«Заповеди даны – стройте сценарии»: интервью с Гарри Бардиным

Гарри Яковлевич, в этом году исполняется 10 лет Вашей студии "Стайер". Эти годы совпали с тяжелым периодом в нашем российском кинематографе, когда было разрушено не только мощное кинопроизводство, но и утрачены художественные высоты, нравственно-эстетические ориентиры в культурном пространстве отечественного киноискусства. Вы избежали этих общих потерь, создали профессиональную студию и сделали на ней уже несколько фильмов, которые получают международное признание на ведущих киносмотрах мира.

Да, за это время мы приобрели больше, чем потеряли. 10 лет назад мы ушли с "Союзмультфильма". Начинали мы с пустого помещения, захламленного, загаженного, а сейчас – это фундаментальная студия, на которой мы заканчиваем уже четвертый фильм.
Первым фильмом, который мы здесь сняли, был "Кот в сапогах". Это пластилиновый фильм, который почему-то нашими фестивалями не принимался во внимание, но получил много призов заграницей. Потом мы сняли "Чучу", получили за нее тоже ряд призов. Потом "Адажио" – и вновь призы. Сейчас заканчиваем вторую "Чучу". Я упоминаю о призах не из тщеславия, а потому, что мы ушли с государственной студии и создали частную, на которой делаем фильмы, скажем так, на уровне. Для меня это – главная награда последних лет.

А как все начиналось? Как Вы, театральный актер, закончивший Школу-студию МХАТ, стали заниматься мультипликацией?

Я озвучивал мультфильмы, и мне так это понравилось, что я решил сам попробовать их снимать. Мой первый фильм был "Достать до неба", потом "Приключения Хомы", "Летучий корабль", "Пиф-паф, ой-ой-ой", "Дорожная сказка", "Прежде мы были птицами". Семь лет я занимался рисованными фильмами, пока не придумал "Конфликт" – со спичками.

Вы всегда работали в экспериментальной стилистике, остроумно и экстравагантно обыгрывая непривычные для кино материалы – веревку, проволоку, пластилин. Вам мало традиционной техники?

Всякий раз мы придумываем себе головную боль. Зато потом, если получается, радости от результата гораздо больше, чем если бы мы делали это традиционно. Например, аналога тому, что мы сделали в "Адажио", в мировой анимации вообще нет. Мы делаем новый шажок, раздвигаем рамки представлений о том, что возможно в мультипликации.

А о чем снимаете Вы свои фильмы? Что исповедуете?

"Адажио" – это трагический, философский фильм о человеческом несовершенстве, притча о толпе, которая не помнит своей истории, не знает и не хочет знать. "Красная шапочка энд Серый Волк" – перестроечная картина, связанная с эйфорией и надеждой тех лет. "Кот в сапогах" – музыкальная сказка, перенесенная в ХХ век. В какой-то степени это уже постперестроечный фильм, похмелье после предыдущей эйфории. Ведь я живу в этой стране и не могу быть вне того, что происходит в ней. Меня не оставляет ощущение тревоги за свое дело, за жизнь моего коллектива. Я оберегаю его.

Ваш "Стайер" – как спасительный кров в общем хаосе жизни?

Для меня это – оазис. Я в нем скрываюсь от всего. Иногда скрыться не удается и тогда надо выходить из этой скорлупы, где-то что-то говорить, что-то писать, куда-то ходить. Но, конечно, самое счастливое время – когда мы просто снимаем кино.

А как бы Вы обозначили, в какой стране мы сейчас живем? В какой жили недавно?

Я бы так сказал: Горбачев строил социализм с человеческим лицом, Ельцин – капитализм со своим лицом. А сейчас мы строим капитализм без лица. И от этого – тревога. Куда нас ведут, непонятно. В любой день могут возникнуть какие угодно идеи, начиная от хороших и кончая бредовыми. Совершенно непредсказуемый курс. Я его не понимаю. А когда я не понимаю, возникает тревога, в первую очередь, за свое дело.

Вам удалось создать студию благодаря организаторскому таланту, силе духа. Удалось пробить, дойти до нужной двери, убедить. Но сколько талантливых людей за эти годы в результате перестройки остались не у дел. Как Вы оцениваете сегодняшнее состояние нашего кино и анимационного цеха, в частности?

Наш цех – в загоне. Я понял, что от государства, как и от природы, милости ждать не надо.

Раньше эта милость была? Были деньги, все работали?

