Любимое кино. Грязные танцы

Америка начала 1960-х. Приехавшая с родителями на курорт старшеклассница по прозвищу Детка заводит роман с молодым учителем танцев. Они вместе репетируют выступление на шоу для туристов, однако родители девушки запрещают ей общаться с парнем, так как он ниже ее по социальному положению и так как они ошибочно считают, что из-за него предыдущей партнерше танцора пришлось сделать аборт. В конце концов парня увольняют, и ему приходится уехать с курорта. Однако в день запланированного выступления он внезапно возвращается, заходит в зал, где уже началось представление, и видит, что его возлюбленная сидит за столом в углу, с обеих сторон «запертая» родителями. Герой бросает им: «Детку нельзя загонять в угол», а затем берет девушку за руку и выводит ее на сцену – танцевать подготовленный номер.

1980-е годы в мейнстримном Голливуде были эпохой «мужского» кино. Боевики, триллеры, фантастика, фэнтези… Даже романтические ленты того времени зачастую предназначались прежде всего для мужских глаз, соединяя не очень красивых мужчин с привлекательнейшими женщинами. Однако из этого правила были яркие исключения, и одно из них вышло в прокат в 1987 году. В этой романтической драме не было даже намека на мужскую точку зрения – она смотрела на мир только женскими глазами. И это сделало ее многолетним, до сих пор популярным хитом. Эта замечательная картина называлась «Грязные танцы».

Писательница и сценаристка Элеонор Бергштейн всегда любила танцевать – особенно в юные годы, когда состоятельные родители возили ее с сестрой на модные в 1950-х и 1960-х курорты в горах Катскилл в штате Нью-Йорк. Пока «предки» играли в гольф, девушка танцевала до упаду. Она была «королевой мамбо», участвовала в танцевальных конкурсах, а позже, во время учебы в университете, подрабатывала как учитель танцев. Поэтому, когда в 1970-х она начала профессионально сочинять, она включила в свой первый купленный продюсерами сценарий – романтическую трагикомедию «Теперь мой черед» – сцену эротического танца двух главных героев.

В вышедший в 1980 году фильм, однако, эта сцена не вошла. Продюсеры сочли ее излишней и выбросили из текста. Это был болезненный, но важный урок: «Если хочешь, чтобы что-то в твоем сценарии сохранилось, сделай это неотъемлемой частью сюжета». И Бергштейн решила полностью посвятить свой новый сценарий танцам – а также нелегальным абортам.

При чем тут были аборты? При том, что аборты были полностью легализованы на всей территории Штатов лишь в 1973 году, в результате решения Верховного суда страны по делу «Роу против Уэйда». Это решение было примером так называемого «судебного активизма» – перекраивания законов США не в соответствии с мнением народа или его избранных представителей, а в соответствии с позицией назначенных судебных чиновников. Поэтому дело «Роу против Уэйда» тут же стало одним из главных камней преткновения в американской политике, и консерваторы до сих пор агрессивно сражаются за его отмену.

Как убежденная (хотя и не радикальная) феминистка, Бергштейн этого не хотела. Она хорошо помнила времена подпольных, зачастую домашних абортов, нередко заканчивавшихся трагедиями. Однако она не собиралась сочинять мрачную нравоучительную историю, которая вызвала бы интерес лишь у тех, кого не нужно было убеждать в справедливости «Роу против Уэйда». Так что она решила сочинить историческую романтическую трагикомедию, где сюжет вращался бы вокруг страстных танцев, но приводился бы в движение событиями, связанными с подпольным абортом. В итоге картина должна была получиться достаточно красивой и любвеобильной, чтобы заинтересовать публику, а затем через второстепенную, но ключевую для повествования сюжетную линию «протащить» в головы зрителей мысль о том, что аборты ни в коем случае нельзя запрещать.

Так родился сценарий, получивший вполне естественное название «Грязные танцы» (так в начале 1960-х называли весьма откровенный по тем временам рок-н-ролл). Его главная героиня Фрэнсис Хаузман была отчасти автобиографическим персонажем – наивная, идеалистически настроенная девушка из богатой еврейской семьи, которая обожает танцы и вздыхает по привлекательному инструктору, отвечающему ей взаимностью. Имя девушки Элеонор позаимствовала у своей сестры, но семейное прозвище Детка принадлежало самой сценаристке. Прототипом главного героя был Майкл Терранс (настоящее имя – Майкл Гутиеррес), заметный бродвейский танцор и хореограф, который некогда работал учителем танцев на курортах Катскилл и был в числе первых американских популяризаторов мамбо – танцевального стиля, родившегося на Кубе в 1940-х и пришедшего в США через Мексику.

