Интервью с Микки Рурком

В то время я был в Аду. Просто в жопе. Знаете, «бывшим» быть даже хуже, чем вообще не быть. С этим дерьмом сложно смириться.

Но у вас все-таки появилась возможность сделать второй подход к штанге.

Это уникальный случай. Такое редко бывает. Я с самого начала всех доставал. То есть, не намеренно; просто я был недостаточно образован, чтобы понимать, что кино – это бизнес и в нем есть определенные правила. За «Жар тела» мне предложили гонорар 1000 долларов в день. Я сказал, что меньше чем за 1500 работать не буду. Мне не особо были нужны эти лишние 500 баксов. Б…ь, я работал вышибалой в баре для трансвеститов, не самая сильная позиция, чтобы вы…ваться. Но что-то вынуждало меня требовать больше, чем мне предлагали. Я не шел на компромиссы. Я не мог идти на компромиссы. Во мне не было компромиссов. Да и сейчас немного. Это реально выводит людей из себя. Начало карьеры было в какой-то степени началом конца.

И кто же виноват?

Я сам все испортил, без вопросов. Мне некого винить кроме себя. Вместе с ранним успехом пришел и неконтролируемый гнев, и высокомерность. Когда приходит успех, вокруг тебя собираются все говнюки и паразиты. Я не хотел, чтобы люди целовали меня в зад и покупали мне ужин, выпивку, одежду и все остальное. Но я не мог их остановить. Это было мерзко, понимаете? И я тоже вел себя мерзко.

Чем вас зацепил Даррен Аронофски?

Даррен усадил меня и сказал: «Слушай, Мики, если мы собираемся вместе работать, то мы будем делать это, как я скажу, и никак иначе. О, и кстати, платить я тебе не буду». И я подумал: «Ты мне нравишься. У тебя есть яйца».

Как вы готовились к роли рестлера?

Режим был жестким и совсем не сочетался с моей привычкой тусоваться всю ночь и спать целый день. Но тренер сказал мне: «Мики, вот что: именно ты будешь красоваться на экране в зеленых лосинах. Ты можешь выглядеть как кусок дерьма, а можешь выглядеть на миллион баксов. Тебе решать». Это был веский аргумент.

Сложно было вернуться к съемкам?

Я бросил сниматься в том числе и потому, что это было слишком просто. Но «Рестлер» оказался невероятно трудным. Мой боксерский опыт раз в десять усложнил задачу. Мне нужно было переучиваться. Во-первых, для бокса нужно снижать вес, для рестлинга – набирать. В боксе закрытые движения и жесткий контроль. Рестлинг совершенно другой – зритель должен видеть все. Я вынужден был постоянно бороться со своими инстинктами.

В финале «Рестлера» Рэнди Робинсон произносит трогательный монолог, есть в нем что-то личное?

Я сам написал этот монолог. Это моя лебединая песня. Зато от всего сердца. Я на самом деле разделяю чувство стыда, которое испытывает Рэнди. Мой психоаналитик говорит, что все мы живем в состоянии стыда.

Вы жалеете о том, что дважды отказались сниматься у Тарантино? Сначала от роли Буча в «Криминальном чтиве», затем от роли каскадера Майка в «Доказательстве смерти».

Слушайте, я бы, наверное, с удовольствием поработал с Тарантино, очень уважаю его. Что касается этих двух ролей, я просто не смог по достоинству оценить материал. Не было мысли его самого отшивать. Квентин прекрасен, но иногда его голова становится настолько большой, что она не проходит через долбанную дверь.

Ваша философия как-то изменилась с возрастом?

Если я чему-то и научился, так это тому, что наша жизнь – марафон, а не спринт.