Денег не было никогда. Мы не знали, куда уходят наши фильмы, кто ими торгует. Вернее, знали. Торговали ими конкретные люди. Торговали, как семечками, в нагрузку к игровым фильмам – рубль мешок. Это святотатство. Сами мы были отстранены от наших картин. С деньгами не соприкасались никак. Вернее, соприкасались два раза в месяц, когда нам давали дозированную зарплату, которая не давала нам сдохнуть с голоду.
Сейчас положение изменилось. Появилась свобода, что я ценю дороже денег. Она дает нам шанс реализоваться. И мы этим шансом 10 лет назад воспользовались. Мы во многом отказывали себе долгое время, работали на идею, на перспективу – на создание этой студии. И вот сейчас можно сказать, что мы победили.
Победили благодаря тому, что у меня замечательная команда, готовая терпеть лишения и делать вещи очень профессионально. Эта команда идет со мной рядом вот уже много лет. С ней я могу придумывать самые бредовые идеи, уверенный, что смогу их реализовать. Моя команда – это художник-постановщик Аркадий Мелик-Саркисян, мультипликаторы Ирина Собинова-Кассиль, Наталья Тимофеева и Лидия Маятникова. Мои мультипликаторы – как три кита, на которых стоит "Стайер". Операторы – Игорь Скидан-Босин и Александр Двигубский. Звукорежиссер – Владимир Виноградов. И конечно же, ассистенты, художники.
С этой командой я пришел из "Союзмультфильма". А некоторых добирали уже здесь. Кадры решают все. Сталин был прав.
Я благодарен своей команде, но наша победа – это все же исключение. А правило должно быть такое – я это предлагал и предлагаю: на уровне правительства должно быть принято решение о создании на базе захиревшего "Союзмультфильма" Академии мультипликации, где будет обучаться молодежь, чтобы воссоздать целое поколение профессиональных мультипликаторов, которое сейчас потеряно.

Такого зияющего провала в нашей мультипликации раньше никогда не было?

Никогда. Работали государственные курсы, постоянно пополнявшие наш цех новыми кадрами. Сейчас идет естественное их вымирание, но нет притока. Либо кто-то как-то где-то обучается, лепит что-то, кто-то где-то мышкой на компьютере что-то там шевелит, не имея никаких профессиональных навыков и представлений, и выходит с этим на коммерческий рынок. А коммерческий рынок таков, что все глотает. Как говорил когда-то Богдан Титомир, "пипл хавает". Так вот, "пипл хавает" и эту продукцию. Это называется не анимация, а шевелизм. Я называю это – радость папуаса.
Нужна школа, и к этому надо подходить очень серьезно. Пока этого нет, но отдать свой опыт кому-то хотелось бы. Но как? Я не могу заниматься школой сейчас. Я все время делаю фильмы, потому что мне нужно кормить людей. Большая часть моих мыслей уходит на то, где добыть денег.

Вы занимаетесь коммерческой деятельностью?

Коммерческая деятельность у нас была, когда мы делали рекламу. Последние годы мы ею не занимаемся – нет заказов.

На что же Вы существуете? Ведь надо платить за аренду?

Я благодарен Юрию Михайловичу Лужкову, который решением Московского правительства на 25 лет определил нам символическую плату – один рубль за один квадратный метр. Это царский подарок. Я утром просыпаюсь – думаю о Лужкове, засыпаю – думаю о Лужкове.

Прошлой осенью на Пленуме СК России, посвященном творческим вопросам, вы выступали с главной темой Пленума – "Свобода и ответственность художника". Как Вы для себя определяете эти понятия?

Я не люблю говорить о высоких материях, но, в принципе, художник – это прежде всего собственная личная ответственность и совестливость, а уж если ему дан талант, то это крест, который он должен нести и использовать во благо людей. На телевидении, радио сейчас можно встретить ведущих, которых на пушечный выстрел нельзя подпускать к средствам массовой информации, настолько разрушительную энергию они собой несут. И эта чернуха уже стала вполне узаконена, она внедряется в сознание людей постоянно. Например, стало хорошим тоном причитать о том, что умер наш кинематограф. Сколько же можно! Ну, умер и умер. Но он-то на самом деле жив. Журналисты в поисках сенсаций уже окончательно заврались, потому что есть очень хорошие фильмы. Только номинации последней "Ники" чего стоят! Почему мы стесняемся об этом сказать? Есть подъем в кинематографе! Но почему же мы так любим вываляться в грязи? Это извечная российская интеллигентская проблема – обязательно вываляться в грязи, чтобы быть ближе к народу.

