Интервью с Никитой Михалковым

- Почему вы сейчас, в наше время, сняли кино о войне, такое сложное и на символическом уровне, и на производственном? Какая была цель?

- Мне кажется, самое главное – это не то, чтобы воспитать, но возбудить иммунитет. Иммунитет к жизни. Мы его теряем. Наши проблемы скатываются до уровня «почему мне привезли холодную пиццу», «мне нахамил начальник», «я не разговариваю с мамой», «меня не пустили за границу»… Это действительно противные вещи. И мы боремся с ними, отстаиваем свою точку зрения, или сдаемся, или покупаем нашего противника. Но русский человек может быть свободен только в окопе.

И я же понимаю тех людей, которые говорили в моей юности, в детстве: «Лишь бы не было войны». Потому что война на своей территории – это совершенно иная война. Ни одна стран, которая не воевала на своей территории, не знает что такое настоящая война. Воины гибли, их ранили, привозили гробы, они были изувечены – где-то, когда-то. Население могло устраивать демонстрации: «верните наших сыновей!», но это все равно не то же самое.

Почему немцы подавали на нас в суд, что мы неправильно вели войну? Потому что что по их представлениям война? Надень сапоги, форму, иди воевать. А ты в телогрейке, в валенках, днем ты метешь лестницу комендатуры, а ночью ты с гранатой и с автоматом пускаешь под откос поезда.

Потому что ты зашел ко мне! Ты не вытер ног! Ты залез в валенках в мою кровать! Ты сел задом на фотографию моей матери! Ты сожрал все, что у меня было в доме! Это совсем другая война. Поэтому я все время повторяю слова Толстого: счастье жизни в самой жизни, бытие только тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие.

- А как этому можно научить? Это даже объяснить невозможно…

- Я не хочу учить. Мне достаточно, чтобы человек, или молодая семья, неважно, чтобы он вышел из кинотеатра и открыл ключом свою дверь квартиры, выдохнул и сказал бы: «Как хорошо! Позвоню-ка я матери».

Потому что бывает же совсем по-другому. Что такое, по-вашему, психологическое состояние людей, которые за неимением леса вокруг, как в степях Сталинграда, выкладывают бруствер из замерзших трупов. Это же люди были! Мамы, папы, сестры, жены, братья. Как чушки лежат один на другом и в них попадают пули – Т! Т! А ты сидишь и о них уже не думаешь, они для тебя неодушевленный предмет, бруствер. Наши освободили деревню, шлепнули полицая, а дети его загнули в салазки, облили водой и катались на нем до весны, как на санках. Что это? Зверство? Нет. Это другое, смещенное представление о жизни, которое мне надо показать зрителю.
Но в конце концов все решает одна простая вещь. Интересно смотреть или неинтересно? Хочется смотреть дальше? Это моя самая большая забота. Мне очень хочется, чтобы эта пилюля была, так сказать, вкусной. А вот действие ее – ну Бог его знает, есть оно или нет. Но это хорошая работа, в нее очень много вложено.

- Насколько я понимаю, эта картина снималась со значительной государственной поддержкой…

- Не больше, чем у других. Миллион американских долларов нам дали на первую часть, миллион на вторую. Эта картина не снималась на государственные деньги, она снималась при участии Министерства культуры именно в тех пределах, в каких министерство культуры имело право по максимуму оказывать эту поддернжку. Все остальные деньги мы находили на стороне. И ВЭБ, и ВТБ, они партнеры. Полжизни работаешь на имя, полжизни имя работает на тебя.

- У меня уже три года есть один вопрос. «12 разгневанных мужчин» /12 Angry Men/ (1957) Люмета – предельно рациональная история про людей, которые пришли выполнить важную обязанность. В ваших «12» (2007) один человек из чистого каприза не соглашается с мнением большинства, потом второй говорит: а я тоже, пожалуй, нет. Никакой рациональности, чистая истерика. Откуда такая грандиозная разница?

- Потому что Америка – это великий проект. Очень успешный. А Россия это страна.

