Рецензия на фильм «Изображая жертву»

Идет ноздря в ноздрю с чуть менее смешной "Пылью" (2005) прошлого года и совсем несмешным "Четыре" (2004). А смех – он опасней всего, и раздавить зеркальце сам бог велел, когда "всех милее, всех румяней и белее" не тот, кого оно показывает.

Сюжет про "прынца" из угро, изображающего жертв во время следственных экспериментов – вообще-то интернациональный. И в Африке может быть следствие по делу пигмея из соседнего племени, из ревности утопившего подружку в Лимпопо. Или по делу якудза, пристрелившего в якитории друга детства, может быть следствие в Токио. И везде был бы нужен "прынц", оказывающийся Датским, потому что от хорошей жизни на такую работу не пойдешь. Но, во-первых, пьеса братьев Пресняковых, по которой снят фильм, и в Америке стала бы хорошей пьесой, так как абсурдизм следственных экспериментов прирастает не дешевыми гэгами, а мельчайшими подробностями. Эксперименты продуманы до основанья: "Потом я дошел до кости и понял, что у нее кости, и мне их не перепилить. – А зачем ты ее вообще стал пилить? Куда бы ты куски дел? У тебя пакет был? – Был небольшой. А что не влезло, я бы смыл. – Куда, м…к? Тут бы все забилось!!!" . Во-вторых, самое ярко выраженное вообще никому не надо объяснять. Только когда эксперименты – абсолютно свои, родные, давно и хорошо знакомые, они и Америке будут понятны. "Да, я дала ей ключ, она мне заплатила. Я попросила ее сразу заплатить, до того как она пос…т. Потому что после я брезгую, когда они уже выйдут. Мне еще к продуктам прикасаться, продавать", – сказано, ясное дело, у биотуалета.

Имея опыт в театральной постановке, Кирилл Серебренников тоже ставил фильм не по случаю. Конечно, "сценический" характер в "Изображая жертву" заметен, однако непорочен. Если театралы увидят аллюзии с "Гамлетом", "Очередью" Сорокина и "Уроками музыки" Петрушевской, в истории кино фильм сравним с "Бременской свободой" /Bremer Freiheit/ (1972) Фассбиндера, а также с "Гамлет вступает в жизнь" /Hamlet liikemaailmassa/ (1987) Аки Каурисмяки. Он не разрушил, а "обжил" сценическое пространство киносредствами. Не тянет время на осмотр, как в театре, а минимизирует, как в кино. Плюс на быт нищих квартир с книжными шкафами или без оных, но с забитым холодильником, на гнуснейший зимний пейзаж у торца дешевой забегаловки легко накладываются съемки на "следственную" камеру, компьютерные "мысли", живая игра света (оператор Сергей Мокрицкий). Почти как у всеядного дебютанта, у Серебренникова "неразборчивость" в киносредствах на самом деле оправдана условностью сюжета и лишь делает его еще более узнаваемым в современности. Железные мотивировки "криминальной" условности позволили очень легко выбрать нужное во времени и пространстве. Ноги "мысленного" мультика явно растут из "Гэга", а кто в "Гэг" не играл, Серебренников не виноват.

Ржать начинаешь с первых кадров (на "Чио-Чио-сан" я буквально рыдала), и это лишь подтверждение, какую реальную жуть уточнило кино. Не знаю, как в Америке, но здесь смешно именно от безусловности жути. Только когда она больше не подлежит сомнению, то легко вписывается в любую абстрактную форму, и становится смешно от изящества и законченности формы, как кто-то изображает жертву по работе в угро. Остальные здесь делают это по жизни. Кто-то изображает работу, кто-то – власть, кто-то изображает мужчин, кто-то – женщин, все стремятся изобразить семью, в которой изображают рождение и воспитание детей. А ведь и рожали-то не детей, и самих никогда никто не воспитывал. Если бы у братьев Пресняковых померла не Гертруда, а Гамлет, мать заявила бы однозначно: "Сколько вложено, сколько вложено, и куда – на могилку? Что делать теперь без сыночка? Он же все в дом, все в дом, и такой был послушный". Гертруда разрыдалась бы от жалости к себе, что на старости лет – и никакой благодарности. Но и в классической ситуации в фильме вышла полная посмертность всего нашего социума. Практически все персонажи – вполне симпатичные люди, у каждого своя правда, и дело не в замогильном убожестве окружающей среды – вход с заснеженного балкона в освещенную комнатенку красив даже в хрущобе. Но если стать пиар-менеджером, сделать евроремонт, купить иномарку и проводить время в бутиках и на дискотеках, болтая с Израилем через ЖЖ и полистывая "Vogue" в паузах между процедурами SPA, все равно заграницы не будет. Не беспричинные убийства и бесконечные матюки – страшная тайна русского народа, а что нет различий между жизнью и смертью, кроме имущественных, хотя… "Если бог нас своим могуществом после смерти отправит в рай" – толку-то… От нежизнеспособности социума за тысячу лет у нас найдено лишь одно средство – национальное чувство юмора. Других так и не нашлось.

Потому не страдающие чувством юмора, но загребущие сословия первым делом зацепятся за матюки и бьющий в глаза цинизм: "Зачем грязь из избы выносить? Сколько можно оплевывать несчастную страну? А посевы разумного, доброго, вечного? Как насчет чувства прекрасного?". Они не оценят, что в законченную форму "Изображая жертву" прекрасно вписались даже популярные артисты, с "хвостами" из других форм: Лия Ахеджакова, Марат Башаров, Максим Коновалов (хотя последний – с трудом). Что уж тут говорить о "первозданных" исполнителях: "прынце" Юрия Чурсина, "харизматике" Виталия Хаева, "пигмее" Игоря Гаспаряна? Все же наша актерская школа вовсе не отстала от мировых стандартов, как некоторые говорят. Надо только не сливки снимать, а нырнуть в нее и глаза разуть. И увидишь, что Хаев с Чурсиным – дуэт посильнее, чем Джейсон Стэтэм и Райан Филипп.

Но не страдающие чувством юмора не скажут и отдельное "спасибо" Ане Михалковой, хотя тут такая самобытность, будто девушка росла не на Николиной Горе, а на Смирновке за Птичьим рынком. "Это он сколько под водой-то просидел?.." – еще оскорбятся за "неверный шаг" девушки из хорошей семьи.