-- Договоренность об интервью у нас была заранее, но в связи с последними событиями в Москве, как вы понимаете, все предварительные планы и заготовленные вопросы летят в тартарары. У вас осталось не так много времени до премьеры, и каковы ваши ощущения сегодня: чувствуете ли вы какое-то давление снаружи, и, самое главное, изнутри?

-- Давления снаружи не чувствую, но изнутри растет волнение. Делая картину, я старался не принимать ничью сторону, чтобы фильм не был ни российским, ни чеченским. Есть общечеловеческие истины, а выяснять кто прав, а кто виноват - очень сложно. Убивать людей нельзя, захватывать заложников нельзя, а если добиваешься своей цели - надо делать это цивилизованными путями. Сепаратизм, безусловно, вредное явление, я сам русский, я патриот, но все-таки когда такие события происходят - они заставляют переоценивать свои поступки. Снять фильм - это поступок. И вот после всего, что случилось, я подумал что, мы, наверное, правильно расставили акценты. Сейчас было бы опасно как проводить кампанию античеченскую, так и нападать на правительство.

-- То есть мысли отложить премьеру или перемонтировать фильм, как сделали со многими картинами в Голливуде после 11 сентября, у вас не возникло?

-- У меня такой мысли не возникало, но мне этот вопрос задал один из сотрудников, работающих сейчас над подготовкой премьеры. И я задумался: а зачем переносить? Конечно, если бы все разрешилось иначе, то стоило бы перенести премьеру просто по факту, чтобы не ставить людей в такое неудобное положение. Но исход этой истории, нельзя сказать что благополучный, но все же исход есть, «нарыв прорвался», как сказали где-то в СМИ. Я очень сочувствую тем, кто пострадал, кто потерял близких. Тем не менее, у меня ощущение, что мы в фильме смогли выдержать, пройти по грани, чтобы с одной стороны не нагнетать эмоций, а с другой - утвердить ценности, которые мы считаем важными, о которых многие забыли, которые ушли на второй план. Цена человеческой жизни, тема жестокости как-то нивелировались - я говорю не только о войне в Чечне, но и о бандитских разборках.

Вы сказали, что снять кино - это поступок. Что лично вас толкнуло на этот поступок, стало отправной точкой? Был ли это сценарий Виктора Мережко? Что вообще может заставить человека снимать кино в России, где занятие это безусловно убыточно?

-- Экономическая тема - это отдельный разговор. У нас в стране сейчас снять фильм «для кассы», как это делается в Голливуде, очень сложно. Я бы хотел поработать в таких условиях - в условиях экономической целесообразности, внятной финансовой схемы. Я сейчас думаю об этом, потому что не может бесконечно продолжаться ситуация, когда деньги на кино берутся у государства, а потом не возвращаются, или возвращаются не полностью. Надеюсь в следующем проекте подойти ближе к другой постановке вопроса, когда финансирование осуществляется из коммерческих источников, а не из спонсорских, если можно так выразиться.

Что касается моего пути. Это не было спонтанным решением, я давно хотел стать режиссером. Вообще я считаю, что режиссером можно стать только с возрастом, с накоплением опыта, и профессионального в том числе, но и человеческого. Режиссер уже в силу своей профессии обязательно выражает какую-то позицию. Если этого нет - мне лично неинтересно такое кино, кино, снятое с точки зрения чистой формы. За редкими интересными исключениями, конечно. Я считаю, что должно накопиться внутреннее содержание, и только после этого, имеешь право высказываться, и только тогда начинаешь думать о форме.

Меня всегда интересовала политика, социальная составляющая нашей жизни - собственно, я думаю, что она каждого интересует, без нее трудно обойтись. Сценарий возник неожиданно: возникла пьеса Виктора Мережко, в ней было много изменено - в том числе с помощью самого Мережко, какую-то часть работы взял на себя я сам, в качестве генератора идей. В основном, конечно, это были два сценариста - Мережко и Алла Криницына. И тут-то и совпали две важные вещи: во-первых, это сама интрига, а во-вторых то, что тема эта ложится на нашу действительность. И на материале этой действительности, на том, что происходит у нас в стране, можно реализовать свои представления о том, как должно быть; о том, какую стоимость имеет жизнь, любовь, ненависть - о соотношении этих понятий. А эти понятия, в свою очередь, согласитесь, уместны в любой стране, в любом обществе и в любое время, они всегда имеют место быть. Поэтому мне это интересно.

