Как объяснить дракона

Филиппа Бойенс: Смауг – физическое воплощение одной из ключевых тем книги, болезненной жадности. Он одержим золотом. Толкиен называет это «драконьей болезнью». По-моему, отличное название. Его болезнь движет Смаугом, он не просто жаден, он живет алчностью, жаждой золота, он черпает из нее силы. Он не может расстаться ни с одной монеткой. Гномы, кстати, тоже алчны, хоть и не до такой степени.

Бенедикт Камбербэтч: Озвучивание Смауга не похоже на обычную актерскую игру. Нужно было перевоплотиться в огнедышащую рептилию! Так что пришлось нырять на глубину. Когда я закончил, я чувствовал себя агрессивнее обычного. Но этого никто не заметил, так что ничего страшного.

Питер Джексон: Когда мы его анимировали, мы старались передать его напряжение. У него длинная шея, он в любой момент может нанести удар, как кобра. Он не расслабляется ни на секунду. Он огромен, умен и хитер.

Ричард Армитаж: Когда впервые его видишь, чувствуешь себя так же, как тогда, когда впервые увидел Чужого. Он стремителен, подвижен и очень страшен. Он умеет манипулировать людьми.

Бойенс: Наверно, он психопат.

Фрэн Уолш: Он – англичанин!

Бойенс: Важно было не переборщить, не превратить его в комичного злодея вроде Шрама из «Короля-льва». Бенедикт очень этого боялся. Мы же думали о том, почему он не убивает этого крошечного человечка. В конечном счете он тщеславен, и Бильбо по наитию удается на этом сыграть. При этом Питер позаботился о том, чтобы Смауг ни на секунду не утратил свою мощь и могущество. Как говорит Бильбо, «не смейтесь над живым драконом»… Он пугает уже потому, что обладает чудовищной разрушительной силой. Гэндальф говорит в приложениях, что он боится, что дракона можно использовать как оружие.

Джексон: Мы заигрываем с предположением, о котором писал Толкиен, – что Смауг и Некромант могли быть в сговоре.

Мартин Фримен: Я возвращался на студию после Рождества, а Бенедикт уезжал домой. Мы выпили по чашке чая, он уехал, и я снимался в сценах Смауга без него. Правда, Питер дал мне послушать деморолик голоса дракона, и он все время звучал у меня в голове. Я реагировал на него и на кучу переключающихся лампочек. Но в паре с Беном я не работал. По иронии судьбы и до, и после «Хоббита» мы вместе играли в «Шерлоке».

Джексон: Вообще-то мы сомневались, что дракон должен говорить, открывая пасть. Я никак не мог выбросить из головы Шона Коннери в «Сердце дракона». Мы сделали тестовую анимацию, в которой дракон общался телепатически. Его голос должен был просто звучать в голове Бильбо. То, что получилось, показалось нам слишком странным. Когда дракон заговорил голосом Бенедикта, все сомнения сразу отпали. О Шоне Коннери я больше не вспоминал.

Камбербэтч: Это не сцена с загадками. Они схожи, но они очень разные. Прежде всего, из-за размера дракона. Смауг больше хоббита. Хоббит ему не так интересен, как Смеаголу. Он лишь тешит свое самолюбие. Ему нравится повелевать слабыми.

Бойенс: Когда я впервые услышала, как Бенедикт произносит: «Я чую тебя, вор», я задрожала от страха.