Восточные пряности под соусом "чучхэ"

Теперь и московский зритель вкусил столь популярных в фестивальном мире корейско-китайских экранных деликатесов. Дерзкая попытка свести в «параллельном монтаже» кино Северной и Южной Кореи стала одной из пикантных особенностей не только Москвы-2001, но и, пожалуй, всего фестивального киногода. Не будем лукавить, сей экзотический продукт потреблялся нашей публикой весьма избирательно. Пять картин из Северной Кореи собрали в огромном «Ударнике» не больше полусотни зрителей. Увы, на фильмы не оставались ни маститые мэтры нашего киноведения, призывавшие перед просмотром вернуть шедевры кинематографии «чучхэ» на российский экран, ни молодые чудо-богатыри от журнальной кинокритики, без тени сомнения сравнивавшие спортивно-патриотическую мелодраму «Бегом до самых небес» с… юго-восточным импрессионизмом гонконгца Вонг Карвая.
Почему? Заметно прибавив в профессионализме режиссеров, актеров и особенно операторов, северокорейское кино по-прежнему обесценивает эти достижения неуемной пропагандистской риторикой и презрением к правде жизни. Ни в одном из фильмов, включая исторический боевик 1986 года о гении восточных единоборств Хон Гиль Доне, мы так и не увидели героя, проклюнувшегося через скорлупу дидактичной, грубо сколоченной схемы. И хотя в «Живых призраках» – северокорейском подражании «Титанику» – назойливые пропагандистские синкопы приглушались кадрами колоритных массовок и атмосферой подлинной трагедии, «визитной карточкой» северокорейской программы остался кадр-апофеоз из «Земли человеческой любви», где исцелившаяся героиня, обливаясь потоками сладких слез, тянется к огромному живописному полотну, изображающему двух великих вождей…
Молодое и нигилистически-ершистое кино Южной Кореи можно называть «чернушным». Самые положительные герои «Слез» Им Сан Су – это отщепенцы из уличной шпаны со своими подружками, токсикоманкой и проституткой, а их «вы-сокие чувства» – это ненасытный секс в комнате-клоповнике или на грязном дебаркадере. Та же пряная плотская страсть с оттенком криминала эстетизируется и в «Красавице» Йо Кюн Дуна. Фотомодель-«ню», ради которой герой готов идти на все, сколь обольстительна, столь и вульгарна.
Добавим, что такое кино можно считать вторичным и подражательным по отношению к европейскому авангарду. Конкурсная лента «Реальный вымысел» уже известного у нас (по «Острову») Ким Ки Дука представляет собой своеобразную ново-азиатскую реинкарнацию «Блоу-ап» Антониони: место фотографа занимает уличный художник, а объектом «иллюзии-реальности» становится не загадочное убийство, а целая серия садистски-жестоких расправ с обидчиками, совершенных (или представленных?) самим же героем. А все-таки смотреть эти фильмы интересно, и такое кино не вызывает чувство внутреннего отпора! Как ни парадоксально, духовно чистые и здоровые герои корейских фильмов с Севера в большей степени навевают мысль о загнивании и болезни, чем их развращенные и бездуховные соотечественники с Юга.
Предмет особого разговора – Китай. Главное внимание фестивальной прессы привлекла конкурсная «Пионовая беседка» гонконгского режиссера Юньфаня – характерный образчик китайской кинематографической каллиграфии, где внутрикадровая статика (раритеты восточного искусства и бытовой утвари, украшения, грим, костюмы, атрибуты оперных спектаклей, ритуалов и игр) явно перевешивает динамику сюжетной интриги и характеров. Любители ночных просмотров и эротических пряностей обратили внимание на гонконгскую «Карту секса и любви» Эванса Чана, не ставшую, однако, большим откровением в разряде фильмов о сексуальном сближении Востока и Запада.
В тени этих картин как-то стушевалась скромная, но поэтичная «лав стори» из КНР – представленный в конкурсе «Чай из хризантем» Цзинь Чэня, с его красивыми зимними пейзажами пустыни Гоби и утрированно-трогательными героями. И уж совсем незамеченным в программе «Национальные хиты» прошло «Лечение» Чжэн Сяолуна – любопытнейший пример «голливудизированной» китайской мелодрамы, интересной тем, как пристойно и ненавязчиво звучит в ней официозная тема патриотизма и национальных корней. Историю о молодом китайском иммигранте, по произволу бездушной американской Фемиды разлученном со своим малолетним сыном, можно было довести до истошного националистического крещендо, но создатели фильма предпочли умиротворяющую политкорректную развязку, в равной степени приемлемую для зрителя под любым флагом.