-- Снять фильм о кавказской войне, с названием «Кавказская рулетка», при этом без традиционных для военного жанра взрывов, выстрелов, массовок, а наоборот - фильм камерный, драматический, в котором главная история разыграна всего тремя актерами - это смелый, нетривиальный ход.

-- Вы знаете, со мной за время работы над картиной произошла интересная эволюция. Я сам большой поклонник приключенческого жанра - боевиков, вестернов, как, наверное, и большинство мужчин я люблю захватывающие фильмы. В то же время, приступая к картине, я был привлечен еще и тем, что есть возможность снять все в скромных, почти спартанских условиях - не только экономических. Потом, уже работая над фильмом, я понял, что был неправ, и насколько это сложно - сделать историю интересной и захватывающей, будучи ограниченным во всем - и в количестве актеров, и в пространстве: почти все действие происходит в вагоне поезда. Если бы я сейчас имел возможность вернуться и начать сначала - я постарался бы выйти за рамки этого поезда, какие-то эпизоды перенес бы в другую среду.

Возвращаясь к моей эволюции. Думая и о следующей работе, я сейчас ловлю себя на том, что чистый жанр боевика мне уже не так интересен, мне хочется снять более серьезное кино. Пусть это будет боевик по форме, но пусть там будет и серьезная составляющая - социальная, идейная, идеологическая, психологическая. И тут все упирается в сценарий, с которого мы и начали - все закольцовывается. Просто боевик, ради внешних проявлений - неинтересно. Интересно найти форму для идей, для драматургии, для психологических исследований - это да, это здорово.

-- Когда зритель смотрит на экран - он видит интерьер купе, окно, за окном проплывает пейзаж. В то же время с обратной стороны экрана должна собраться команда из нескольких человек - оператор с камерой, звукооператор с микрофоном на удочке, освещение и так далее. Понятно, что все это невозможно разместить на таком маленьком пространстве, а ведь угол съемки постоянно меняется. Как это было реализовано технически?

-- Когда я понял, что мы буквально загнаны в ограниченное пространство, то все мы - оператор, сценарист, художники, даже директор картины - постарались это пространство максимально расширить и, по крайней мере, снять ограничения самого съемочного процесса. Первое что мы сделали - перенесли пьесу и сценарий Виктора Мережко, которая была написана для купе пассажирского вагона, в вагон почтовый, расширили рамки. Затем все стенки в вагоне были сделаны съемными или раздвижными, снаружи вагона устроены специальные площадки для камеры и освещения, в том числе для подсветки наружу: много действия происходит ночью, а за окном можно немного видеть окружающий ландшафт, а не сплошную темноту. Кстати, начиная картину, я, как и положено, посмотрел множество фильмов, снятых в поезде. В этом смысле для меня одним из эталонов был фильм Ежи Кавалеровича «Поезд», или «Загадочный пассажир», как его иногда называют . Замечательный черно-белый фильм, очень стильный. Вот там великий мастер смог, находясь тоже в скованных, ограниченных условиях, все же вывести этот стиль - картина смотрится на одном дыхании. Второй интересный фильм - «Поезд беглец» Кончаловского - там было больше возможностей, конечно, но все равно было любопытно посмотреть на динамику. Много других фильмов пересмотрел, но Кавалерович и Кончаловский заставили меня поверить в успех.

-- Шаг в сторону от темы: как вы относитесь к тому ропоту, который подняла пресса в связи с выдвижением именно «Дома дураков» Кончаловского на Оскар от России, в ущерб «Кукушке» Рогожкина, у которой, как говорят, шансов было больше?