А что, народ у нас любит вываляться в грязи?

Нет, совсем не так. У нас любят убогих. У нас не любят успешных. Так уж повелось на Руси испокон веков. Да ерунда все это. Интеллигент должен оставаться интеллигентом и нести доброе и вечное всегда. И не пойду я смотреть "Даун-хаус". Я уже по фрагментам понял, что это – ощущения 14-летних мальчишек, которые просто самоутверждаются. А ведь этим мальчишкам уже под сорок. И вот здесь-то как раз и возникает вопрос об ответственности художника. Во имя чего собирать деньги на такое кино? Чтобы вот так плюнуть в вечность?

А какие достойные фильмы, появившиеся в последнее время, Вы могли бы назвать?

Почему-то совершенно незамеченным прошел фильм Владимира Меньшова "Зависть богов".

Да нет, его заметили, вот только без особого энтузиазма.

Ну что можно сказать по этому поводу?.. Когда твой ребенок начинает рисовать, петь, танцевать, ты же не говоришь ему: "Господи, как же ты неуклюже это делаешь! Не надо тебе этим заниматься!". А говоришь: "Молодец, смотри, как хорошо ты ножку поставил. А вот так еще попробуй". То есть мы радуемся успеху нашего ребенка. И в данном случае киноведы, не к ночи будь помянуты, не должны вставать в позу по отношению к новым фильмам, а искать в них зерна хорошего, вытаскивать их на свет божий и говорить: "Ребята, посмотрите, ведь вы же можете! Поверьте в себя, и вы сделаете еще лучше, еще интереснее!"
Но почему-то им доставляет саднящее чувство радости растоптать даже зернышки, даже ростки, побеги нового, интересного. Если они так понимают свою профессию, не нужна такая профессия. Я не имею в виду, что надо все хвалить и облизывать. Необходим глубокий анализ с перспективой на плюс, а не просто попытка самоутвердиться за счет кого-то созидающего. А наш сегодняшний критик чаще всего – просто разрушитель.

А как вам "Брат", "Брат-2" и их массовый успех у зрителя?

Это пляски с волками. Здесь у создателей колоссальные проблемы с пониманием ответственности художника. Я как раз и говорил на Пленуме, что ответственность художника заключается в следующем: прочувствовать свое время, понять его, по возможности, и очертить главную проблему. Художник не должен давать рецепты, как ее решать, это не его компетенция. Но очертить проблему, почувствовать болевую точку и дать надежду увидеть свет в конце тоннеля – это его святая обязанность. В основе "Брата" лежит человеконенавистничество. Как можно вбрасывать в этот кипящий российский котел, в эту бочку с порохом такой горящий шмат ксенофобии! Это либо безрассудство, либо провокация. И если это выдается за национальную идею, а молодежь именно так "Брата" и воспринимает, так будь она проклята, такая национальная идея.

А чем Вы можете объяснить успех разного рода "Особенностей…" – национальной рыбалки, национальной охоты?

Это стремление потрафить самым низменным зрительским ожиданиям. Есть, к сожалению, в нашей стране этот социум, никуда не денешься. Раньше это называлось – простой советский человек. Но уж до такой простоты опускаться! Ну, один фильм был, ну да, посмеялись. А дальше?
У нас сейчас разлито очень много пошлости. Пошлость на телеэкранах, в клипах, пошлость киношная, пошлость "аншлаговская", пошлость музыки Крутого, пошлость Церетели, Шилова, Глазунова – это все становится каким-то единым пространством пошлости, из которого выбиваться и быть белой вороной очень трудно. У народа притупляется вкус. Он начинает считать эту пошлость нормой искусства. Но это – не искусство. Это пошлость. И настоящих интеллигентов это оскорбляет. Я не имею в виду себя. Я имею в виду зрителей. Они не пойдут на это кино. Не будут смотреть эту рекламу, где текст – для ублюдков: "Не тормози – сникерсни".
Ощущение такое, что весь советский народ, сократившись численностью и став в результате российским, в одночасье превратился в 14-летнего и заговорил подростковым слэнгом. Да Бог с вами! Ведь это же не так! Только что мы праздновали 200-летие Пушкина. Мы говорим с экрана о Пушкине, потом прерываем рекламой "Не тормози – сникерсни" и вновь возвращаемся к Пушкину. Да так же не должно быть!

