Пять историй о том, как снимает Ноа Баумбак — скульптор больших печалей и маленьких радостей

Если бы они встретились, из этого наверняка получилась бы занимательная история. Ну анекдотец на худой конец — а Баумбак, даром что элитный инди-режиссер, обожает истории; вот и пристроил это словечко во множественном и единственном числе в заголовки двух последних фильмов. Ну не алгоритмы Netflix же его надоумили, что это рабочая схема: эх, жалко, Ноа, что ты не назвал свой первый громкий фильм «История кальмара и кита»…

Long story short: в небольшой, но довольно плотной застройке баумбаковского кинематографа лучше и ориентироваться не по темам и визуальным приемам (фирменных их не так много), а по крошкам баек, наблюдений, реплик — историй. Это пять сюжетов из/про кинематограф(а) Ноа Баумбака. Netflix убеждает, что этот текст станет хитом.

История I. Про рост Адама Драйвера

Вы замечали, какой Адам Драйвер высокий? 1,89. По меркам NBA и питерских потолков — середнячок, но геометрия Нью-Йорка и Лос-Анджелеса в «Брачной истории» от его габаритов плывет, скукоживается, норовит оттяпать голову или ногу, выставляя его Алисой-исполинкой из соответствующей сцены у Льюиса Кэрролла.

Адам Драйвер в роли Чарли на кадре из фильма «Брачная история»

Кинематограф Баумбака — чудесатый. Зачастую невзрачный, если говорить о прямом воздействии, сложенный из плотных диалогов, написанных убористым почерком и выученных артистами настолько, чтобы походило на импровизацию. Он сам в себе не помещается, потому что не хочет позволить большего. Пространство режет разведёнку: а его супругу-актрису — в ранимом и смелом исполнении Скарлетт Йоханссон — как будто пытается задвинуть под скамейку, запереть на засов, убрать в коробку. Баумбак подчеркивает их полярность, несочетаемость? Или, может, подчиняет все пространство разводу — с переездом, перестановкой, «переодиночеством».

Вот такая история роста. И его, конечно, болезни.

История II. Про бороду Дастина Хоффмана

Дастин Хоффман в роли Гарольда на кадре из фильма «История семьи Майровиц»

Какой ньюйоркец не любит густой бороды? Кажется, Дастин Хоффман специально старел, чтобы ее отпустить (хотя он, по иронии, из LA и обычно гладкий). В «Истории семьи Майровиц» именно борода и имеет вес, потому что Хоффман — отец, Майровиц-старший, Зе Майровиц — известный скульптор, так выстраивавший ансамбль собственного искусства, что посносил творческие «леса» троих детей (Сэндлер, Стиллер, Марвел).

Адам Сэндлер в роли Дэнни на кадре из фильма «История семьи Майровиц»

Снова повышенная чувствительность к пространству: у Майровица выставка в MOMA, в квартире — бардак, как в голове, успешный сын-счетовод вписан в табель офиса, поговорить по душам у детей получается лишь в больничных коридорах да у койки бати. Отцовской — ха-ха, он же скульптор — фигуры.

Баумбах — тоже. Он отсекает все лишнее — ну, почти, ну, как можно больше. Этот литературный педантизм обычно ведут от пьесоподобного письма Вуди Аллена и лаконичной традиции американского рассказа (допустим, Капоте, хотя можно и Хемингуэя). Но, думается, он сам определяет точнее: это скульптура, которой нужно движение — сюжета, камеры, зрителя. А больше ничего не нужно: никакого выпендрёжа, никаких эффектных решений. Это опыт и палитра эмоций, запечатленные на своем месте в минималистичной пластике камня. Вокруг — белое, выставочное; допустима неопрятная борода — потому что memento mori.

История III. Про письмо

Любое пространство равно сцене, если ты достаточно смел. Любой анекдот — литература, если умеешь подать.

«Госпожа Америка» сначала ассимилировалась в России под именем «Мисс Америка» — так и просилась строчка из советского фильма о Западе: не мисс, а mistress. Поправили.