-- Вы знаете, у меня личное отношение Андрею Сергеевичу Кончаловскому очень уважительное, я вообще считаю его одним из своих учителей. Я работал с ним на одной картине, на меня общение с ним оказало большое влияние. Что касается фильма - я его не сумел увидеть целиком, дела оторвали от просмотра, надеюсь наверстать при случае. Первые кадры, которые я видел - замечательные, прекрасная работа оператора Сергея Козлова. Там, кстати, тоже поезд фигурирует - я уже все автоматически примеряю на себя. Я слышал разные отзывы, трудно судить, надо все же посмотреть самому. Что касается «Кукушки» - мне картина очень нравится. Я считаю, что она более чем достойна, и сожалею, что нужно только один фильм предлагать. Если бы не было этого соревнования, то было бы все проще. И тут конечно кто-то будет обижен, я разделяю огорчение авторов фильма «Кукушка» - картина очень достойная, я ее видел, могу засвидетельствовать.

-- Возвращаемся к нашему фильму. Концовка у него - открытая, я бы даже сказал - широко распахнутая. Отчасти это даже напоминает задел для сиквела, или даже целого сериала. Есть такие планы?

-- Над концовкой мы очень долго думали. История девушки-снайпера, к сожалению, не может ничем закончиться, вы же понимаете, она встала на путь в никуда. Она взяла в руки винтовку, убивала солдат… Были разные варианты - у Мережко, например, она сама сводит счеты с жизнью. От этого мы ушли - это как раз и была бы незавершенность. У нас она погибает под колесами поезда. Здесь уже получается пространство для размышления - был ли это фатализм, или высшая кара, или она сама бросилась под поезд? Это вопрос. Она - фигура трагическая, такая же трагическая, как полковник Буданов, например. Любая война, особенно вот такая война, это всегда трагическая история, это всегда трагедия многих людей. Тут можно думать, можно обсуждать, но это так.

-- То есть вы считаете, что точка поставлена?

-- В судьбе девушки точка поставлена, увы, да. Вообще в картине - наверное нет. Остается жива одна из героинь, остается жив один из сыновей - жизнь продолжается. Я бы очень хотел, чтобы картина была философской, чтобы в ней был смысл более глубокий, хотя и не мне об этом судить.

-- И съемки сиквела или сериала вы не планируете?

-- Исключено.

-- Спасибо. И снова о войне. Два года назад, когда еще Балабанов начинал снимать «Войну», все уже тогда говорили, что тема Чечни исчерпана, что зрителю это уже неинтересно. История нас буквально на днях научила не делать поспешных выводов. И все же, вы задумывали свой фильм как осмысление постфактум, или чувствовали, что проблема еще поднимется в полный рост? Взгляд ли это назад для вас?

-- Вы знаете, я думаю что тема Чечни далеко не исчерпана. Я скажу больше - она еще даже не черпалась, не начиналась. Все фильмы, которые были сняты до этого - те которые я знаю, по крайней мере - они на мой взгляд даже не пытались эту тему раскрыть. Даже когда война закончится, возникнет такое количество проблем - социальных, экономических, психологических, вопросов реабилитации… Я уверен - мы просто не знаем многого, или стараемся не думать об этом. Мы живем в благополучной Москве, и даже события, которые происходят - они не влияют на нас так, как влияют на тех людей, которые там находятся, которые воюют с той или с другой стороны, страдают, теряют близких. Это проблемы не для фильмов, не для сериалов - все это поверхностно, согласитесь? Это проблемы для исследований, серьезной киноработы, драматургии - опять же, не скороспелой, а драматургии серьезных авторов, которые туда едут, или сами там были. Исчерпание темы - это не количественный показатель, это показатель качественный. Даже если бы было снято много фильмов, вопрос - каких фильмов, и как глубоко они погружались в заявленную тему, как они рассматривали проблемы и как они их решали? Сейчас я уже не говорю о своей картине - мы все делаем попытки, более или менее серьезные, но согласитесь, что тему Чечни мы еще не рассматривали. Хороший фильм «Война», талантливый, я к нему хорошо отношусь, он интересен. Такие фильмы должны быть, но это опять же жанровый фильм, и вряд ли он претендует на исследование, на глубокий анализ проблем, которые там возникают.

