Интервью с Ольгой Дыховичной

Актриса, сыгравшая главную роль в фильме «Портрет в сумерках», рассказывает о женской судьбе, новой буржуазии и российских продюсерах

В каком-то смысле мы обе оказались в точке жизни, когда перемены неизбежны. В жизни Ангелины это была такая уже точка отчаяния, профессионального, когда есть и талант, и ремесло, и нью-йоркское образование, но все это игнорируется людьми «допускающими» в профессию. Абсурдная несправедливость. Может быть, потому что женская судьба в этой профессии особенная. И для Ангелины это был период, когда еще чуть-чуть и будет «точка невозврата» и нужно расставаться с мечтами. А для меня в силу моей личной драмы старая жизнь закончилась. Я долгое время работала на телевидении на продюсерских проектах, но это были истории нанятого человека, который очень четко выполняет форматные вещи, и это скучно невероятно. В какой-то момент скука превращается в образ жизни, и ты за этой скукой не замечаешь унижения, через которое проходишь, работая на «формат», а на самом деле на каприз и «нра не нра» конкретных людей… Поэтому для меня это была точка «ноль», когда вот так больше уже невозможно. У меня был написан короткий сценарий – «Портрет в сумерках», я думала сама его ставить, и история была немного другой. Потому что героиня была сильно старше, чем герой. И как-то так получилось, что Ангелина прочитала этот сценарий, мы поговорили про свои точки отчаяния и поняли, что этот сценарий может обрести новую жизнь в нашем альянсе. Ангелина взяла ситуацию в свои руки – переосмыслила сценарий и нашла новые акценты. И я абсолютно доверилась ей, как режиссеру-постановщику. Неожиданно для меня, Геля увидела меня в роли Марины и, соответственно, увидела другую драму без возрастного конфликта. Я-то видела в этой роли кого-то вроде Фанни Ардан, встречающую молодого мальчика… Но Ангелина предложила переписать историю на двух примерно одного возраста взрослых людей и тем самым сместить акцент на дуэль мужчины и женщины.

Проект ведь независимый, как так получилось?

Была долгая история со сценарием, который побывал, кажется, у всех наших продюсеров, и всем понравился. Был продюсер, который сказал Ангелине, что она должна снять кинопробы, которые были сделали, и они ему тоже понравились. Но, видимо, оставалось еще какое-то сомнение, и он предложил это решение отложить на полгода. И Ангелина фактически получила очередной отказ, без объяснения почему: то ли потому, что дебют, то ли потому, что женщина…

Это и странно, потому что это сценарий вполне динамичный, с историей. Масса картин, в которых вообще ничего не происходит, получают финансирование и запускаются.

Это было такое: ну, я не знаю, а вдруг у не получится… То есть это – «а вдруг», «а если», «а давайте потом решим». Им-то некуда торопиться, у них все бюджеты уже расписаны. Тогда мы положили на стол друг перед другом деньги, которые у нас были, и решили, что снимем кино несмотря ни на что. Я верила в Ангелину и в ее режиссерскую силу, и знала, что никто другой не сможет сделать кино в таких обстоятельствах, когда единственное, на что можно опереться – это талант, сила воли и титаническая работоспособность. Сумма была просто смешнейшая, меньше, чем люди тратят на один съемочный день. Конечно же, очень сложно долго без денег работать с командой. Потому что на короткий проект люди, наверное, включаются и на энтузиазме могут просуществовать, а когда съемочный период длится месяц, а до этого были кастинги еще два месяца, выбор натуры… И вся команда и, понятно, мы в том числе – на абсолютном энтузиазме. Денег не было до окончания первой версии монтажа. Я помню свой шок, когда увидела фильм впервые, потому что Ангелина мне ничего не показывала до момента, пока в монтаже не сложится фильм, чтобы не лишить меня удовольствия быть первым зрителем. Я не ожидала такого мощного эффекта от фильма… И вроде я была на съемочной площадке, вроде видела, как все это делается, но не представляла, что история, которую я знаю, настолько затянет меня и заставит даже забыть, что я на экране. В этот момент я поняла, что на моих глазах родился большой режиссер.

А когда, хотя бы примерно, прокат?

