Рецензия на фильм «Крадущийся тигр, затаившийся дракон»

Конец легенды
Принято считать, что американец интересуется только собой. Старушка Европа для него темный лес, а дальше сплошная дикая Азия.

Принято также считать, что путевку в прокат там дают "Оскары". Это легенда: иные фавориты "Оскара" могут промелькнуть на двух-трех экранах и даже собрать кое-какую прессу, но это не назовешь прокатом.

Тезис о нелюбопытных американцах хорошо объяснял наши неудачи на зарубежных экранах – это они виноваты, а не мы. В последние годы к удобному объяснению добавилось новое: интерес к России пропал и сменился неприязнью – отсюда невнимание к нашему кино.

Успех тайваньского "Тигра" ставит под сомнение и этот тезис: уж Тайвань точно никогда не интересовал Америку. Она вряд ли знает, где эта страна находится, но вот сломя голову побежала в кинотеатры. Утешительные легенды о голливудском происхождении фильма – киноведческая алхимия: он не более американский, чем "Молох" – немецкий. Даже менее: в "Молохе" и говорят по-немецки, в "Тигре" – на языке мандарин, и бедняжки американцы учатся читать субтитры.

А еще грандиозный успех был у итальянской трагикомедии "Жизнь прекрасна". Хотя типичный американец пиццу знает лучше, чем звезд итальянского кино. Оба случая подтверждают: зрителя привести в кино не могут привходящие обстоятельства типа просветления политических горизонтов или видов на русскую нефть. Могут – только сами фильмы. То есть комплекс идей, мироощущений, изображений и талантов, с которыми приятно иметь дело.

Изменщик коварный

Слово "приятно" при всей эстетической несерьезности здесь ключевое. От человека неприятного инстинктивно отходишь подальше. От фильма, им сделанного, тоже. Подчеркиваю: меня сейчас интересует только этот аспект. Не множественность задач кино как искусства. Не развитие киноязыка и прочие важные тонкости артхауса. Интересует природа кино как способа общения людей и культур. И почему этот канал у нас хронически забит кинопленкой, не востребованной не только в далеких США, но и в близкой Европе. И даже дома в России.

Любимый тезис отдельных мастеров о их безразличии к зрителю – лукавая фигура речи: это странный мастер, которому я не нужен, а нужны только мои деньги, чтоб он мог снять еще один фильм для ближнего круга. Но кино не блокнот, где можно написать стих "в стол". Кино – индустрия, а индустрии нет без потребителя. Даже безразличный к зрителю режиссер требует для самовыражения немалых денег. Деньги дает либо зритель (что нормально), либо налогоплательщик (что ненормально), но об этом обстоятельстве любители разбрасываться зрителями постоянно забывают.

Поэтому о таких любителях закономерно забывает зритель. Забывает прокат – и внутренний и мировой. Забывает даже такая институция, как Американская киноакадемия, которую считают самой влиятельной в мире кино и киноуспеха. Там котируются только фильмы, которые люди смотрят. Остальных – нет.

Все фильмы, сумевшие пересечь границы и выйти в большой прокат, сделаны для зрителей. Западная критика ценит это качество ("Жизнь прекрасна", бразильский "Центральный вокзал", тайванский "Тигр" и пр. приняты ею восторженно); наша, как правило, кривится. Сейчас вот выговариваем Содербергу за измену "артхаузу" с "народом". Глупо.

"Сами мы не местные…"

Приятно – это когда комфортно. Публика приучена к высокому качеству картинки и звука; водянистые тона и плоские гнусавые диалоги, характерные для наших лент, вызывают ощущение неряшливости, архаики, нищеты. Наше кино в массе – товар некондиционный.

Хуже, что с точки зрения современного политкорректного мира некондиционно наше представление о самом назначении кино – мы убеждены, что публика хочет правды, эту правду трактуем как стриптиз и выворачиваем наружу только неприглядное. Это началось, когда перестройка сняла запрет на критику, и в кино хлынула "чернуха". Чаще всего разоблачением родимых пятен здесь не пахло – "чернуха" имела ясный коммерческий уклон: криминальные темы хорошо продавались в России, экзотика диких нравов еще лучше продавалась на Западе. Выразителен пример Виталия Каневского, очень одаренного режиссера, поразившего интеллектуалов невиданным уровнем правды в фильме-автобиографии "Замри, умри, воскресни". Фильм о тюремном детстве получил приз в Канне и настрадавшийся от Советов режиссер понял, что страдания – его капитал. Его последующие фильмы были конъюнктурны, но диковинная фактура до поры вывозила, и режиссер уехал из России в расчете на долгий успех. Успех оказался недолгим: смотреть на дикость нравов быстро надоело, а новых идей у Каневского не было.

Его судьба – судьба нашего кино 90-х. Оно высосало скудную скважину "чернухи" и продолжает сосать, хотя источник пересох. "Чернуха" не была новым уровнем правды – она была культей вокзального нищего, бесстыже выставленной напоказ. Такому нищему подают, но с брезгливостью – спешат отойти. А кино должно зарабатывать, причем с достоинством – чтоб спешили к нему придти.

Тем, для кого слово достоинство звучит слишком морализаторски, скажу иначе: человек с достоинством приятней, чем человек, рвущий на груди тельняшку, и потому его усилия коммерчески эффективней.

