Рецензия на фильм «Капризное облако»

На экраны России набежало "Капризное облако".

Тайванский режиссер Цай Мин-Лянь был обречен на призы с первого полнометражного фильма "Бунтарь неонового бога" /Ch'ing shaonien na cha/ (1992), премированного в Гонконге. Его картины "Река" /He liu/ (1997), "Дыра" /Dong/ (1998), "А у вас который час?" /Ni neibian jidian/ (2001) и "Прощай, "Прибежище дракона" /Bu san/ (2003) получали призы на фестивалях в Канне, Берлине, Венеции. Заторможенный сюрреалистический стиль принес ему репутацию одной из главных надежд восточных кинематографий. Его пристрастие к подробному исследованию человеческого тела как субстанции – плотной или рыхлой, гладкой или пупырчатой с разводами, сухой или источающей влагу – заставило критиков писать о самом чувственном режиссере современности. Человек для него – род машины, выполняющей множество разнообразных операций: он заправляется жидкой и твердой пищей, испускает отходы и доставляет себе разного рода удовольствия. Машина самодостаточна, она может утолять свои потребности в одиночку, но иногда ее магнетически тянет к себе подобным. Человекомашины у Мин-Ляня ладные, с точно пригнанными деталями, они похожи на ловких маленьких обезьянок, когда зависают под потолком или долго и трогательно молчат, уткнувшись головой во что-нибудь мохнатое.

Физиологизм картин Мин-Ляня стал его фирменным блюдом и безотчетно нравится поклонникам такого рода зрелищ. Они испытывали в таких зрелищах дефицит – и теперь, судя по отзывам на "Капризное облако", счастливы. Вот только некоторые. Одна коллега предполагает, что тайванские цензоры, которые две недели не понимали, что им делать с картиной, на самом деле тайком наслаждались, смотря и пересматривая. Другой считает фильм "очаровательным и печальным". Третий пишет о "редчайшем совпадении намерений и результатов". Четвертый восторгается "радикализмом".

Меня давно занимает это словечко "радикализм", вдруг ставшее нашим главным комплиментом искусству. Словно крайность сама по себе – достоинство. Но бывает крайняя безвкусица, крайняя глупость, крайняя патологичность. Радикализм, как любая краска, не может быть целью. Ситуацию вовремя разъяснила коллега более простодушная и менее склонная к научным формулировкам: "Это же так прикольно!". Что уже ближе к истине – вполне радикальный подход к искусству. В духе времени, научившегося развлекаться и отучившегося думать.

Все восторженные отзывы априорно исходят из всеобщности такого отношения к фильму. Осмелюсь присоединиться к противоположному мнению.

Итак, героиня предыдущей картины Мин-Ляня "А у вас который час?" девушка Шан Чуй вернулась из Парижа и в течение всего фильма будет пытаться открыть свой чемодан. В парке она встретит героя того же фильма Сяо Кана, но он теперь не часами торгует, а снимается в порнофильмах. Оба молчаливо сближаются, но целомудренно – взгляды, молчание, томление. Что уравновешено другой стороной жизни героя – его профессией. Там он исправно потеет, совершая мелкие кроличьи движения под взглядом видеокамеры. Режиссер относится к порноиндустрии иронично, она ему не нравится своей бездушностью. Он предпочитает духовное сближение, которое к финалу достигнет сексуального апогея. Но и это будет крайне парадоксально – людей словно разделяет стенка (в фильме – буквально), и это пароксизмы не страсти, а безнадеги. Описывать не стану – не хватит легальных слов.

Время от времени центральный сюжет иллюстрируется музыкально-танцевальными номерами. Музыкальной драматургии нет, а есть клипы, рекламные паузы, тематически связанные с предшествующим действом. Эти клипы выдержаны в стиле восточного варьете 60-х, они вызывающе примитивны, наивны и аляповаты. Это не более чем те же "приколы", хотя их публицистические цели иногда даже слишком прозрачны – как, к примеру, эротические поползновения танцовщиц изнасиловать бронзовый монумент партийного бонзы с портфелем. Впрочем, есть и чистое озорство, вызывающее в зале понятный гогот, – как мальчик-член, гарцующий по мужской туалетной комнате, или кордебалет зонтиков, совершающих все те же кроличьи пассы.

Критики, объявившие это новым словом в кино, наверное, просто не знают о существовании фильма 1975 года "Первый голый мюзикл", где те же приколы были использованы на всю катушку – и музифицированные оргазмы и танцующие пенисы. Фильм был непревзойденно аляповат, хотя и на порядок "прикольней", но стилистика и даже некоторые сюжетные мотивы "Облака" так на него похожи, что заставляют задуматься об источниках вдохновения тайванского гения.

Действие "Облака" происходит во время засухи, поэтому все начинается, как в "1984-м" Оруэлла, деловыми телевизионными сводками. Вода в дефиците, в кадре много пластиковых бутылок, обезвоженных нужников и арбузов, которыми герои утоляют жажду – в том числе и любовную. Арбуз здесь идет и как символ, метафора, знак чего-то крайне интимного. Его липкий сок все время течет по человеческой плоти, и косвенный результат просмотра для меня печален: в преддверии арбузного сезона я с отчаянием сознаю, что не смогу прикоснуться к любимым бахчевым культурам по крайней мере год. Хотя понимаю, что режиссер пользуется предметами как иероглифами.

Фильм замедлен, словно из жизни ленивцев. В его тишине слышно, как у зрителей бурчат животы. В нем есть дивно красивые композиции: зеленые арбузы в синей воде, две пятки врастопырку… Есть смешные моменты – как схватка с крабами, которых потом с чавканьем поедают в стиле театра теней. Есть моменты парадоксальные – как курение при помощи большого пальца ноги партнерши. Или финал: человек занимается любовью с почти трупом, когда из окна на него смотрит, изнывая от страсти, живая любимая девушка.

Наверное, это выражение недоступности простого счастья. Наверное, это социальный протест режиссера против необходимости вести двойную жизнь, о котором он толковал журналистам, вспомнив к случаю даже гастарбайтеров, вынужденных таить себя от людей. Наверное. Это тот фильм, где предположить можно что угодно.

Бывает такое специальное кино для специальных людей. Им кажется банальным курить при помощи рук или любить без посредства арбуза. Им всегда нужно немного мазохизма. Тогда перед нами, как они утверждают, шедевр. Или даже новаторство, – как обосновало жюри присуждение картине приза Альфреда Бауэра.

Уважаю любое мнение. Но не могу отделаться от ощущения, что это уже не кино, а диагноз.