Грета Гервиг в роли Брук на кадре из фильма «Госпожа Америка»

Сам фильм — спектакль правок. Поправляют друг друга участники литературного клуба, поправляет себя и окружающих непутевая mistress Брук (Грета Гервиг), красующаяся перед потенциально сводной сестрой Трэйси (Лола Кёрк), та въедлива к возлюбленному, себе, родителям… Баумбак словно поправляет Теннесси Уильямса и «Жасмин» (2013) Аллена, выписывая заново разбитое корыто на рынке «американских мечт».

Грета Гервиг в роли Брук на кадре из фильма «Госпожа Америка»

Молодость — это тотальный черновик, драфт за драфтом. Для «Госпожи» это была и трагикомедия «Пока мы молоды» (2014), совсем не похожая, кроме мотива правок, примерок, монтажных версий (Стиллер играл документалиста-перфекциониста). И «Милая Фрэнсис» (2012) — оды дурости пред-30-летия. Фрэнсис выросла, стала Брук. У нее свои правки, у юности в лице Трэйси — свои.

Черновик же еще и двойник. Нью-Йорк Баумбака состоит не из кирпичей, а из двойников.

История IV. Про бег

Грета Гервиг в роли Фрэнсис на кадре из фильма «Милая Фрэнсис»

Главная сцена «Милой Фрэнсис» — пробег Гервиг под Modern love Дэвида Боуи. Зеркальный ответ аналогичному эпизоду из «Дурной крови» (1986) Леоса Каракса, где влюбленный юноша, воображающий себя нуаровым циником, пытается выбить восторг влюблённости, уберечь от стали разочарования, — но и насладиться, разжечь свой внутренний огонь, пока музыка не стихнет.

Гервиг бежит в ч/б, несется в другую сторону, пытается скорее воспарить, чем скукожиться, подпрыгивает и пританцовывает, словно подозревая, что ее надежды пролетят как фанера над Парижем, где она, к слову, ненадолго окажется, чтобы проспать самые лучшие часы турне (или жизни?). «Милая Фрэнсис» — кино упущенных историй, сюжет, начавшийся случайно и также на полуслове вышедший за дверь.

Потери неизбежны и даже целительны: каждый взгляд — это лишение альтернативных взглядов. Если иллюзии и разочарования ты не выбьешь кулаком — их вырвет морозный нью-йоркский воздух. И поделом.

История V. Про шепоты и крики

Два силуэта — она и он. Джейн (Оливия д’Або) собирается в Прагу: стажироваться, читать Кафку, рассматривать статуи (!) на мосту. Грувер (Джош Хэмилтон), паренек в потертом пиджаке с печатью будущего интеллектуала на ткани и лице, отказывается ее сопровождать, чтобы побродить возле колледжа, понаблюдать за прорастанием взрослой жизни — в себе, в друзьях, в старике-отце (Эллиотт Гулд), который встретил новую любовь и вспомнил, как выглядят презервативы (цитата).

Оливия д’Або в роли Джейн на кадре из фильма «Забыть и всопмнить»

«Забыть и вспомнить» — дебют Баумбака, сына двух кинокритиков, которые развелись, — типичное инди 90-х: такое тогда снимали хотя бы он и Хэл Хартли, а на голову выше — Уит Стиллман. Скрытый классик, пижон, учитель Уэса Андерсона в любви к пиджакам и новая итерация Вуди Аллена — с любовью к книжным корешкам и перестановке мебели в знакомых, казалось бы, сюжетах (см. «Любовь и дружба» по Остин), а не себя в искусстве.

Тут кино Баумбака еще не скульптура или комната, а книжный шкаф — такой наверняка был у его альтер эго, героя Джесси Айзенберга в «Кальмаре и ките» (2005), который наблюдал из интеллектуальной брони, как рушится родительский брак.

Джесси Айзенберг в роли Уолта на кадре из фильма «Кальмар и Кит»

На полках — Стиллман и Бергман (во «Фрэнсис» мелькнет цитата из «Персоны», в «Марго на свадьбе» — вайб «Осенней сонаты»), Кассаветис с его свободой камеры и Гулдом — любимцем, впрочем, скорее, Роберта Олтмена.

Столько имен, чтобы забыть и вспомнить. Точнее — брыкаться и кричать (в оригинале — Kicking and Screaming). Это к «Брачной истории» Баумбак перепишет черновики своей жизни — после брака с Дженнифер Джейсон Ли и последующего тандема с Гервиг — в шепоты и крики. А пока это начало. У них с Бергманом общая только «Б».