Рецензия на фильм «Два в одном»

Новый фильм Киры Муратовой взял "Нику", еще не выйдя на экраны.  Она всегда недолюбливала человеческую природу, считала ее недоделанной. Противопоставляла людскому зоопарку животных, вынужденных страдать от вечного соседства с "царями природы" и их тирании. В лучшей своей картине "Астенический синдром" она давала бесконечно долгие планы собачьих глаз, умоляюще смотрящих на нас из темноты живодерни, куда свозят отловленных бездомных животных. Тогда она даже обещала вставлять подобные душераздирающие планы в каждую новую ленту – чтобы помнили. И некоторое время обещание держала.

В новом фильме собака только одна, и она уже приучена участвовать в человеческой подлости. Охраняет зашедших в дом девушек, чтоб не сбежали от предстоящего секса.

Это фильм, в котором мизантропические настроения достигли высшей точки. И здесь жанр "черной комедии" – самый идеальный.

"Два в одном" – это две новеллы в одной картине. Связь между ними формальна. Ни одна не имеет развязки. В обеих запечатлено состояние социума, окончательно растерявшего нравственные ориентиры и превратившегося в некую взвесь, хаос, упертую на чепухе бессмыслицу.

Первую Муратова сняла по сценарию одесского художника и сценариста Евгения Голубенко. Запев сюжета тянет на захватывающий детектив, сдобренный фирменными муратовскими примочками – ее любимым приемом с многократным повторением каждой фразы, словно мир застрял, буксует и слышно, как вхолостую крутятся колесики-винтики сломавшихся мозгов. Провинциальный театр, не то драмы, не то оперы (снималось в зале Украинской драмы). На сцене путаница декораций, в путанице что-то висит белесое. Раннее утро, никого еще нет. Но с жутким скрипом откроется дверь, мимо зачехленных кресел пройдет, кряхтя, человек питекантропического вида, выйдет на сцену и, фиглярничая, станет читать из Гамлета

Узнаете Муратову? Уже хочется неотрывно смотреть, потому что совершенно неизвестно, куда все понесется.

В висящем белесом узнается труп: это повесился актер Борисов. Люди начнут ходить вокруг трупа, то укрывать его, то открывать, чтоб никто не наступил. Таскать декорации начнут. Курить в курилке, обсуждая театральные сплетни. Монтировщики станут пикироваться с премьером, а пожилой тенор – горланить из "Богемы". Толпиться будут грудастые декорации и много голых теток на полотнищах и живьем. Все это пригодится потом во второй новелле.

В зрителе, понятно, вскипают вопросы типа "почему повесился", "кто виноват", и особенно – "что делать", потому что милиции все нет, труп трогать нельзя, а в фойе уже собирается публика и надо начинать спектакль.

Ни одного ответа мы не получим из-за фирменной вредности Муратовой, которая никогда не интересуется тем, что интересует наивного зрителя, а переходит к той теме, которую сама считает интересной. И именно в тот момент, когда захочет. Поэтому первая новелла перетечет во вторую как раз тогда, когда ее сюжет, в представлении наивного зрителя, близится к кульминации.

Вторая снята по сценарию Ренаты Литвиновой, в которой Муратова первой увидела актрису и использовала ее ломкую фактуру наиболее удачно. Литвинова и сыграла одну из ролей, причем почти отошла от собственных штампов, перестала прикидываться стильной девушкой и выглядит как никогда органично.

Отошла от своей традиции и Муратова. После трагической полосы творческой биографии, когда фильмы с актерами уровня Зинаиды Шарко и Владимира Высоцкого едва не лишили ее куска хлеба, она перестала снимать профессиональных артистов и виртуозно работала с натурщиками-непрофессионалами. И только в предпоследней картине «Настройщик» (2004) у нее появились Алла Демидова и Нина Русланова, идеально вписались в ее мир и ее интонацию. Теперь она пригласила не только Наталью Бузько, на ее картинах выросшую, но и Александра Баширова, сыгравшего в первой новелле человека питекантропического вида, и Богдана Ступку – на роль сексуального титана во второй новелле.

На "ничейной территории" между двумя новеллами, на этом шатком переходе из вагона-театра в вагон-жизнь под порханье снежинок нам патетично представят героя Ступки. Представят как городскую легенду, грозу женщин, существо с уникальными мужскими статями. Но на экран придет небритый одутловатый тип с нарциссическими наклонностями и в шляпе. Муратова поселит его в ампирные интерьеры одесского Дома ученых, наполнит его квартиру живописным "ню" и сделает из него ненасытного секс-монстра. Он будет хищно смотреть на "ню", пытаться насиловать собственную дочку, а потом заманит в свою ловушку и ее подругу, поставив сторожить пленниц злобного пса, и только извечная женская хитрость предотвратит назревающий акт. Героиня Литвиновой при этом работает вагоновожатой, а на дворе Новый год и много людей в трусах, купающихся в облаках морозного пара. Все это нестерпимо ярко и отталкивающе красиво.

Муратова нагнетает абсурдятину во всем – от диалогов, наполовину сымпровизированных актерами и потому словно разъятых на нечленораздельные звуки, до назойливого хохота, который поручен Ренате Литвиновой. Ее трамвай выглядит чистой декорацией с ярко, как сцена, освещенной водительской кабиной и Литвиновой, поглощающей булку с колбасой и забывшей про дорогу. Нелепо все: ванна, колом торчащая в огромной комнате – в ней будут коварно топить секс-титана, винтовая лестница в многоэтажной, судя по всему, квартире, кровать-катафалк и даже собака, которая в нужный момент вдруг необъяснимо исчезнет, открыв спасшимся подружкам путь к свободе.

Здесь многое можно было бы считать небрежностью драматургии и режиссерскими промашками. Но у Муратовой и это невероятным образом претворяется в чистейшей прелести чистейший образец – включая неаппетитные подробности насчет мужских достоинств. Даже когда Рената Литвинова пришла на съемочную площадку с гипсом на реально сломанной руке, она и это печальное обстоятельство включила в свою сюиту абсурда: чем нелепей, тем лучше. Она так презирает своих персонажей, что брезгливость можно принять за капризы любви. И так свободна в обращении с материалом, как почти не бывает в кинорежиссуре – профессии, привязанной к фабуле, актеру и вещному миру, т.е. связанной по рукам и ногам требованиями бытоподобия и житейской логики. Она лепит свои странные миры размашистыми движениями скульптора, бросающего на каркас куски глины и находящего в их причудливой бесформенности неожиданные смыслы и образы. Эти ее миры принадлежат только ей и более ни на что не похожи. Ими можно упиваться, их можно отторгать – вон недавний Берлинский фестиваль, где Муратову не раз награждали "медведями", и вообще отверг картину как слишком необычную, "неформатную". Но все это ее совершенно не интересует.

Режиссеров, рискнувших разломать все сразу принципы кинематографа и навязать ему только свои законы, за всю его историю можно пересчитать по пальцам одной руки. Муратова среди них.