У страха зверские глаза

Кино – молодое искусство, но оно не затрагивало бы нас до глубины души, если бы обращалось лишь к современному, рациональному сознанию. Чтобы встряхнуть зрителей и заставить их переживать и сопереживать, кино, как и любое другое искусство, должно задействовать подсознательные, первобытные чувства, которые отвечают за порождение эмоций. Поэтому, чтобы понять, как фильмы о гигантских животных воздействуют на людей, нам придется заглянуть в доисторические времена.

Когда ученые находят окаменелые кости наших древнейших предков, уже не совсем обезьян, но еще далеко не людей, они обычно обнаруживают на этих останках следы зубов, когтей и клювов хищных животных и птиц. Бедняги нигде не чувствовали себя в безопасности – ни на земле, ни на деревьях, ни даже в высоких кронах. Правда, они и сами умели охотиться на маленьких созданий, но в природной пищевой цепи они были отнюдь не на вершине.

Эволюция придумала много способов выживания добычи. Кто-то хорошо прячется, кто-то маскируется, кто-то размножается с головокружительной скоростью, кто-то защищается иголками и ядом… Наши предки выживали за счет организации, взаимовыручки, предприимчивости. Страх перед хищниками заставлял их внимательно следить за окрестностями, вовремя предупреждать сородичей, вместе спасаться или давать бой в зависимости от природы угрозы. Все это проще делать с развитым мозгом, и в эволюционной борьбе выживали те, кто был умнее и хитрее.

В определенный момент наступил перелом, который хорошо виден в палеонтологических коллекциях. Следы зубов хищников на костях наших предков почти исчезли и сменились следами зубов падальщиков. Люди стали столь умственно развитыми и предприимчивыми, что превратились из жертв природы в ее бич. Видимо, вскоре после этого наши предки начали расселяться по земле – хищники больше не сдерживали рост их популяции в родной Африке. Неандертальцы и кроманьонцы сами с готовностью охотились даже на жутких пещерных медведей и саблезубых тигров.

Когда в чем-то исчезает необходимость, эволюция от этого избавляется. У подземных и глубоководных животных исчезают глаза, у океанских млекопитающих – лапы, а у современных людей постепенно атрофируются зубы мудрости, некогда очень важные для перемалывания грубой пищи. Казалось бы, страх перед опасными животными, который миллионы лет управлял нашими предками, тоже должен был исчезнуть, когда люди превратились из добычи в хищников. Но он не атрофировался, поскольку все еще нам необходим.

Да, когда люди организованы, вооружены и обучены, им не страшен никакой зверь. Чем бестия больше, тем проще в нее попасть копьем или стрелой, не говоря уже о винтовочной пуле или дротике с транквилизатором. Однако эволюция не наделила нас индивидуальной и врожденной защитой. Когда мы поодиночке, когда мы юны, больны или дряхлы, когда мы попадаем в незнакомую ситуацию, когда у нас нет снаряжения и вооружения, мы превращаемся в потенциальных жертв. И нам нужен страх перед животными, как он был нужен питекантропам, чтобы не упрощать хищникам задачу.

Поэтому первобытный страх остался с нами, и он стал важной частью нашей культуры. Причем не только сам страх, но и его героическое преодоление. Когда ученые находят следы древнейших ритуалов, они обнаруживают, например, отпечатки ног подростков в темной пещере, где на видном месте располагался череп медведя. Похоже, что это был обряд посвящения в мужчины – символическая демонстрация того, что ребята готовы сразиться с монстром.

Противостояние с животными пронизывает культуры всего мира и всех народов. Оно принимает самые разные формы, от боя быков до ритуализированной охоты британских аристократов. И оно продолжает играть роль в современной массовой культуре, хотя нынешние горожане в повседневной жизни почти не сталкиваются с дикими животными, за исключением одичалых собак и кошек. Диких хищников вокруг нас нет, но мы все еще их страшимся и все еще воспринимаем доминирование над ними как триумф. В этом секрет успеха цирковых дрессировщиков.

Правда, теперь все не так просто, как в древнейшие времена. Мы осознаем, что обычные звери не являются серьезной угрозой для современных вооруженных людей, и мы знаем, что от уничтожения диких хищников страдает экология. Поэтому вместо традиционных охотничьих историй кинематограф все чаще предлагает фантастические повествования вроде «Рэмпейджа». В новом блокбастере горилла, волк и крокодил в результате генетических экспериментов вырастают до исполинских размеров, и зрителям предлагается одновременно бояться супергориллы и переживать за нее, поскольку это «лучший друг» главного героя фильма, зоолога в исполнении Дуэйна Джонсона. Таким образом, картина одновременно обращается к подсознательному страху перед опасными животными и к сознательному страху перед «чудесами науки». Аналогично устроен, например, цикл «Парк Юрского периода».

Такие фильмы часто называют «примитивными» в сравнении с изощренными повествованиями о противостоянии людей. Но это не совсем справедливо. Да, ленты о людях и животных обычно проще сюжетно, однако они порой порождают более сложные эмоции. Злодеи-люди совершают преступления и напрашиваются на наказание, а животные просто живут как живется и охотятся ради пропитания. Заслуживают ли они уничтожения за то, что проявляют свою звериную природу? В наши дни это серьезная моральная дилемма, и «Рэмпейдж» ее затрагивает. Хотя, конечно, фильм Брэда Пейтона – не философская драма, и он снят, чтобы развлечь публику. Но поводы для размышления он дает. В отличие от многих боевиков.