Мы планируем выпуск картины в конце октября – в начале ноября. Это будет ограниченный прокат, и заниматься им мы планируем самостоятельно. Дистрибьюторы не будут выпрыгивать из собственных рамок ради одной нашей картины, а мы чувствуем силу – раз мы все это уже прошли, ну, неужели мы не сможем просто на энтузиазме и желании добиться результата прокатать картину лучше, чем дистрибьютор. Может быть, мы ошибаемся, но мы идем своей дорогой.

А у вас был какой-то импульс к написанию этой истории? Хотя буквально личной она не выглядит.

Это точно не личная история. Есть какие-то фильмы, которые меня вдохновляют. Я обожаю «Пианистку» Ханеке, очень люблю фильм «Ночной портье». «Портрет в сумерках» для меня – это история про русскую женщину, которая, с одной стороны, готова все терпеть, с другой стороны, готова все простить, а с третьей стороны, она все равно не теряет силы для того, чтобы сохранить себя и в нашем случае отомстить. То есть для меня это была история про женскую натуру, одновременно униженную и очень сильную.

Она еще довольно чеховская: интеллигентный человек идет в народ.

Может быть. Я как раз сейчас читаю биографию Чехова, которая написана англичанином, и поражаюсь, какой это был человек. Вы сейчас просто попали в мое увлечение. То, что Чехов был внуком крепостного, для меня это феноменальный факт, который я до сих пор не могу осмыслить. А по сути мы сейчас, вот эта новая буржуазия, мы такие же внуки крепостных. Потому что вот буквально обернешься назад – все в тех же обоссанных подъездах жили. А сейчас люди делают вид, что их нет.

Как вы думаете, какие две сцены вызвали больше всего споров и вопросов «почему она это сделала»?

Наверное, сцена в лифте, когда в руке бутылка, которая не идет в ход. И еще, как выяснилось на пресс-конференции на «Кинотавре», сцена в кафе. Я совершенно не была готова к такому уровню аргументации со стороны нескольких журналистов, которые спрашивали, почему она вызывает в кафе такси. У меня как-то никогда не вызывало это вопроса. Мы этому посвятили, наверное, полчаса беседы, потому что были люди, которые говорили: «А я так не делаю, и в нашей стране так никто не делает». Для меня это совершенно нормально. И потом нам важно было показать, что, во-первых, это женщина из другой среды, которая привыкла вызывать такси в кафе.

И во-вторых, не знает, как еще оттуда выбраться…

Да. И зная, как организованы улицы в нашей стране, что тебе нужно еще чапать километр, чтобы посмотреть, как эта улица называется, в честь какого космонавта или писателя… Поэтому, как ни странно, эта сцена, и я каждый раз думаю: ну, что же там такое вызвало недоумение?

И еще сцена, где героиня говорит этому милиционеру «я тебя люблю». Есть ощущение, что это попытка искупления, что она разрывает этот круг насилия, ненависти, и чтобы его разорвать, кто-то должен быть первым…

Да, мы именно эту мысль и имели в виду. Для меня это, скорее, не месть этому конкретному человеку, а желание разорвать этот круг насилия. У нее есть выбор – продолжить или разорвать. Вот таким способом она пытается разорвать круг жестокости, равнодушия, насилия. Кстати, могу сказать, что когда я увидела эту сцену в контексте фильма, я еще раз восхитилась Гелиному режиссерскому дару… И вы меня поймете – мой партнер по сцене Сережа Борисов даже не толкнул меня, не то что бы ударил, – а эффект с экрана жуткий и страшный, кажется что он меня чуть-чуть и убьет!

А когда вы писали сценарий, возникал вопрос мотивировок, насколько нужно все это разжевывать?

Сначала у меня была очень короткая история, 30 страниц, с появлением Ангелины эта история приобрела формат полнометражного фильма. С ней мы действительно долго работали над тем, насколько нужно разжевывать, и приходили к какой-то середине. Например, там есть такая линия с девочкой, которую то ли домогается, то ли не домогается отец – у нас-то есть ответ, и мне кажется, что он проявлен. Но разжевывать до слов «он ее не насиловал» нам не хотелось, потому что и в жизни всегда есть возможность перевертыша. Но мы стремились к тому, чтобы все линии были понятны. Там нет шифрования пустоты. Это внятно рассказанная история.