Ситуация безнадежна? Или можно остановить этот поток пошлости?

Мне кажется, что в какой-то момент этим должны наесться. Должно произойти пресыщение, когда уже из ушей начнут лезть все эти "не тормози – сникерсни". Тогда, наверное, повернут свои глаза на что-то другое.
Думаю, уже сейчас происходит что-то обнадеживающее в этом смысле, намечается некоторый разворот. Уже захотелось посмотреть про нашу жизнь, про нас. Потому что в какой-то момент показалось, что все мы – сплошь бандиты, рокеры, проститутки, наркоманы, а нормальных людей и нормальных чувств у нас просто уже не существует. Неправда. Существует.
Посмотрите вокруг. Люди рождаются – значит, рождаются в любви. Если в любви – значит, влюбляются. Жизнь человеческая продолжается. Ее еще никто не отменил. Значит, об этих вечных истинах можно говорить.
Я недавно был ведущим фестиваля Булата Окуджавы. Очень много услышал, увидел в эти дни. И понял, что Окуджава, все его творчество – это как Библия в стихах, потому что его поэзия охватывает все стороны человеческой жизни. Я смотрел на молодых и старых людей, стоявших в огромной толпе на Арбате, и видел, что их всех объединяет Окуджава. Он говорит о каких-то вечных истинах высоким поэтическим языком. Булат Шалвович оказался сегодня всем близок, понятен и по-прежнему востребован. В этом я вижу залог того, что мы вернемся к доброму началу и в жизни, и в кино. А в театр народ уже вернулся. Ведь такого театрального бума давно не было. Не за горами и бум киношный.

А среди молодых, приходящих в кино сейчас, Вы видите какие-либо обнадеживающие перспективы?

Они все очень неоднородны, индивидуальны. Вообще, нет такого понятия – молодое поколение. Это же не поголовье. Они все очень разные. Не у всех бойцовские качества. Не каждый может выдержать сегодняшний марафон. Кто-то сходит с дорожки. Некоторые уходят в наркоту, просто в силу слабости духа, в силу отсутствия ориентиров. Теряют веру в себя, не понимают, для чего живут, не находят применения своим силам. А те, кто находят, осуществляют какую-то свою жизненную программу. Они увлечены своим делом. А если увлечены, значит, они на своем месте, они востребованы. Они делают свою жизнь, делают честно, не воруют. Получают удовольствие от этой жизни. Получают возможность видеть мир, ездить за границу, видеть, как живут другие. Они хотят жить сегодня, сейчас. Носить хорошую одежду, ездить на хорошем автомобиле, пить хорошую воду. Они хотят это делать сегодня. Вся эта религия завтрашнего дня, на которой мы воспитаны, им недоступна. Они мыслят другими категориями.

Прошло 15 лет после революционного V съезда советских кинематографистов, когда началась радикальная перестройка кинематографа. Как Вы оцениваете итоги того съезда? В чем он был конструктивным, в чем разрушительным?

Кинематографисты всегда в какой-то степени противостояли системе и поддерживали друг друга в профессии. Сколько добра сделали для своих коллег Пырьев, Ромм, Чухрай! Сколько у нас было таких мастеров, которые шли, доказывали, защищали, добивались! Было коллективное чувство цеха, корпоративности. Сейчас этого нет. Мы расползлись по своим частным квартирам. Собрать нас вместе довольно трудно. Договориться о чем-то – весьма проблематично. И от этого происходит растаскивание нашего цеха на разные идеологические платформы. Я перестал понимать, что происходит. Если в начале перестройки я во всем этом участвовал, сидел-заседал в разных секциях, то в какой-то момент понял, что мне нужно заниматься своей студией, и это – та конкретика, которой я могу принести гораздо больше пользы, нежели протирая штаны на очередных заседаниях. Потому что все это очень похоже на машину, у которой весь пар уходит в свисток.
Мне вообще кажется, что всем нам нужно заняться профессией. Каждому – своей профессией, своим делом, а не поисками идеологической подоплеки во вражеском стане. Объединять нас должно одно – талант, творчество, помощь друг другу и доведение до экрана, до зрителя тех истин, которые незыблемы, которые вне идеологии: не укради, не убий, возлюби ближнего. Чего ж придумывать новое? Заповеди нам даны – стройте сценарии. "Баллада о солдате" и "Летят журавли" строились как раз по этим законам подлинных нравственных принципов, рассказывали о вечном.

А Ваша новая картина "Чуча-2", которую Вы сейчас заканчиваете, – о том же?