По ходу действия постоянная танцевальная партнерша инструктора делала подпольный аборт, он заканчивался неудачно, и девушка надолго лишалась возможности танцевать, что открывало для Детки дорогу на эстрадный подиум и в объятия главного героя. Дальше события развивались по классическому ромео-и-джульеттному сценарию о любви двух представителей конфликтующих миров (в данном случае – богатых туристов и бедной обслуги), но, в соответствии с позитивной голливудской традицией, заканчивались хеппи-эндом, а не трагедией.

После успеха в 1977 году «Лихорадки субботнего вечера» танцевальное кино в Америке пережило короткий, но бурный ренессанс, и в первой половине 1980-х в прокат вышли такие популярные ленты, как «Слава», «Танец-вспышка» и «Свободные» (Footloose). Все эти фильмы, однако, смотрели на танцы с точки зрения мужских страстей и мужских переживаний. Так, выбирая актрису на главную роль в «Танце-вспышке», тогдашний босс Paramount Майкл Айзнер приказал опросить студийных рабочих и узнать, кого из трех основных претенденток они предпочли бы «трахнуть».

Напротив, «Грязные танцы» были подчеркнуто женским повествованием с обсуждением абортов, фиксацией на отношениях героини с ее отцом и любовью романтичного красавца и наивной «простушки» (классический штамп женской бульварной прозы). Продюсеры-мужчины к такому кино были холодны, и проект топтался на месте до тех пор, пока им не заинтересовалась высокопоставленная сотрудница MGM Эйлин Мизель. Она свела Бергштейн с продюсером Линдой Готтлиб (та активно участвовала в разработке сценария и убеждала сценаристку использовать как можно больше деталей из своей жизни) и попыталась организовать съемки на своей студии, но ее вскоре уволили, и проект вновь оказался бездомным.

В поисках нового приюта для «Танцев» Готтлиб и Бергштейн обошли все голливудские студии и получили несколько десятков отказов. Никто не хотел снимать женское кино, да еще и историческое, танцевальное и еврейское (хотя национальность героини не имеет для действия большого значения, это все же существенная сценарная деталь). Наконец сценарием заинтересовалась расквартированная в Коннектикуте независимая студия Vestron, которая в основном занималась видеорелизами, но иногда выпускала фильмы в прокат. Vestron согласилась профинансировать ленту при условии, что продюсеры уложатся в 4,5 миллиона долларов и что широкий прокат картины будет очень коротким. Неделя-другая в кино – а затем все продажи на видео. Выбора у Готтлиб и Бергштейн не было, и напарницы (Бергштейн стала сопродюсером фильма) согласились на условия прижимистых коннектикутцев.

Ко времени подписания контракта со студией у них уже был режиссер. Эмиль Ардолино, лауреат «Оскара» за вышедший в 1983 году документальный фильм об учителе танцев «С ним мне хочется танцевать», сам пришел к продюсерам и убедил их дать ему работу. Прежде он не работал над художественным кино, но зато он знал толк в танцах и благодаря своей нетрадиционной ориентации был согласен с продюсершами в том, что герой фильма должен быть красивее героини. Студия, кстати, против этого возражала, но авторы ленты были непреклонны. Они хотели снять сказку для женщин, а не тривиальную историю о любви двух исключительно привлекательных людей.

Так как прототипом главного героя был «латинос» Майкл Терранс, продюсеры поначалу искали Джонни среди актеров со средиземными и «латинскими» корнями. Но как только Бергштейн увидела фотографию Патрика Суэйзи из «Красного рассвета» и «Изгоев» и узнала, что он не только красивый актер, но еще и профессиональный танцор, она поняла, что Суэйзи нужно немедленно нанимать. И она была совершенно права – не каждый день встретишь техасского мачо, который любит женщин и балет (Суэйзи унаследовал любовь к танцам от матери-хореографа) и который в школе занимался фигурным катанием и американским футболом. Позднее сценаристка признавалась, что только после знакомства с Суэйзи в полной мере осознала, каким должен был быть Джонни Кастл.

Роль главной героини получила партнерша Суэйзи по «Красному рассвету» Дженнифер Грей, также известная по роли второго плана в подростковой комедии «Феррис Бьюллер берет выходной». Как и Суэйзи, Грей происходила из музыкальной семьи. Ее отцом был бродвейский артист и хореограф Джоэл Грей, лауреат «Оскара» за мюзикл «Кабаре», а ее дедом – выдающийся американо-еврейский комик Микки Катц. От своей семьи девушка унаследовала внушительный нос, который был идеален для роли Детки, но не очень нравился самой актрисе. Позднее она сделала пластическую операцию… и угробила свою карьеру, так как ее перестали узнавать и приглашать на пробы.

