«Кинотавр» 2020: рецензия на фильм «Вмешательство»

Девушка Маша (Анна Чиповская), живущая в безымянной провинциальной глубинке, ежедневно терпит токсичное поведение парня и серость окружающих пейзажей; отец пьёт, единственная доступная работа — танцовщица в клубе, и даже постоянный кашель с кровью, всё чаще волнующий героиню, близкие единодушно игнорируют. В один момент порочный круг обрывается: девушка замертво падает со сцены, оказывается в больнице, периодически вспоминает обрывки эпизодов из операционной и приходит в себя уже новым человеком. Для пущей ясности метафоры Маша позже заявит своему спасителю-хирургу (Андрис Кейшс), что тот починил ей сердце — исправил больной израненный орган и смог прекратить нескончаемые сомнамбулические страдания. После пробуждения (физического и, куда уж без этого, духовного) Маша влюбляется в доктора — разумеется, чтобы их чувства в финале, как и во всяком бульварном романе, оказались роковыми.

Если и существует феномен так называемой русской драмы со всеми её заштампованными образами и сюжетами, то «Вмешательство» является его флагманом. В широких кругах когда-то считали, что любое отечественное кино на тему жизни в провинции и тяжёлой судьбы её обитателей снято долгими крупными планами, душащими своей многозначительностью, а его герои страдают в привычно приглушённом свете на фоне обшарпанных стен. Ксения Зуева, режиссёрка трагедии «Близкие», в своём новом фильме, кажется, решила экранизировать все эти шаблоны. Ещё, само собой, акцентировав внимание на автобиографичности истории и выдержав серьёзнейший хронометраж в два с лишним часа.

Провинциальные гопники, одевающиеся в фирменный Adidas и Reebok, а в перерывах, судя по всему, захаживающие в местный Uniqlo на углу, разыгрывают любовный треугольник в декорациях серых панелек. Гаражи, кругом снег, ближайшая больница — кто бы думал? — в нескольких километрах, а единственные места досуга — падик (или двор рядом с падиком) и клуб. Оно, может, и так, на анализ достоверности мы не претендуем, но вот то, что Зуева в своей вроде бы предельно личной истории использует настолько очевидные образы, уже лишает кино всякой уникальности. Здесь даже сексом по негласному договору с монтажёром занимаются только под псевдочувственную инструментальную музыку.

Причём, как показывает опыт, любой избитый конфликт, а уж тем более классический любовный треугольник можно развернуть во что-то оригинальное. «Любовники» Джеймса Грея, например, вообще были основаны на для кого-то устаревших «Белых ночах» — но мелодрам сильнее по своему накалу с тех пор почти не выходило. Хотя Зуевой скорее нравится снимать — и тут её сложно не понять — очаровательную Анну Чиповскую, мило покусывающую губы и мечтательно закатывающую глаза. Облик её персонажа, безусловно, обладает каким-то неописуемым джейнэйровским магнетизмом, вот только чем дальше авторы фокусируются на её, скажем честно, не очень уж динамичном внутреннем противоборстве, тем яснее становится, что кто-то неосознанно затягивает действие.

Зуевой важнее лишний раз выдержать паузу или, что ещё хуже, добавить пару планов, объясняющих и без того понятную сцену. Чиповская падает замертво. Мы видим её последнюю фантазию — мечту о несбыточной любви, которая сама по себе подчёркивает трагизм. Снова тот же план лежащей Чиповской. Ещё один — на этот раз с другого ракурса: наверное, чтобы не дать зрителю ложной надежды. Можно было бы посоветовать на всякий случай вставить интертитр «Она умерла», но не хочется, чтобы Ксения Зуева приняла это за реальный совет.

Для сюжета о том, что один любит, но бьёт, а другой разрывается между семьёй и молодой пассией (привет, вечерние сериалы с пресловутого телевидения), два часа — хронометраж непосильный. Сцены секса, снятые с самых безопасных ракурсов, вроде бы забивают эти пустоты, но чувственности и эмоциональности (а уж тем более откровенности, которую мы, думается, зря не ценили в «Верности») в них не больше, чем в рекламе презервативов. В этой ситуации особенно жаль Чиповскую, сделавшую из голема Маши настоящий — пускай и глуповатый — характер по-хорошему импульсивной девушки.

И вроде бы Зуева уже доказала, что умеет работать с мрачными сюжетами о двойственности человеческой натуры, а уж тем более с историями о страдающих провинциалах. «Близкие», пускай иногда и неряшливо, но говорили о ней как о режиссёрке с предельно внимательным взглядом к каждой стороне конфликта и всякой личности, погрязшей в безрадостном российском быте. Во «Вмешательстве» ей интересна только Маша — героиня, безусловно, важная в контексте сюжета, но не единственная. Её нервный парень Гоша, страдающий от материнской нелюбви и отсутствия нежности, о своих проблемах заявляет вполголоса (хотя, что забавно, постоянно орёт), чтобы зрители случайно не начали ему симпатизировать. Кардиохирург так вообще безэмоционально шляется по больнице и дому, лишь изредка говоря о тревожащей его разнице в возрасте.

С другой стороны, настолько радикально реагировать на вроде бы личную важную историю максимально неудобно. Для автора и прочих участников кинопроцесса «Вмешательство», понятное дело, может играть колоссальную роль. Вопрос исключительно в том, насколько киноязык и сценарий будут понятны всей прочей публике. Если Зуева смогла выразить свою рефлексию и разобраться во всей любовной эзотерике — пускай. Другое дело, что зритель, ненароком попавший на сеанс «Вмешательства», себя скорее запутает. Тут не только любить — жить не захочется во всей этой адидасовско-панельной России, откуда сбежать можно, только умерев.