-- Вы сказали, что намеренно выбираете позицию наблюдателя, вы не окрашиваете своих героев в разные цвета, не развешиваете ярлыки. А свое отношение к проблеме Чечни в целом вы можете высказать - как человек даже, не как режиссер?

-- Всегда, когда мы что-либо делаем, есть два вопроса: что мы делаем, собственно, и как мы это делаем. Такая постановка вопроса, на мой взгляд, уместна всегда - будь я военный, режиссер, официант в ресторане, водитель… Мы судим о профессии и о людях по тому, как они делают свою работу. Я лично считаю, что Чечня должна быть в составе России, хотя и понимаю, что там намешано много и политических, и внешнеполитических моментов, и экономики. Я не политик, но представляю, какой там запутанный клубок. Если рассмотреть всю чеченскую войну, то были и позорные страницы, просто позорные. Как патриот, как гражданин России я внутренне обливался горькими слезами. Точно также я сейчас испытываю гордость за то, как был разрешен захват заложников в Москве; слезы радости лились, когда я слушал, как президент обращался к стране - я не преувеличиваю. Наконец-то наша страна начинает приобретать какое-то лицо. Если все меняется в нашей стране - возникает политическая воля, и не просто возникает, а последовательно и правильно проводится, и это вызывает у меня законный патриотизм. Я недавно был в Нью-Йорке, и русские люди, которые там живут, рассказывали мне, что когда произошли события 11 сентября, то все водители, даже таксисты, не сговариваясь, повесили на свои машины американский флажок. Понимаете - все! Русские, индусы, азиаты, американцы, черные, белые - все граждане страны ездили по Нью-Йорку с флажками Америки. Это был какой-то порыв, общее несчастье их объединило. Вот такое мое отношение и к войне, и к событиям вокруг нее - она должна объединить нас, и, возможно, пробудить тот настоящий патриотизм, который идет от сердца, а не эксплуатируется политиками в своих целях.

-- Ваша героиня была снайпером в Чечне. Изменилось ли ваше отношение к ней после захвата заложников на Дубровке? Давайте поставлю вопрос совсем жестко: как вы считаете, могла ли ваша, пусть виртуальная, героиня оказаться в этом театре с миной на поясе?

-- Это очень сложный вопрос. Я был готов уже ответить, что нет, не могла бы, и даже мотивировать это, а потом вдруг представил себе - что было бы, если бы она потеряла своего сына, если бы его застрелили у нее на глазах? Мы никогда не знаем, что с нами будет, и очень трудно зарекаться. И обдумывая эту героиню, решая ее характер, я тоже проходил определенную эволюцию. С одной стороны была снайпером, она убийца, она убивала людей, и она, конечно, не может быть оправдана. Но с другой стороны, я делал художественное кино, я не прокурор и не судья. Поэтому я рассматриваю эволюцию человеческой личности. И те люди, которые были обвешаны взрывчаткой - к ним я не имею никакой жалости, но все равно мне, как художнику, интересно, как люди доходят до такого состояния, когда не жалеешь ни своей жизни, ни чужих?.. Пока я отвечал на вопрос и одновременно размышлял, я пришел к выводу: нет, не могла бы. Все-таки не могла. Иначе неинтересно было бы снимать кино про этого персонажа. Дело в том, что здесь нет никакого выхода: ну что, она бы убила других детей? Это подход даже не человеческий, и даже не зверский. Я большой любитель животных, у меня есть кошки, собаки, даже лошадь есть, и я вижу, как они себя ведут: у них все мотивированно, все оправданно. Вот эти зверства террористов неоправданны, они непонятны для меня. Какой-то фанатизм? Для чего нужно убивать себя и еще нескольких людей? Чего ради? И этот захват заложников при любом исходе ничего бы не достиг, вопрос только в том, сколько жертв бы было. Нормальной логикой этого не объяснить.

