Рецензия на фильм «Девушка с жемчужной сережкой»

О жизни художника Йоханнеса Вермеера почти ничего неизвестно, картины его гениальны. Недавно прошла информация, что больше никто никогда не купит ни одной из них – все 35 сохранившихся полотен наконец-то ушли из частных коллекций в национальные галереи. Соотечественница гения Трэйси Шевалье, написавшая роман "Девушка с жемчужной сережкой" по названию репродукции, с детства висевшей у нее над кроватью, пошла самым простым путем, что автоматически привело к созданию бестселлера. Известный документалист Питер Уэббер, дебютируя в большом кино экранизацией романа, выбрал путь, более сложный, что автоматически не позволит "Девушке с жемчужной сережкой" стать кассовой бомбой. Книга и фильм, не говоря уж о жизни Вермеера, явно отличаются друг от друга. Но на стыке "дамских изысков" и "мужской логики", да еще помещенных в англо-французское производство с участием неотразимого Колина Ферта ("Дневник Бриджет Джонс") и остромодной Скарлетт Йоханссон ("Трудности перевода"), получилось во всяком случае нечто, достойное обсуждения.

Литературный сюжет достаточно примитивен. Шевалье знала, что Вермеер жил в Дельфте XVII века с женой, нарожавшей аж одиннадцать детей, и редко выходил из дому. Это практически все. Фантазии Шевалье хватило на то, чтобы придумать девушку, запечатленную на картине с большой жемчужиной в ухе. Женой она не была, скандалов с Вермеером в анналах не осталось, значит, любовницей тоже, скорей всего, не была. Остается какая-нибудь прислуга. Шевалье сложила предположение, что Вермеер писал прислугу, с тем фактом, что нарисованный жемчуг дороже любой зарплаты, в сумме вышла Муза художника. Она взялась ниоткуда и делась никуда, зато оказалась единственной, кто его понял и полюбил. Дальше пошли эмоции: разумеется, нищенка грамоте не разумела, только от бога знала, что белые облака – это голубые с желтым, и в свете грязного окна и в свете чистого есть разница для картины. В результате к ней мог приставать отвратительный покровитель художника (Том Уилкинсон), к ней мог приставать очаровательный помощник мясника (Силлиан Мерфи), а ей стало достаточно старой песенки, сочиненной Новеллой Матвеевой: "Когда же след от гвоздя исчез под кистью старого маляра, мне было довольно того, что след гвоздя был виден вчера". Особенно если маляр был владельцем плаща, висевшего на гвозде.

Правда, художник Вермеер видится в этом свете несколько неприлично, поскольку приветил нищенку, душу из нее вынул, но так и не полюбил, зато подставил в итоге под гнев жены, тещи и даже покровителя, так что ее все третировали, пока он писал портрет, а потом благополучно выгнали. Станет ли ради своей работы приличный человек сознательно отравлять существование другого человека? Может ли пара жемчужных сережек быть платой за вынутую душу? Это вопрос к Трэйси Шевалье, хотя многие походя отвечают словами Давида Самойлова, сказанными когда-то про такого же гения: "Ох, и будет Амадею дома влет. И на целую неделю – черный лед. Ни словечка, ни улыбки. Немота. Но зато – дуэт для скрипки и альта". Только вот эти все "дуэты для скрипки и альта", мистификация творчества, превращение творцов в небожителей и придыхание при слове "дар божий" разоблачены еще Золя и Драйзером, не говоря о XX веке, и уже с XIX века в принципе неинтересны.

Режиссер Питер Уэббер, однако, знает про Вермеера немножко больше, чем романистка. Фильм посвящен вовсе не эмоциям: может быть, самое неудачное в нем – доминирующее присутствие Скарлетт Йоханссон, про которую действительно можно петь все, что угодно, поскольку фактически ее не было. Но режиссер – человек, явно такой же рабочий, каким был сам Вермеер, поэтому каждый кадр экранизации попытался родить из рабочего материала – из вермееровских картин. Каждый кадр можно рассматривать, словно музейный экспонат, независимо от того, что на нем запечатлено. Овощи на столе под ножом молодой прислуги, мясо в рыночной лавке, лодочника на канале в зимнем Дельфте, лица жены (Эсси Дэвис) и тещи (Джуди Парфитт). Чтобы добиться такой точной стилизации, когда достаточно одних лиц для полного представления, как там жилось Вермееру, нужны были большие усилия. Ведь это длится все полтора часа и ни разу не промахивается (оператор – Эдуардо Серра, "Крылья голубки" /Wings of the Dove, The/ (1997)). Полная, упорная иллюзия "того", отсутствующего мира, но подвижная и живая – разве не подвиг любви? Режиссера хочется защитить, так как из беспомощного романа он все-таки выжал сюжет о любимой работе, способной видоизменить мир, даже если она размером 6x9. Доказал, что и ныне можно чувствовать разницу между мистификацией и мифом, между иллюзией и иллюзорностью.

Вся "исторически подтвержденная" психология, сделанная Уэббером – она в фильме без придыхания. Если Йоханссон вычесть, отношения экранных персонажей вообще не будут затуманены ничем. Они будут столь же негромки, неназойливы, непубличны, но при этом ясны, как картины Вермеера. Ну, разве не прозрачен драматизм того, что одна из домашних была умная, но "социально встроенная", другой был социально встроенный законченный подонок, третья – дура, всю жизнь прятавшаяся от социума за своим большим животом и прятавшая в животе законченную подлость? И куда в этом случае деться тому, кто что-то делает и, чем больше делает, тем сильнее нуждается в оценке, в ответе, в отклике? Фильм был бы интересней, если б сюжет завязался на равенстве талантов художника и модели, если б фантазия, раз начавшись, была смелой и безрассудной. Увы, Шевалье оказалась не такова. Но особая благодарность Уэбберу – что в сложившейся ситуации не полез к Вермееру в душу, довольствовался своим знанием его живописи. Что там знает о герое Колин Ферт – его личная проблема, но режиссер сделал все, чтобы никто не догадался об эмоциях гения, о его отношении к "дару божьему", "небожительству" и даже к Скарлетт Йоханссон.

Молодая артистка могла сколько угодно стараться причаститься, все полтора часа пребывания на экране ни на минуту не закрыв рот – по несчастью, на вермееровском полотне у девушки с сережкой слегка приоткрыты губы. Значит ли это, что девушка в жизни страдала гайморитом? Значит ли это, что мы в праве навешивать на других свои собственные эмоции?

Текст: Екатерина Тарханова