В Америке как в проекте нельзя жить без законов. В России, как в стране, к сожаленю, наверное, любой закон без внутреннего сострадания и соучастия не может работать, он вызывает отторжение. Русские законов не любят. Можно с этим спорить, можно, как наш персонаж говорить «Это же ужасно». Да, ужасно. Но это так. Поэтому единственный путь – это сделать человека, воспитать его, сердобольного. Воспитать его участливым, не теплохладным, а участливым. Русский человек может обокрасть родного брата. И чужому человеку отдать все, что у него есть. А в чем заключается ужас общества? Вот сейчас были эти ужасные взрывы. Я скорблю, невинные люди погибли. Но меня не меньше волнуют таксисты, которые в десять раз задрали цены. Это нездоровое общество, но когда оно выздоровеет, оно не будет американским.

- А каким оно будет?

- Не знаю, но точно не таким. Я же вывел форму русского человека. Русским может быть только тот, у кого чего-нибудь нет. Но не так нет, чтоб обязательно было, а нет – и х… с ним. Хочешь машину? Хочу. Но для этого надо впахать. Ну и х… с ней. Что, разве нет:?

- А у вас есть что-нибудь такое, что нет – и х… с ним?

- Да полно. Практически все. Ну нет у меня яхты, ну и х… с ней. Почему я, слава тебе, Господи, самодостаточный человек? Меня удовлетворяет то, что я имею. Где родился, там и сгодился. Вот сейчас предлагают сниматься с Брэдом Питтом и Анджелиной Джоли. Римейк французской картины «Турист», там по-моему снималась Софи Марсо (речь идет о фильме «Неуловимый» /Anthony Zimmer/ (2005) 2005 года, по которому сейчас ставится лента «Турист» /Tourist, The/ (2011), только с Джоли и Джонни Деппом – ред.). Режиссер Флориан Хенкель фон Доннерсмарк, немец, который снял «Жизнь других» /Leben der Anderen, Das/ (2006). Денег предлагают – куча. Джоли, Венеция, Бред Питт…

- И что, не поедете?

- Читаю сценарий – объяснения никакие, оправданий никаких. Человек убивает своего охранника манекеном во время примерки костюма. И я говорю режиссеру: «ты что, ох…л? Ты хочешь, чтобы я это играл? Ну зчем? На чем ты меня возьмешь, зачем мне это играть?». Допустим, я бы играл человека, который знает английский язык и принципиально на нем не говорит, потому что не хочет разговраивать на языке, на котором ему не с кем разговаривать, и он говорит через перевочика. И не о чем. Допустим, играл бы человека, который по большому счету мстит своему прошлому, но и вашему настоящему. Я понимаю, есть такой достоевский характер. И внутренний голос омерзительно говорит мне: «А зачем тебе все это?».

- Не могу не спросить про историю с тем, как вы якобы подали в суд на Артемия Лебедева.

- Нет такой истории. Придумали, что я подаю в суд, придумали, что я отказываюсь подавать в суд. Мне на все это наплевать.

- Вы отказываетесь от контактов с интернет-сообществами?

- Да нет же, я пользуюсь интернетом. Вот мне пришло 15 вопросов разных, я на них ответил – шутя, играя. Потом люди не верят, что это я ответил. Я готов общаться, когда в этом есть что-то живое. Вам интересен человек, который с 73 ряда стадиона Динамо, Лужники или Копакобано швыряет пустую бутылку из-под пива, она падает вниз, оттуда крик, а он сидит и думает: это я сделал?

- Как вы относитесь к раздражению, которое у многих вызываете?

- Знаете, как сказал отец Бунину: «Я не червонец, чтобы всем нравиться». И это справедливо, потому что они мне тоже не нравятся. Другой разговор, что если человек хочет разобраться, и как вы задает вопрос, высказывает свою точку зрения – я готов разговаривать. Понимаете, такая интересная вещь. Не нужно объяснять любовь. «Я тебя люблю». А вот нелюбовь надо объяснять. За что я тебя не люблю? Что плохого я сделал каждому из них? Отнял что-то? Оскорбил? Не нравится, что у меня рост 187 и зубы свои? Что я работаю? «Ненавижу» – это классовое чувство у одних и животная зависть у других. Потому что человек, который с тобой несогласн и имеет аргументы – он хочет узнать, что я думаю о его несогласии. И он мне интересен.