Рецензия на фильм «Клетка»

К ведущему затворнический образ жизни Ростовщику приходит молодая девушка со своими скромными пожитками. Давно подумывая завести семью, а заодно проявить благородство, Ростовщик сначала одаривает девушку деньгами, а затем и вовсе выкупает сироту у злобных теток и женится на ней. Вырвавшаяся из плена старух Кроткая девушка и не представляет, в какую клетку она попала, рассчитывая получить свободу. Ростовщик не видит в Кроткой ничего, кроме еще одного атрибута своего достатка и общественного положения. Девушке же нужна свобода и любовь, которые не могут удержать даже прутья стальной клетки.

Замахнуться на Федора Михайловича нашего Достоевского – это ли не вызов себе, обществу, кинематографистам-предшественникам, искусствоведам-потомкам? Кто может решиться на такое? Несмышленый режиссер-выпускник ВГИКа? Такое вполне возможно, но, согласитесь, интереснее смотреть на то, как за богатый материал Достоевского берется автор матерый, способный не просто пересказать роман или повесть, но и вложить в прочитанное частичку собственной души. Подобный мэтр, осмелившийся попытаться обуздать «достоевщину», нашелся в лице сценариста Юрия Арабова (автора, к слову, скрипта к нашумевшему «Фаусту») – в новой экранизации повести «Кроткая», которой на киноэкране придали более прозаичное название «Клетка», Арабов выступает не только в качестве генератора текста, но и как сорежиссер. И от этого сплав теоретически выглядит еще интереснее.

Но это в теории. А что на практике? На практике не все так гладко. Начнем с того, что, сколько ни выбирай произведение у Достоевского, навряд ли возможно найти в его библиографии что-то, что можно назвать «простым». Вот и «Кроткая» лишь на первый взгляд выглядит «удобной» постановкой: два главных героя, непритязательные локации, понятно развивающиеся в осмысленной хронологии чувства и отношения. Однако ж попробуйте заговорить о психологии героев Достоевского, и тут можно погрузиться в такие глубины, на фоне которых остальные поверхностные вещи окажутся совершенно незначительными, пустыми и необязательными. Именно эта «психологичность» героев делает Достоевского великим. Она же и встает неодолимой стеной на пути большего числа постановщиков и сценаристов.

Очевидно, здраво оценив собственные силы, Арабов решил упростить повесть и сделать ее героев более понятными, их действия – очевидными, а их отношения – буквальными. Вряд ли подобное может пойти на пользу произведению, но, по словам авторов фильма, они не целились в фестивальную аудиторию, а рассчитывали на массового зрителя, что должно оправдать упрощение. Возможно, это верный подход, однако «шлифовка» Арабова лишила «Кроткую» многих важных нюансов – пропала история армейской трусости Ростовщика, исчезли эпизоды встреч Кроткой с офицером, заметно меньше внимания уделено подлости и жадности Ростовщика. Зато получившееся блюдо от души приправлено нелепицами, которые принято называть «вневременным Петербургом» (в кадр попадают и улицы времен Федора Михайловича, и телефон с пистолетом столетней давности, и вполне современные канализационные люки с пластиковыми боксами для подаяний), обильно сдобрено Мозесом-Мефистофелем и жирно очерчено клеткой.

К последнему авторы подошли буквально. Не справившись с психологией героев – а показать описываемое в повести непонимание Ростовщика и Кроткой толком не удалось, – режиссер просто поставила в кадр настоящую клетку, символизирующую границу между чистым миром Кроткой и грязным, замусоленным мятыми банковскими бумажками миром Ростовщика. Такой ход подошел бы для авангардистского спектакля в минималистичных декорациях, но кино требует боле мягкого и тонкого подхода.

Очень жаль, что не может в полной мере записать в актив своих работ образ Ростовщика Даниил Спиваковский. Красочный и по-настоящему классический актер театрально переигрывает и излишне пережимает своего героя. Обратная ситуация с Еленой Радевич – титульная кротость ей очень к лицу, а вот дьявольская мстительность в ее героине совершенно незаметна, к финалу кажется, что все герои просто сошли с ума от того, что заигрались в игры с собственными и чужими чувствами. Последнее подразумевалось и Достоевским, но он к вопросу подходил более тонко и интересно. Фильм же может похвастать оригинальностью лишь в отношении драматического хода со священником, который выслушивает поздно раскаявшегося менялу, да и этот прием выполнен гротескно и нарочито грубо.

Как это часто бывало и раньше, новый поход «на Достоевского» окончился сомнительной непроваренной кашей, с парой любопытных ходов и тройкой перспективных, но не получивших продолжения идей. Вроде бы и актеры стараются, и сценарий написан с выдумкой, и ставить есть что, но шедевра не получилось. Бывает. Зато появился повод перечитать классика – и то польза.