Еще картину называют женским вариантом фильма «Счастье мое».

Ну, разные фильмы. Хотя картина Лозницы на меня произвела впечатление очень сильное. Но уже в тот момент, когда мы увидели картину, сценарий был написан, Ангелина уже выбрала всех героев и готовилась к съемкам. Во-первых, она стилистически другая совершенно. По касательной идет совпадение атмосферы. И во-вторых, Сергей Лозница и Ангелина Никонова – разные режиссеры, у Гели все люди красивые, они могут быть и злыми и добрыми, но они не уроды и отморозки… Мне кажется, что у Ангелины в интерпретации жизни на экране есть воздух… А это очень важно!

Мужской и женский взгляды на эту истории отличаются?

Когда мы искали людей, которые будут работать со звуком и с изображением, некоторое количество людей смотрело первый монтаж. И молодые мужчины удивлялись и говорили: «Нам ее не жалко. Ее бы еще десяточек раз так, и еще 40 человек». То есть мужчины считывают это женское поведение совсем иначе. И какой-то известный кинокритик даже сказал, что это фантазии женщины средних лет на сексуальную тему. И такие реакции лишь доказывают, что мы точно почувствовали тему фильма – женщина абсолютно одинока среди этих мужчин, в нашей стране женщина одинока. Это же не придуманная история, что у тебя в милиции не примут заявление ни о потере паспорта, ни о насилии, ни о побоях. Просто не примут. В сценарии была написана короткая сцена в отделении милиции, но в день когда снимался эпизод, в котором у героини крадут сумку, у Ангелины со съемочной площадки украли сумку, и мы оказались в ростовском отделении милиции. То, как Ангелину промурыжили в этом отделении, изменило всю сцену. Мы переписали ее таким образом, чтобы издевательство доходило до абсурда. Там тебя буквально заставляют расписаться в том, что ты дурак. Это все цитаты из жизни.

А сильно повлиял на фильм реальный Ростов?

С самого начала Ангелина поставила перед собой задачу – найти другую фактуру российской жизни. В российских фильмах нередко бывает конфликт буржуазной и простой среды, и чаще всего интеллигентные мальчики идут в народ и снимают там кино. А когда они хотят простого человека показать, у них актеры начинают «чёкать». Я уже это «чёканье» слышать не могу – «а ты чё?», «а я ничё». На самом деле так простые люди не говорят, это «чёканье» – выдумка из хорошей детской. Сидишь и думаешь: ой, а как же они там разговаривают? Ангелина сама из Ростова, и она говорила о том, что ей нужна абсолютно иная фонетика, чтобы неравенство и разница двух миров выражалась не только в интерьерах или в одежде, но чтобы еще люди звучали по-разному. И Ростов – это, конечно, феноменально! Город подарил фильму удивительную среду, фонетику, подарил главного героя.

Он оттуда?

Да, он ростовчанин, настоящий милиционер. Не актер. Он сейчас уже не работает в милиции, у него как-то одновременно в судьбе произошло – он ушел из органов и встретил Ангелину.

Ой, а он на предмет достоверности сценария что-нибудь сказал?

Он прочел сценарий, и Геля ему говорит: «Сереж, выступи заодно и консультантом, потому что ты же знаешь все изнутри». А он говорит: «Да нет, все нормально» (смеется). Единственное, что у нас в тексте было: «Вот тебе и пушка, и корка». А он говорит: «Нет, у нас так не говорят. Нужно говорить не »пушка и корка«, а »ствол и ксива«». Вот это была такая маленькая редакция к тому, что он прочел. То есть человек из системы абсолютно принял этот сюжет как родной. Еще Сережа привнес гениальную фразу, когда героиня и милиционеры едут в машине, и она угрожает: «Сейчас я мужу позвоню… Погоны посрывают…», а он очень холодно говорит: «Малой, угости ее простолюдином». Это вот фраза, которую привнес главный герой Сережа Борисов. И это феноменальная фраза – «угости ее простолюдином». По сути, в этой фразе весь конфликт фильма.