Абсурд — моё второе имя: рецензия на фильм «Человек из Подольска»

Простой паренёк Николай (солист группы OQJAV Вадик Королёв) вот-вот сядет на поезд в Подольск. В родном городе его ожидает скромная квартира, которую приходится делить с матерью, работа редактора в журнале «Голос ЮАО» и репетиции в группе Liquid Mother (с названиями ему, кажется, по жизни не везёт). Прямо на платформе к герою подходят полицейские. Стандартная процедура неизбежна: документы, расспросы и неутешительное «Пройдёмте с нами» как мощный вербальный апперкот, способный любого непонятливого моментально уложить на лопатки. За что, собственно, взяли Николая, неясно, но если люди в погонах уже ведут под руки, остаётся лишь смириться. Вскоре парень оказывается в отделении, но вместо допроса или, чего хуже, избиений его начинают воспитывать: расспрашивать о населении Подольска, о работе, о мечтах и ценностях, а ещё учат диким танцам и песням.

Кафка встречает «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова, а безудержный абсурдизм обволакивается хоррором отечественного быта — дебютная картина Семёна Серзина, известного по постановке одноимённой пьесы в театре, в кинематографическом формате становится более широким полем парадоксов формы и содержания. По-постмодернистски плюралистский (трактовать кино можно как в ключе критики поколения, так и, напротив, как своеобразное оправдание современников) и сшитый из фантасмагорий на тему полицейского произвола, общественной апатичности, национальной идентичности после развала Союза и прочих -ичностей, свойственных прежде всего жителям России. Но, что важно, без надрыва и очевидных акцентов: в «Человеке из Подольска» вся проблематика на грани абстрактно-обобщённого, каких-то кивков и полунамёков — не более. Даже магистральная сюжетная линия (стражи порядка, перевоспитывающие неправильного гражданина) скорее не отсылает к последним политическим событиям, а помогает создать стройную метафору современного государства, где полиция — самый ёмкий и знакомый образ своевольной власти.

Поэтому «Человек из Подольска» даже в финале не трансформируется в пресловутую притчу о судьбе России со слезливыми сентенциями для цитатников. Тот же «Изображая жертву», с которым неоднократно сравнивают фильм (в том числе и в этом тексте), в своём порыве не просто выразить, но и высказать мысли о поколении был куда прямолинейнее. Местное отделение полиции есть не что иное, как гиперболизированная модель страны, где виноватым может стать невиновный, а любая трагедия превращается в фарс. И судьба невезучего паренька Николая, недавно брошенного девушкой и лишённого каких бы то ни было порывов, — в какой- то степени судьба народа, потерявшего ориентиры и ценности. Но авторы сами отбрасывают герменевтику и пытаются подчеркнуть сюрреализм, основанный скорее на несхожести мира экранного и реального, но способный провести между ними параллели.

Другая крайность этого же подхода — пресловутая русская чернуха, превращение всего и вся в один большой «Груз 200». Серзину, как и автору оригинальной пьесы, такое, судя по всему, не особо интересно. Реальность они, может, и воспринимают как кошмар, но прежде всего как кошмар абсурда, нескончаемого потока сцен из сумасшедшего дома, в которых Исакова рассуждает о Einstürzende Neubauten, а Майзингер говорит о красотах Подольска и удивляется, что для кого-то этот город хуже Амстердама. В подвалах отделения танцуют иммигранты, сверху, на веранде, стражи порядка выращивают свойские огурчики и пьют чай, да и в главном кабинете на всякий случай поставлены ударные — на них один из «ментов» будет играть импровизационную мелодию имени «Голоса ЮАО», пресловутой газетёнки, где работает Николай. В один момент Серзин, правда, как будто перестаёт ощущать нерв этого парада безумия и продолжает рассказывать фильм-анекдот (пускай и очень продуманный фильм-анекдот) с одной и той же интонацией — шутливо-испуганной, но уж слишком некатарсической и монотонной. Такой же, как и лицо апатичного героя Вадика Королёва, лишь в финале — и то на пару минут — сменяющееся звериным оскалом, чтобы потом по-ханековски бесцеремонно вновь обратиться в выражение пассивной ошарашенности. Свободны, молодой человек — впредь не нарушайте и помните, что статус города Подольск получил в 1781 году.