Когда твоя девушка больна: рецензия на фильм «Молочные зубы»

Шестнадцатилетняя Милла (Элайза Сканлен) медленно умирает от рака, и её родители (Бен Мендельсон и Эсси Дэвис) пытаются скрасить последние дни/месяцы/годы жизни девушки безграничной заботой. Вот только, как и всякому подростку, чрезмерная опека Милле противна, её — всегда спокойную и правильную — тянет на протест. Она случайно знакомится с мелким хулиганом и наркоторговцем Мозесом (Тоби Уоллес), между двумя полюсами вспыхивает страсть, которой родители, конечно, не рады, но и слова поперёк умирающей девушке сказать они не могут.

Тема рака в кино, несмотря на всю её очевидную важность и «жизненность», так часто использовалась как удобный эмоциональный рычаг, что зритель уже инстинктивно считывает её как манипуляцию (вспомните хоть гиперслезливую «Призрачную красоту», где онкология обнаруживается чуть ли не у каждого второго героя). Пробить эту стену не так просто: нужна либо особо сильная рука драматурга, либо некоторая сценарная дистанция — как, допустим, в замечательной драмеди «Я, Эрл и умирающая девушка». Она вписывает проблему рака (причём рака детского, то есть априори ещё более трагичного) в «ламповое» пространство сандэнсовского инди и работает с ней как бы вскользь, впроброс, пряча трагизм и тем самым делая его мощнее. «Молочные зубы» дебютантки Шеннон Мёрфи действуют похоже: их вообще легко представить как такого «Эрла» от лица умирающей девушки, фильма-побратима со смещённой перспективой.

В первой половине о болезни тут почти не вспоминают — кино предстаёт меланхоличным, но милым портретом тёплой одноэтажной Австралии, уютным сбором чудаков и фриков. Собственно, и недуг героини используется лишь как маркер её фриковатости, детонатор для основного конфликта — знакомого противостояния безопасной «ядерной семьи» и чужеродного организма в лице балбеса Мозеса, которого антитела этого больного тела всячески пытаются уничтожить и вывести из крови. В борьбе космоса и хаоса Шеннон Мёрфи (и автор оригинальной пьесы Рита Калнеяс) скорее на стороне второго: в какой-то момент уже и отца семейства начинает тянуть куда-то к маргинальной экзотике (конкретно — к глуповатой беременной соседке), а мать отказывается от прописанных лекарств, державших её шаткую психику в искусственном равновесии. Именно пуская в свою жизнь элемент случайности, они в итоге и мирятся с неизбежно трагичным будущим, и это примирение Мёрфи показывает с удивительным для дебютантки тактом, почти не сваливается в пресловутые манипуляции и даже самые броские, театральные метафоры (те же молочные зубы как символ, понятно, утерянной невинности или спроецированный на лицо героини фейерверк в эмоциональной сцене похода в клуб) проговаривает довольно спокойно.

При этом кино совсем не сухое — оно в меру (а иногда и без меры) эстетское, манерное и очень тактильное. Переживания героев Мёрфи предпочитает давать крупными планами рук и губ, а романтические чувства Миллы рифмует с биофизикой её отношений со скрипкой: чем стабильнее героиня, тем, логично, увереннее играет инструмент. Да, это очень просто, может, банально даже, и под конец фильм все равно выводит сюжет на уровень открытой экспрессии, криков и истерик: державшись достаточно долго, Мёрфи всё же прогибается под тяжестью темы. Всё спасает, впрочем, ударная катарсическая сцена самой трагедии и имажинативный эпилог, возвращающий фильму почти потерянную за душными склоками лёгкую подростковую оптику.