
Фильм о кризисе материнства с «Сандэнса» стал лучшим зарубежным дебютом на «Одной шестой».
Мужская депрессия и кризис маскулинности заполнили в этом году программы фестивалей — больших и малых. Второй по значимости, но все еще довольно деликатной и не до конца проговоренной темой стала изнанка материнства. На Берлинале показали «Я бы тебя пнула, если бы могла», «Умри, моя любовь» гремела в Каннах, а «Смельчаки» из программы прошлогоднего фестиваля в Торонто попали в конкурс «Одной шестой». Чаще всего для первых фильмов режиссеры выбирают истории взросления, показанные глазами детей, но Ясмин Гордон смещает ракурс на маму, которая и сама пока не до конца повзрослела и совсем не справляется со взрослыми делами.
Швейцария — страна не только молочных рек и кисельных берегов, но и сказочного социального благополучия. Жюль (Офелия Колб) сильно выделяется на общем фоне опрятных родителей белокурых детей: у двоих ее сыновей (Артур Дево и Пол Беснер) смуглая кожа, а старшая дочка Клэр (Жасмин Калиш Соре) пытается брать функции взрослой на себя — едва ли получается. А потому всем четверым лучше удаются выходные, чем будни, — дни, когда можно рвать ягоды с деревьев, плескаться в теплой воде и прыгать на диване. Но как бы ни хотелось жить в ощущении вечных каникул, все равно приходится платить по счетам за квартиру.
К «Смельчакам» проще всего подойти через вереницу ассоциативно похожих фильмов — и стилистически, и тематически. Будто бы неравнодушные к любой социальной несправедливости братья Дарденны попытались снять «Проект «Флорида»»: задор Шона Бэйкера Ясмина вроде бы разделяет, но сильнее хмурит брови и сгущает краски. Мама с самой первой сцены заявляется как ненадежная взрослая с багажом внушительных ошибок — непогашенная судимость капканом-браслетом держит за ногу и то и дело пищит, стоит уйти с привычного маршрута. При этом «Смельчаки» освобождены от разрешения интриги и так называемых обязательных сцен, последовательных флешбэков и широкой подачи контекста. Скорее Ясмина предлагает сцепиться ладонями с детьми и попробовать прожить несколько дней в бешеном темпе без внятного завтра на горизонте.
Смелость режиссерки проявляется не в том, как она обличает бюрократическую систему: не так много шансов на исправление можно найти, а социальный лифт будто недосягаем. А в том, как Ясмина преподносит героиню и как Офелия Колб вживается в образ. Жюль не подходит под архетип жертвы обстоятельств и не вызывает ультимативного сочувствия или желания скрежетать зубами от вопиющей несправедливости вокруг. Измученная женщина, постучавшись в разные двери, решается на бунт — мало продуманный, слишком эмоциональный и совершенно ребяческий, если рассуждать по-взрослому. Да и дети и не всегда разделяют мамин запал нарушать правила и лезть в недвижимость на продажу через окно, чтобы пофантазировать об идеальном доме, где будет оплачено электричество и готов завтрак. Тут и обнажается несоответствие ожиданий от самой себя и реальных возможностей: как бы Жюль ни хотела хотя бы делать вид, что она — прекрасная мама, даже в фантазиях получается не слишком убедительно. А наяву и того хуже.
В то же время сложно не проникнуться почти первобытным стремлением Жюль отгородить детей: в большинстве случае опека выражается в бесконечной лжи, которая погружает чада в изоляцию и оберегает от осуждения — косые взгляды все время летят вслед. От осуждения с насупленными бровями в какой-то момент могут не уберечься и зрители — весь просмотр это что-то вроде калибровки эмпатии: сама виновата или карма в этом случае играет на другой стороне? При всей обреченности ситуации Ясмина не ведет картину к удушающей драме, а стремительностью и умением видеть радость в самых незначительных мелочах воспевает человечность. И пытается снизить планку ожиданий от гендерных ролей и социального одобрения: возможно, смелость как раз в том, чтобы признать, что ты — неправильная мама, а правильных не бывает вовсе.