Мне бы в небо: почему «Авиатор» — разочаровывающая экранизация романа Водолазкина?

2026 год. В затопленных подвалах Соловецкого монастыря кто-то вглядывается в стены, сверяется с пожелтевшими страницами дневника и с неугасающим оптимизмом верит, что вот-вот обнаружит клад. Нет, это не расхитители гробниц и даже не археологи, всего лишь микробиологи — доктор Гейгер (Константин Хабенский) и его молодая супруга Анастасия (Дарья Кукарских), которые ищут и даже находят «партию» замороженных людей.

Почти 100 лет назад советские ученые проводили антигуманные эксперименты над заключенными и превратили в аккуратные ледышки аж 13 человек. До светлого будущего без коммунизма дожил лишь один из них — Иннокентий Платонов (Александр Горбатов). Пока мужчина приходит в себя после пробуждения и неторопливо вспоминает, как вообще очутился в будущем, вокруг него кипят нешуточные страсти. Богач и меценат авантюры Виктор Желтков (Евгений Стычкин) хочет как можно скорее узнать секрет удачной заморозки и заснуть на век-другой. Бесплодный Гейгер чувствует, что теряет жену, мечтающую о детях. Ну а Анастасия в это время попадает под чары гостя из прошлого. Платонов отвечает взаимностью, ведь девушка — точная копия и даже тезка его возлюбленной 100 лет тому назад.

Александр Горбатов в роли Платонова на кадре из фильма «Авиатор»

Если составить список интеллектуальных бестселлеров или просто главных книг российской литературы последних 15 лет, то фамилия Водолазкин обязана фигурировать в нем как минимум дважды: с романами «Лавр» и «Авиатор», которые на двоих выиграли главные литературные премии страны. Как это часто бывает, однажды кто-то влиятельный решил, что читательский успех обязан конвертироваться в зрительский, поэтому выкупил права на экранизации. Начали неблагодарное дело с «Авиатора», который добирался до больших экранов долгих шесть лет: сменил парочку режиссеров и полдюжины сценаристов — над одним из черновиков работал даже сам писатель. К недавней премьере долгострой добрался с постоянными оговорками и оправданиями создателей: мол, надо понимать, литература и кинематограф — медиумы разные, каждый со своими преимуществами и ограничениями. Другими словами, им пришлось существенно перелопатить первоисточник, чтобы заставить глыбу оригинального текста взлететь.

Константин Хабенский в роли Гейгера на кадре из фильма «Авиатор»

Стоит оговориться, книгу Водолказкина, наверное, и правда можно назвать «некинематографичной». По крайней мере, роман написан в трудно адаптируемом жанре дневниковых записей: книжный Платонов ведет мемуары, вспоминая непростую жизнь в первой четверти XX века. Правда, вместо пересказа нескончаемого потока важнейших событий эпохи (см. проект другого Кончаловского) герой занимается саморефлексией и микроисторией — перебирает абсолютно незначительные для людей будущего детали. Ровесник века, который был свидетелем нескольких войн и революций, почему-то вспоминает солнышко на крымской даче, детскую елку, причудливые запахи и звуки. Получается, человек архивирует в себе повседневность и бытовые мелочи, а не нюансы событий, которые изменили ход мировой истории. Возможно ли снять кино об этой незамысловатой истине? Конечно, и получилась бы абсолютно кинематографичное и даже тактильное зрелище — о фрагментарности памяти и триггерах, которые, как прустовское печенье мадлен, переносят человека в прошлое. Эдакая скромная фестивальная драма про ностальгию и личную трагедию одного человека. 

Александр Горбатов в роли Платонова на кадре из фильма «Авиатор»

Экранизированный «Авиатор» — птица другого полета. Это блокбастер с бюджетом в полмиллиарда рублей, который обязывает создателей представить зрителю максимально понятное и доступное кино. Так что неудивительно, что меланхолия лишнего человека сменилась тяготами любовного треугольника: Гейгер отчаянно ревнует жену и грозится закрыть программу, Анастасия томно смотрит на читающего стихи Платонова, а «человек Серебряного века» заглядывается на небо. Дело в том, что книжного Иннокентия — художника с детским прозвищем Авиатор — в экранизации повысили до полноценного авиаконструктора, мечтавшего собрать свой самолет и покорить небеса. Платонов, конечно, поможет думающей о детях девушке, а конфликт с Гейгером разрешится сам собой — тогда у героя появится время закончить проект столетней давности. В итоге роман о покаянии — а именно исправлением ошибок и поиском прощения занимается герой в первоисточнике — превращается в кино о наивном исполнении мечты, даже двух.

Сравнения и расхождения с романом Водолазкина — важная, но все же необязательная тема. Экранизация Кончаловского — кино самостоятельное, и большинство зрителей явно будут смотреть фильм в отрыве от первоисточника. Но, спрашивается, а что они увидят? Пошлую мелодраму о продолжении рода с секс-сценой, напоминающей эротизм «Комнаты» Томми Вайсо? Тяжеловесную трагедию о несправедливом прошлом, в которой каждый серьезный момент аккомпанируется либо не подходящей настроению, либо чересчур сентиментальной музыкой Максима Фадеева? Как вариант, одну из самых безликих репрезентаций Санкт-Петербурга и современности. 

Кончаловский перенес действие из 1999-го в 2026 год, чтобы не показывать «нищету и разруху», которые, по словам постановщика, мало чем отличались от 1920-х. Задуманный контраст эпох и правда удался: неотесанное прошлое хотя бы кажется живым, современность же выглядит стерильной и безлюдной, будто подготовленной к демонстрации приехавшему чиновнику. Все жители Питера, видимо, собрались на тусовках миллионера Желткова, чтобы поднимать руки вверх, не попадая в такт музыки. В итоге фильм, нисколько не заинтересованный в нашей реальности и духе времени, ничего не говорит об эпохе, хотя те же биохакинг и личное бессмертие — темы явно актуальные, раз их обсуждают даже руководители стран.

В одном из эпизодов Платонову показывают съемочную площадку исторического фильма о начале XX века и в шутку спрашивают, не ошиблись ли они в реконструкции. Иронично, но именно воссоздание эпохи — эпизоды беззаботного детства Платонова в 1908 году и тяжелой жизни в 1920-х — удалось больше всего. Пусть и по понятным причинам пришлось опустить подробности политических репрессий и ужасов Соловков. Но именно в прошлом зрителю, ностальгирующему, подобно Платонову, хочется задержаться подольше. Ведь только там можно скрыться от утомительной драмы наших дней.