Лучше это был бы сон: рецензия на фильм «Иччи»

До экранов кинотеатров добрался «Иччи» — ещё один зловещий сувенир из Республики Саха, края, который периодически встряхивает весь отечественный кинематограф: то «Пугало» станет триумфатором «Кинотавра», то приз зрительских симпатий ММКФ уйдёт «Надо мной солнце не садится». За фестивальными лаврами кроется общая усталость от дихотомии мироздания в российском кино: либо на экране уютный и причёсанный мир двух столиц, Москвы и Санкт-Петербурга, либо те самые «страшные» сказки про невыносимую тщетность бытия в провинции. Якутское кино, которое пока сложно диагностировать однозначно, так или иначе не вписывается ни в один из двух полюсов. Фольклорная явь в кино стройно уживается с авторским вымыслом, открывая дверь в рутину, далёкую от нам привычной.

Марина Васильева в роли Лизы на кадре из фильма «Иччи»

Среди плеяды якутских режиссёров Костас Марсаан выделяется тем, что, прочно стоя ногами на родной почве, он всё же рассуждает на киноязыке максимально универсальном. Его дебютный фильм «Мой убийца» — насыщенный и красноречивый триллер — ловко жонглирует жанровыми конвенциями и не обходится без якутских бриллиантов (реальная история в основе добавляет ассоциаций, скажем, с «Воспоминаниями об убийстве» Пон Чжун Хо). В «Иччи» режиссёр не стал изменять своему вокабуляру, правда, от триллера он перешёл к берегам хоррора, где центральным становится вопрос столкновения культур — и сценарно, и на уровне метода.

Надежда Лукинова в роли Мааппы на кадре из фильма «Иччи»

В отчий дом в глуши (одновременно ласковой и таинственной) возвращается Тимир с женой Лизой и сыном Мичилом (Илья Яковлев, Марина Васильева и Александр Андреев). Радость встречи вскоре омрачается поводом визита: в «большом городе» Тимир задолжал денег и теперь просит родственников продать участок. Если мать (Матрёна Корнилова) своей святой обязанностью считает спасение сына, то отец и брат Айсен (Борислав Степанов) настроены не так однозначно. Веретено бытовых неурядиц и подстегиваемых опрокинутыми стаканами споров крутится всё быстрее — договориться нет никакой возможности, учитывая, что временами беседа за одним столом ведётся буквально на разных языках.

Но разница менталитета, воспитания и мировоззрения не превращается в назидательную проповедь и разговоры о том, кто кому чужой, а кто кому свой (хотя, разумеется, престарелых родственников жутко раздражает смартфон в руках внука). Стоит солнцу зайти, как все они оказываются во власти места, той самой силы по ту сторону привычного, и здесь приходит время отворить шкатулку с легендами и прочими фольклорными радостями любого кинематографиста.

Борислав Степанов в роли Айсена на кадре из фильма «Иччи»

Пожалуй, нет манеры более вульгарной, чем выстраивать аналогии на ассоциациях с приставкой места (вроде переходящего титула русского «Твин Пикса»), но довольно сложно удержаться от желания назвать Якутию нашей Новой Англией, где, как и завещал всем потомкам Стивен Кинг, земля «давно прокисла». Почва Марсаана тоже бродит: в ледяных осколках прячется то ли грязь, то ли камни, птицы бьются в окно и кричат к беде, дорогу размыло, да и бежать, в общем-то, некуда: в любую сторону до горизонта земля, поля, леса, вода — вот уж где точно «твой крик никто не услышит». Несмотря на ауру проклятья богом забытого клочка земли, покидать дом никто стремится, и в диалоге обнажается очередной парадокс. Пока Лиза не может разобраться, из какой бочки набрать воды для чайника, мать Саина называет их с мужем людьми современными (что для столичного уха звучит, конечно, дико): в суеверия они верить отказываются, а потому переезжать им совсем не хочется.

Но, разумеется, суеверия верят в них. Экскурсия по нравам оборачивается ночью беспрестанного бдения. Костас юлит и играет с чувствами времени и пространства, путает зрителей и рассказчиков, всё глубже затягивая семью в зыбкую материю потустороннего сознания. При этом та самая сила (или энергия, или фатум — кто разберёт), рассыпанная по экрану жанровыми скрепами, вместе рождает на экране довольно причудливый портрет. Порой кажется, что Марсаану фигурки лошадок, тени на окнах и язычки пламени куда милее сердцу, чем собственно люди: каждому из персонажей отведена роль второго плана при солирующих вибрациях потревоженного и пробуждённого мифа. Впрочем, речь идёт не о тактильном и осязаемом появлении того самого монстра, а об ощущении главенства земли над людьми (живописные декорации пасторалей республики лишь его подкрепляют).

Интонационно и стилистически «Иччи» дышит тем же тревожным воздухом, что и слоубёрнеры студии A24 вроде «Оно приходит ночью» или «Другого». Это стройный и кропотливо выстроенный фильм, который при этом не стремится перевернуть понимание жанра с ног на голову, а уверенно идёт по размытой и разбитой дороге где-то в якутской глуши. Будем надеяться, что и впредь Костас Марсаан не собьётся с пути.