Интервью с режиссером Климом Шипенко

- Вы можете «Непрощенных» пересказать в одном абзаце, придумать, грубо говоря, синопсис. Это фильм про то, что…

- Если очень грубо, то это кино про вас. Представьте себе, что вы можете сделать то, что боитесь сделать в жизни. То, на что у вас не хватает смелости, храбрости, вы живете в своих страхах и не решаетесь, а это кино про тех людей, которые решились.

- А вы в этой картине мира где?

- Я везде.

- Но вы решаетесь или живете в страхах?

- Ну конечно я живу в страхах, конечно это моя форма сублимации. Не то, чтобы я мечтал быть таким, как они, они плохие, разумеется, с точки зрения христианской морали и так далее. Но если покопаться – мы все хотим быть такими. Если бы с нами случилась похожая ситуация, мы бы себя не повели, как они, потому что мы боимся.

- Как и когда появились «Непрощенные»?

- Это некий мой порыв, ответ на то, что мне очень не нравилось в российском кино.

- А что не нравилось?

- Да вообще все. Я не понимал, что происходит, почему все такое некачественное, почему все на таком дилетантском уровне… Я решил, что нужно сделать необычный фильм на известной всем почве. У меня были какие-то истории, и я написал сценарий. Я пишу достаточно импровизационно, не всегда зная, чем все закончится. У меня были какие-то наброски, персонажи… С этой конструкцией я начал играться. Мне показалось, что круто сделать «11 друзей Оушена» /Ocean's Eleven/ (2001), но не про то, как эти люди ожидаемыми, банальными методами срывают куш, а их личные истории. Мне всегда было интересно, что с ним было раньше.

- Скажите, а для вас важно, что там действие происходит в маленьком южном городке? Это ведь Севастополь, правильно?

- Безусловно, это очень осознанно. Я вырос в этом городе, я туда каждое лето приезжал, это наряду с Москвой мой родной город. И в этом городе живут такие люди, прототипы…

- Так что, «Непрощенные» основаны на реальных событиях?

- На реальных, скажем, историях. То, что ты слышишь, как истории, это же тоже реально, значит, что-то такое было, пусть оно и приукрашено в передаче. То, что все это происходит среди такого абсурдного веселья – для меня это нормально, ужасно, хорошо, такой мир тоже существует.

- Как в фильме появилась героиня Васильевой?

- Круто же сделать крестного отца крестной мамой, поставить над всеми этими ребятами такую властную женщину, которая решает вопросы лучше всех мужчин и все от нее зависят. Я решил, что это будет такая экзальтированная женщина, живущая своей молодостью, эдакая Бланш Дюбуа. Мне нравятся такие персонажи, я их очень хорошо понимаю. Женщина, которая до сих пор помнит свою первую любовь… Я ей очень сочувствую.

- А сама Васильева как в фильме появилась?

Она просто лучшая. Я сначала о Васильевой почти ничего не знал, я совершенно не знаю советского кино. Она спросила меня: «А ты вообще знаешь меня, ты видел мои фильмы?» Я говорю: «Нет, их миллион, но если вы мне скажите, какие надо посмотреть, я посмотрю». И она говорит: «Ну это хорошо, не смотри ничего». Я почувствовал, что она мне доверяла. Она доверилась моему видению, потому что, видимо, понимала, что я предлагаю некие условия игры, непохожие на прочие. Я предлагаю видение, эстетику, некую мифологию. А она это видит.

- Слушайте, а вот вы про видение говорите. А вы делите кино на коммерческое и авторское?

- А ведь может быть кино и коммерческое, и авторское одновременно. Режиссеры, которые в коммерчеcком кино делают авторские фильмы. Майкл Манн. Дэвид Финчер. Тони Скотт, которого я считаю абсолютно авторским коммерческим кинематографистом. Майкл Бэй. Да, приходится делить, за меня уже продюсеры поделили.

- А если честно, вам нравится результат? Вы любите это кино?

- Конечно. Есть ли у меня претензии к себе? Миллион.

- А какие прежде всего?

- Я понимаю, что на тот момент, в тех условиях, в которых я снимал, то, что получилось – просто чудо. Я столкнулся с российским кинопроизводством. Это очень неорганизованная, непрофессиональная среда. Я имел счастье практиковаться на американских фильмах, и после этого русское кино меня ошарашило. Я не мог поверить, что все это происходит. Столько всего непрофессионально организовано, такая необязательность, наплевательство, никто не боится за свою работу. Я понимал, что в этом хаосе я должен оградиться от этого и что-то придумать. Делать какой-то план в этом хаосе бесполезно. Это может быть только Михалкова боятся и все ему сделают. А мне говорят: этого нет, этого нет, это вот не получилось, так что у нас получится только в одну сторону камеру направить и все. А я два месяца сидел рисовал раскадровку, у меня камера должна ехать – «не-не-не, только вот так». Нравится ли мне фильм? Да, я счастлив. Я столько раз во время съемок думал, что ничего не получится… Но я же дебютант, я не могу сказать: пока у вас все не будет готово, я не буду снимать. Это же как ребенок. Он не может не нравится. Хочется ли мне, чтобы мой ребенок был более красив, более умен и, я не знаю, образован? Да! Но люблю я его и так.