Рецензия на фильм «Дела человеческие» — судебную драму об изнасиловании

Студент Стэнфорда Александр (Бен Атталь) возвращается домой в Париж, чтобы увидеться с родителями, которые живут раздельно. Его отец Жан (Пьер Ардити) — известный телеведущий и ловелас, а мать Клэр (Шарлотта Генсбур) — писательница-феминистка. Юноша приходит на ужин к матери и ее новому партнеру, у которого есть семнадцатилетняя дочь Мила (Сюзанн Жуанне). К концу вечера Александр спешит на вечеринку и берет с собой Милу. На следующее утро в квартиру героя наведывается полиция и сообщает, что девушка подала против него иск об изнасиловании. 

Сюзанн Жуанне в роли Милы на кадре из фильма «Дела человеческие»

Французская картина берет за основу роман Карин Тюиль, в центре которого реальная история об изнасиловании. Иван Атталь делит сюжет на несколько глав, что ненароком вызывает ассоциации с недавней «Последней дуэлью» и вечной классикой «Расемоном». Но едва ли режиссеру удается как следует проиллюстрировать разные точки зрения на одно событие: повествование скачет от прошлого к настоящему, оставляя множество пробелов и не давая зрителю возможность сделать конкретные выводы. 

Шарлотта Генсбур на кадре из фильма «Дела человеческие»

Абсолютной правды в мире Атталя словно бы не существует. До того как судья объявит о начале заседания, мелькают обрывки из роковой ночи, которые по всем законам жанра должны пролить свет на истину. Но зрителю не суждено взглянуть на инцидент, вместо этого на экране льется рекой непрерывный поток рассуждений о «серой зоне» и обоюдном согласии. Впрочем, пресловутое «не все так однозначно» мимолетно разбивается о дрожащий голос и слезы жертвы. 

Бен Атталь в роли Александра на кадре из фильма «Дела человеческие»

В изображении самого акта насилия нет никакой необходимости. Желание встать на сторону девушки вызывает вопиющая несправедливость, пронизывающая повествование. Каждый второй напоминает, что Мила не сложила несчастные три буквы, которые якобы должны были остановить Александра. Адвокаты роются в прошлом героини, вытаскивая наружу прежние сексуальные связи: неужели пострадавшая обязана быть воплощением святости, чтобы соответствовать образу жертвы? Мать парня, будучи феминисткой, еще в начале фильма восклицает на радио о необходимости судить каждого, кто совершает сексуализированное насилие. Однако личный интерес быстро затмевает любую объективность и оставляет борьбу за права женщин где-то за пределами суда. Все это заставляет тело покрыться мурашками не хуже сцен насилия в подобных историях. 

В перегруженном сюжете Атталя присутствует намеренная режиссерская отстраненность, а в названии проглядывает горькая мысль, что все происходящее — обыденность, в которой мы существуем. В фильме в дело вступает истинная законность, трезво разглядывающая факты или отсутствие фактов. Но мы не находимся в зале суда, мы не свидетели и не присяжные. Мы — зрители, сопереживающие тем, чей вопль пытаются заглушить предрассудки и привилегии, но от этого он становится только громче.