Стоит отметить, что 26-летняя Грей и 34-летний Суэйзи были на десять лет старше своих персонажей, но они выглядели достаточно молодо, чтобы это не бросалось в глаза. Также они не очень любили друг друга, поскольку Суэйзи был высокопрофессиональным и педантичным, а Грей – эмоциональной и взбалмошной, с семью пятницами на неделе. Они не понравились друг другу еще во время съемок «Красного рассвета», но на экране и в танце эта неприязнь чудесным образом превращалась в романтическую «искру». Вот уж воистину – от любви до ненависти…

Отца главной героини «Танцев» сыграл бродвейский и театральный артист Джерри Орбах, будущий голос Люмьера в диснеевской «Красавице и Чудовище» и детектив Ленни Бриско в сериале «Закон и порядок». На роль матери Детки была приглашена актриса анимационного озвучания Линн Липтон, но она заболела в первую же неделю съемок, и ее заменила бродвейская артистка Келли Бишоп, будущая звезда сериала «Девочки Гилмор», которая изначально была нанята, чтобы сыграть одну из туристок на курорте. Так как искать ей замену уже было поздно, ее прежнюю роль взяла на себя второй хореограф Миранда Гаррисон. Боссом последней и, соответственно, основным хореографом ленты был Кенни Ортега, ученик легендарной звезды мюзиклов Джина Келли, постановщик танцев в клипе Мадонны Material Girl и будущий сотрудник Майкла Джексона и хореограф Олимпиады 2002 года в Солт-Лейк-сити.

Почему все основные роли в фильме получили выходцы с Бродвея или профессиональные танцоры? Потому что Ардолино не хотел повторения скандала вокруг «Танца-вспышки», где исполнительница главной роли Дженнифер Билс «танцевала» с помощью нескольких дублеров, один из которых был мужчиной. Придя в художественное кино из документалистики, режиссер хотел снимать по-настоящему танцующих актеров, а не создавать персонажей монтажной нарезкой и съемкой в тени или со спины (чтобы не было видно лиц). Кроме того, бродвейские исполнители обходились дешевле знаменитых голливудцев и были трудолюбивее.

Подбирая места для съемок, продюсеры быстро обнаружили, что не могут себе позволить съемки в штате Нью-Йорк, поскольку требуемые местными законами контракты с объединенными в профсоюзы рабочими и кинематографистами были слишком дорогим удовольствием для ленты, которая снималась за треть обычного для того времени бюджета в 12 миллионов долларов. Поэтому вместо курортов в горах Катскилл картина создавалась на двух озерных курортах в Виргинии и Северной Каролине, где не нужно было связываться с профсоюзами и где рабочие стоили намного дешевле.

Как будто пытаясь наказать создателей фильма за измену Нью-Йорку, природа обрушила на них череду погодных испытаний. Съемки картины проходили в сентябре и октябре 1986 года, и в первые дни стояла жара в 40 градусов Цельсия, от которой члены группы, вынужденные работать на солнцепеке, порой теряли сознание. К концу же съемочного периода температура опустилась почти до нуля, что сделало съемки танца в озере опасными для жизни (герои репетируют поддержку, что делать в воде безопаснее, чем в зале, – конечно, если вода теплая). Также кинематографисты страдали от проливных дождей, от пожухлой травы (чтобы она казалась летней, ее приходилось красить)… И от желания Патрика Суэйзи самому выполнять все трюки, что однажды, после съемок танца на бревне, привело его в больницу (от череды падений у него так раздулось травмированное колено, что он не мог ходить).

Впрочем, были у съемок в глубинке, вдали от мегаполисов, и некоторые достоинства. Главное из них заключалась в том, что группа, живущая и работающая в курортном пансионе, быстро и крепко сдружилась. Каждый вечер голливудцы устраивали дискотеки, и это помогало актерам вживаться в роли и отождествлять себя с персонажами. Суэйзи и Грей, правда, так и не подружились. Напротив, отношения между ними с каждым днем ухудшались, и в какой-то момент студия испугалась, что звезды не смогут закончить съемки. К счастью, продюсерам удалось настроить пару на нужный лад, показав актерам кинопробы, где их отношения еще не были безнадежно испорчены.

Чтобы окунуть группу в атмосферу начала 1960-х, Бергштейн включала во время съемок свои любимые пластинки. Когда дело дошло до составления саундтрека, музыкальный продюсер Джимми Йеннер купил права на ряд классических хитов из коллекции сценаристки. Также он организовал запись нескольких новых композиций, среди которых была баллада She's Like the Wind, сочиненная и исполненная Патриком Суэйзи. Актер написал эту песню для трагикомедии «Гренвью, США», но ее режиссеру Рэндалу Клейзеру композиция не пригодилась.