Загадочный Восток

Здесь секрет успеха нового китайского кино, которое для Европы и Америки находится как бы на другой планете, однако завоевывает европейские и американские экраны. Оно нас давно обставило, хотя имеет менее славную историю, а китайский менталитет еще дальше от американского, чем российский. Оно может показывать жизнь сколь угодно жуткую, но в нем всегда есть человеческое и национальное достоинство. Рассказывает о жизни, не жалуясь миру на "несчастный Китай", как наше кино – на "несчастную Россию", "забытую Богом" страну; его герои достойны любви и сочувствия. Наши же "Особенности национальной охоты" пугают: каждая из особенностей идет наперекос общепринятым ценностям. Мы бравируем тем, чего принято стыдиться. "Они" и "мы" разошлись принципиально.

Они рассказывают – мы ноем, они культивируют позитив – мы пестуем криминальное сознание, тешим комплексы и провоцируем агрессию, они патриоты – мы не верим ни в себя, ни в собственную страну; для них политкорректность непререкаема – для нас это повод поскалить зубы, а базовые понятия "нравственность" и "духовность" у нас, как лифчики, вышли из моды. Вот барьеры, разделяющие нас надежнее государственных границ. Как заметил на пленуме кинематографистов России режиссер Борис Айрапетян, наше кино теперь – сила разрушительная, а не созидательная.
Но кто захочет иметь дело с убежденными разрушителями? Какому безумцу это так приятно, что он заплатит за это деньги?

Кирдык значит харакири

Самоуничижение должно было смениться антитезой. Возник в лучшем случае "Сибирский цирюльник", в худшем – "Брат-2". Оба фильма в первую очередь идеологичны. "Цирюльник" должен возбудить тоску по "России, которую мы потеряли" и повернуть умы в сторону милой монархии. "Брат-2" коммерчески использовал бродящую в "охлосе" ксенофобию и сделал ее знаменем толпы. Оба варианта при всей мастеровитости вызывают естественную неприязнь неангажированного зрителя. Я уже не говорю об ориентации авторов на отвергаемый ими же Запад: Михалков снимает картину наполовину по-английски, Балабанов делает убогую версию американского боевика. Обе ленты хотят взять "национальной идентичностью", а на самом деле космополитичны и не выражают Россию так, как "Жизнь прекрасна" выражает Италию.

Взгляните на "оскаровские" и рейтинговые списки – кто пользуется спросом? Гладиатор, образец благородства; Эрин Брокович, борец за справедливость; Билли Эллиот, упрямо идущий к своей мечте, новый Маресьев Тома Хэнкса в "Изгое", разоблачитель губительных для здоровья махинаций на табачной фирме из фильма "Инсайдер", новые Ромео и Джульетта в "Титанике"… Герои сильные, с идеалами, с ними хочется иметь дело. В нашем кино привлекательного героя не сыскать и тошнотворна даже эротика. Восхищаться надо либо неземным юнкером Толстым, который при виде женщины падает в обморок, либо полуфашистом Данилой Багровым.

"Артхаус" – особый случай. Он не рассчитывает на большую аудиторию и нацелен в будущее кинематографа, формируя новые идеи и новый язык. Но и будущее, по версии нашего артхауса, тоже темно и ужасно. При выдающихся подчас достоинствах его образцы представляют все ту же тенденцию безнадежного расчесывания ран, выражают навсегда остановившееся общество (что есть полуправда) и мазохизм как "особенность национального характера". Это хорошо выделанная, но все же "культя".

Черно-белое кино

Важность артхауса для искусства ставить под сомнение глупо и в защите он не нуждается. Но уже несомненно, что нуждаются в защите базовые для массового кино категории. О некоторых я уже сказал. Надо добавить зловредное слово "миф". Есть критики, которые этим словом ругаются. Их надо пожалеть, как жалеют дальтоника: мифологическое сознание в современном понимании доступно лишь человеку, способному самостоятельно отделить идеал от суровой реальности и не путать оперетту с социальной кинодрамой, все меряя одним аршином. Конечно, можно вешать таблички для непонятливых: се лев, а не собака, но если ориентироваться на дальтоников, кино придется стать черно-белым.

Международный успех сопутствует фильмам, где при любой экзотике фактуры есть общий язык идеалов. Прежде наше кино от мирового отделяла стена коммунистических норм, но оставались точки взаимопонимания в лучших, признанных миром картинах. Теперь пришла пора сближения, а мы как без штанов: у нас ни идеалов, ни норм, никаких вообще. А без норм не бывает – их диктует чувство самосохранения: возникают декларации, заповеди, законы писанные и неписанные и все прочее, что мы путаем с ограничением свобод и что на самом деле есть признак цивилизации. Искусство – вольное дерево, но приписывать ему божественное происхождение можно лишь в том же мифе. Порождение человеческого сознания, оно подвержено всем его болезням, в том числе и склонности к суициду. Можно восхищаться вольнорастущими джунглями Амазонки, но жить там никто не станет – предпочтет не забитую чертополохом парковую зону. Альтернатива человеческим нормам – беспредел. Корабль общества можно раскачивать как угодно, но искусство – его гироскоп. Без четкого ощущения верха и низа судно перевернется. А все вокруг только изумятся: ну и лохи!

Текст: Валерий Кичин