-- Когда мы все каждый час смотрели новости о заложниках и террористах по телевизору, то понимали, что жизнь в который раз доказывает нам: реальность - куда более искушенный и изобретательный сценарист, чем все кинематографисты, вместе взятые. Как вы считаете: можно ли, нужно ли и возможно ли снять художественный фильм на основе этих событий? Или этого делать нельзя, или наоборот - нужно это сделать обязательно?

-- Я знаю много примеров, когда в Америке снимают такие фильмы, в том числе и на основе реальных событий; один из них прямо сейчас идет в кинотеатрах, это «К-19», фильм о советских подводниках, а уж если начать считать разные там «Крепкие орешки», то пальцев на руках не хватит. Я их сам смотрел с огромным интересом, я люблю такие фильмы, они захватывают. Здесь вопрос: как и когда это делать? Прямо сейчас это было бы кощунство. Пройдет время, все уляжется и может быть, я не знаю точно… Пока еще все страсти не улеглись, более ста человек погибло, а могло быть и намного хуже. У каждого есть родственники.

Здесь трудно принять решение. Все зависит от того, как это делать. Например вот странно для меня: почему американцы сняли фильм о подводной лодке К-19, и сняли хорошо, получился гимн русскому флоту, а мы не сняли? И это говорю я, потому что лет пять-шесть назад я помогал английской кинокомпании разрабатывать документальный проект о гибели подводной лодки «Комсомолец», узнал много подробностей и был план снять аналогичный фильм, фильм патриотический. Идея натолкнулась на ряд проблем и сложностей, связанных с командованием флота. Архивы, незаконченное следствие, непонятно, кто прав, кто виноват - было сложно пробиться всю эту историю, как сквозь стену, и мы забыли про этот проект. А американцы - сняли. Я думаю, что наше сознание, и сознание руководства, правительства страны будет расти, есть уже признаки оздоровления, и тогда мы будем сами снимать такие фильмы. Если говорить о трагедии на Дубровке - конечно, должно пройти какое-то время, и конечно подход должен быть тщательным.

-- Вопрос в лоб: вы бы сами взялись снимать такой фильм?

-- Да.

-- После такого ответа не могу не спросить о вашем следующем проекте, раз уж вы о нем сами упомянули в начале разговора.

-- Сейчас мы пишем сценарий, это полная противоположность «Кавказкой рулетке». Это будет комедия. Так получилось, что продвигая предыдущий фильм, «Спартак и Калашников», где я был продюсером, я рассказал одному из прокатчиков о «Рулетке», и понял вдруг, что тема эта показалась ему слишком тяжелой, в том смысле, что люди хотят отдыхать и развлекаться. Я подумал, что, может быть, не стоит тоже делать таким тяжелым, и поискать что-то полегче, в другом жанре. Возникло интересное название, которое меня захватило: «Четыре таксиста и собака». Я когда был маленьким смотрел с большим интересом фильм «Четыре танкиста и собака», и такой вот каламбур возник у меня в голове. За название мы ухватились, стали общаться с Аленой Криницыной, она собачница, как и я, и выяснилось, что есть такая порода людей-собачников, которые разводят такс - их называют таксятниками. И вот так оно и покатилось, как снежный ком - таксисты, таксятники, собаки, стало крутиться в головах. Стали возникать разные интересные ситуации, тут же Алена принесла заметку из газеты об уникальной таксе, которая была похищена… В общем, не буду пересказывать все, но меня это заинтересовало. Возникает такая любопытная история, в жанре эксцентрической комедии, но комедия со смыслом - не могу без этого, у меня есть идеи, которые хотелось бы вставить в фильм. Дело в том, что таксы - это очень вязкие, упорные, настойчивые, настырные собаки, это главный признак их породы, потому что они охотники, они должны в норах брать лис, барсуков. Это то, чего подчас не хватает в людях, и это то качество, с которым связаны две стороны картины - это много смешных и забавных ситуаций, связанных с собачьим упорством, и поучительные элементы - собака стала пятым членом компании и ведет остальную четверку по жизни, кое-где даже их воспитывая, становясь примером для подражания.

Фильм выйдет с 5 декабря 20 копиями - в Москве и с 12 ноября в регионах.

Текст: Сергей Аксенов