Главный хит картины (I've Had) The Time of My Life, звучащий во время кульминационного танца, был сочинен и записан как демотрек бывшим вокалистом группы Franke and the Knockouts Фрэнком Превитом. В картине, однако, была использована не эта версия (по мнению Суэйзи, лучшая), а профессионально смикшированный вариант, исполненный Биллом Медли из группы The Righteous Brothers и сольной певицей Дженнифер Уорнс. Кстати, несколько лет спустя классическая песня The Righteous Brothers под названием Unchained Melody стала главным хитом фильма «Привидение», где Суэйзи также сыграл главную роль.

Когда фильм был завершен, смонтирован и показан боссам Vestron, те единодушно решили, что заплатили за кусок чего-то вонючего. Один из ранних зрителей фильма, продюсер Аарон Руссо, даже пошутил, что студия больше заработает на «Танцах», если сожжет негатив и потребует страховку. Финансовые перспективы ленты могли бы спасти производители крема от прыщей Clearasil, которые хотели организовать совместную с Vestron рекламную кампанию (кому еще продавать крем от прыщей, как не юным зрителям подростковой романтической ленты?). Однако владельцы Clearasil потребовали, чтобы из картины были удалены все упоминания об аборте, а сделать это было невозможно. Бергштейн позаботилась, чтобы аборт был краеугольным камнем повествования, без которого лента рассыпалась как карточный домик. Так что крему от прыщей пришлось отказать.

В самом конце подготовки ленты к прокату разочарованной студии пришлось пережить еще и конфликт с организацией MPAA, присуждающей фильмам рейтинги. Хотя в картине не было эротики, насилия и ругательств, лента поначалу получила «взрослый» рейтинг R – исключительно из-за «грязности» страстных танцев. К счастью, студии все же удалось убедить ассоциацию, что «секс по вертикали» – это не настоящий секс, и 21 августа 1987 года фильм вышел в прокат с рейтингом PG-13.

Первая же неделя проката показала, что обилие ранних негативных отзывов объяснялось тем, что картину смотрели не те, для кого она предназначалась. Всего за десять дней лента, чей итоговый бюджет составил 6 миллионов долларов, заработала десять миллионов, причем не за счет мощной рекламной кампании, а за счет многочисленных поклонниц. Когда женщины и девушки выходили из зала, они либо снова покупали билет, либо бежали звонить подругам и звать их в кино. Визуально, повествовательно, эмоционально, музыкально это был абсолютно женский фильм без всяких компромиссов для мужчин в зале, и он действовал на зрительниц как наркотик. Профессиональные отзывы, правда, были не слишком лестными, однако это не помешало фильму заработать в мировом прокате 170 миллионов долларов, стать одним из главных хитов года и получить «Оскар» за лучшую песню.

И это было лишь начало. Когда «Грязные танцы» вышли на видео, они стали первым в истории фильмом, который был продан тиражом более миллиона копий. В 1988 году ни одну кассету не брали в американских прокатах так часто, как кассету с «Танцами», и в последующие годы лента продавалась лишь немногим хуже – сперва на VHS, а затем на DVD. Американское телевидение тоже полюбило «Танцы», и они стали в Штатах таким же частым гостем на «голубом экране», как в нашей стране комедии Гайдая и Рязанова. А когда в 2007 году британская телекомпания Sky Television опросила зрительниц, какие фильмы они предпочитают, «Грязные танцы» оказались на первом месте, обойдя такие женские хиты, как «Бриолин», «Красотка» и «Звуки музыки» (на второе место, кстати, попали «Звездные войны» – первое место в аналогичном мужском списке).

Повезло фильму и с цитатами – фраза «Детку нельзя загонять в угол» стала одной из самых популярных кинофраз 1980-х. Она появилась в ранней версии сценария и пережила все переписывания и импровизации, несмотря на сопротивление Патрика Суэйзи, который считал ее слишком глупой и пошлой. Но, как и многие критики картины, он просто не был ее целевой аудиторией. И с годами он оценил эту фразу и не раз переиначивал ее в мрачных шутках о раке, который свел его в могилу. Ему понадобилось немало времени, чтобы оценить, что эта фраза значит для американских женщин, которых даже после официальной победы феминизма часто загоняют в угол или оттесняют в сторону – особенно в Голливуде, который остается мужским царством. И Америке понадобится еще немало фильмов вроде «Грязных танцев», чтобы на фразу о Детке и угле перестали реагировать так бурно, как на нее реагировали в 1987 году – и как на нее порой реагируют и сейчас.