Рецензия на фильм «Элегия»

Нью-Йорк. Профессор литературы Дэвид Кепеш (Кингсли) – разменявший полтинник одинокий бонвиван с мефистофельской бородкой и скульптурной лысиной – считает брак наиболее сомнительным достижением цивилизации и часто мелькает в теле-радиоэфире как автор опуса магнум "История гедонизма в США". Гедонизм самого профессора исчерпывается вывешенным напротив его кабинета телефоном студенческой "горячей линии" на случай sexual harrasment, стремительно стареющей герлфренд (Кларксон), холостяцкой берлогой с фортепиано и отличной коллекцией спиртных напитков. По уик-эндам профессор ходит в баню с одним словоохотливым лауреатом Пулитцеровской премии (Деннис Хоппер), с которым можно обсудить некоторые мальчишеские проблемы в свете грядущего выхода на пенсию.

Понятно, что налаженную у правильно постаревших гедонистов систему моральных сдержек и сексуальных противовесов может запросто расбалансировать какая-нибудь жгучая брюнетка, и такая брюнетка в фильме появляется. Она грациозна, большеглаза и умна. И она кубинка. Играет кубинку Пенелопа Крус. Тут же оговоримся, что эпитет "роковая" применительно к случаю профессора – это, конечно, сильно сказано. Чувства героев, возникшие на седьмой минуте фильма, взаимны, и последующие полтора часа руки в кадре никто от безответной страсти не заламывает. Вся «Элегия» /Elegy/ (2008), собственно говоря, посвящена не живописанию любовных мук, а спокойному, интеллигентному выяснению причины, почему любовь никак не может вылиться у образованных людей во что-нибудь более серьезное. Мешает, конечно, возраст: профессор умный и умеет считать до тридцати (именно столько лет разделяют его и Консуэлу). Маячащая за плечами история американского гедонизма тоже не способствует конструктивному решению вопроса, как и голосовавшие за Рейгана кубинские родители.

Трагедии тут, конечно, никакой нет, есть одна элегия. Притом нью-йоркская. За окном холостяцкого пентхауса маячат небоскребы и льет осенний дождь. В кровати лежит образованная и голая кубинка, с которой можно обсудить Кафку и поговорить про Гойю. Из-за фундаментальных разногласий относительно семейных ценностей и брака никто друг друга по лицу не бьет и мебель дорогую не ломает. Подступающие же к сердцу муки вовремя и хорошо нейтрализуются Бетховеном, сыгранным под метроном, да закадровыми цитатами из литературных классиков. И пить здесь, конечно, надо не шампанское, а бурбон со льдом.

Нет, никто и не думал срывать латинскую дискотеку, куда вместо сальсы запустили лысого человека с внешностью Махатмы Ганди – исполнить "Лунную сонату", для жгучей женщины, прослушавшей курс сравнительного литературоведения. Но в любом случае чересчур холодное и меланхоличное исполнение "Элегии" – единственное, пожалуй, что портит впечатление от в общем безупречного бенефиса Пенелопы Крус и Бена Кингсли.

Впрочем, класть холодные компрессы на головы главных исполнителей требовал скорее литературный источник фильма – роман Филипа Рота "Умирающее животное". В отношении Кингсли, который, сильно раздухарившись, будет напоминать скорее сексуального маньяка, чем влюбившегося на склоне лет профессора, подобная тактика оказалась верной. Но не в отношении Пенелопы Крус, которой заменили Пас Вегу лишь по причине точной, как в романе, разницы лет с Кингсли (получается действительно без года тридцать).

Последняя, конечно, была бы в этой роли и поинтересней, и погорячей, да и грудь у Веги больше. А именно эта штука сыграет фатальную роль в судьбе профессора – не только в начале фильма, но и в его конце. Единственный реальный спойлер, о котором мы не будем здесь распространяться.