кар-вая в Америку, плакал, когда смотрел это кино. Его ослепила не большеглазая красавица Фэй Вонг, не безупречное чувство детали и не импрессионистская камера Кристофера Дойла, хотя, конечно, есть от чего прийти в восторг. Нет-нет, это были слезы техничного Сальери над безделушкой Моцарта. Фильм Кар-вая засвидетельствовал ему существование иного типа творческой свободы. Американский нарушитель конвенций лицом к лицу встретился с тем, кто о существовании каких бы то ни было конвенций, как казалось, и не задумывался, вываливая на экран что придется: личные киновоспоминания (вроде Бриджит Лин в тренчкоте), интимные всхлипы и нестройные абзацы рваных фраз.

Тарантино показалось, что, шепча и гундя себе под нос очень красивую мелодию, Кар-вай произвел революцию в синтаксисе: история исчезает, а интонация висит в подсвеченном воздухе – это как? А, может, просто нельзя было по-другому в Гонконге-1994, где тонкие стенки квартир едва заглушали размеренный гул окружающего улья? Только между делом, на бегу, по любви, опуская важное и успевая удостоверить лишь собственное наличие в пространстве. Мол, был, спасибо.