Да, как и все остальные. В ней мы говорим о том, что надо вернуться к истокам, надо вернуться в детство. Я хочу подарить детям хорошую картину. Первая "Чуча" была о нежности, о необходимости ласки, любви, заботы о детях – нежный фильм о любви к маленькому мальчику. Второй фильм – о том, что такое дружба, жертвенность, что такое долг и честь в дружбе. Это такое как бы "моралите" в очень яркой упаковке. И все время звучит музыка Исаака Дунаевского. То, из чего я сам вырос, от чего сам получал удовольствие, я хочу подарить детям. У нас замечательный аранжировщик – Владимир Давыденко.
Этот фильм мы посвящаем Исааку Дунаевскому, чье столетие было в прошлом году. Когда иностранцы услышали фонограмму фильма, они были потрясены: "Это же лучше Гершвина!", – сказали они.
Из-за технологических сложностей мы делаем картину уже два года. Короче, решили зрителя обмануть окончательно. Скажу без лишней скромности, мне кажется, нам это удалось. В целом я доволен. Я надеюсь, что это будет хорошим подарком зрителю, если… подарок этот захотят принять. И об этом я хотел бы сказать отдельно.
Проката мультипликации в России нет. Был когда-то, а сейчас его нет вообще. Единственное место, куда я могу предложить свои картины – это телевизионные каналы. В сентябре грядет мой юбилей, 60 лет, и мне бы хотелось, чтобы на телевидении сделали ретроспективу моих фильмов. Не хочу я ни званий, ни орденов. Хочу отчитаться перед российским народом, что мной сделано за отчетный период.
Никто не берет. Есть на ОРТ Анатолий Максимов, человек, ведающий кинопоказом. Я – лауреат Государственной премии, единственный в России режиссер, имеющий три "Ники", "Золотую Пальмовую ветвь" Каннского кинофестиваля и массу других международных призов.
По-моему, показать по телевидению мои фильмы, многие из которых сегодняшний зритель не видел, – достойная культурная акция. Мне кажется, что я заслужил право быть показанным на одном из центральных телевизионных каналов.
Что же говорит мне господин Максимов? "А сколько у вас мультипликации?". "Я могу предложить 3 часа 15 минут", – отвечаю я. И Максимов мне на это говорит: "У меня при этой цифре в голове возникает другая фраза – "А здесь ведь могла быть Ваша реклама…".
После этого я ходил как пришибленный. А на российском канале мне заявили, что у них нет практики показа мультипликации.

Может быть, Вы заламываете большую цену?

До денег разговор вообще не доходит. Им не нужна мультипликация в эфире в принципе. И начинаешь уже окончательно понимать, что вся общая картина пошлости, о которой я говорил, идет с головы. Когда они закупают какие-то дешевые сериалы, которые делаются ну просто "на гоп-стоп", и дети в глубинке думают, что это и есть то самое "оно" и по этому строят свою жизнь, в этом есть откровенный цинизм покупающей, показывающей стороны. И прекрасно они знают, как показывать мультфильмы. Просто это им невыгодно. Я об этом как-то уже говорил нашему Министру культуры Михаилу Швыдкому.

И как в такой ситуации Вы представляете дальнейшую судьбу своей новой картины?

Не знаю. Я предлагаю на телевидении устроить премьеру, но думаю, что это безнадежно. Вот мы сделали в прошлом году фильм "Адажио". На фестивале "Окно в Европу" в Выборге он уже получил Гран-При, Приз "Выборгский счет" и Приз Российско-Европейской Ассоциации, получил также Гран-При на фестивале "Сталкер", Российскую "Нику", приз в Италии, два приза во Франции, один в Иране.
А у нас в России, кроме фестивальной публики, его никто не видел. Когда "Адажио" увидел Джордж Сорос, он загорелся и попросил отправить 5 тысяч кассет в 5 тысяч российских библиотек – за свой счет. Ну почему же Сорос, далекий от России американец, заинтересован в том, чтобы этот фильм, рассказывающий о нашей нетерпимости, агрессивности, был увиден в России, а нашим продюсерам все это абсолютно безразлично?
Недавно мне прислали из Франции огромную папку газетных публикаций с откликами на презентацию моей программы "Бардин вкратце", которая показывалась в марте этого года в нескольких французских городах. И это – уже четвертая ретроспектива моих фильмов в кинотеатрах Франции. Они меня там спрашивают: "Вас в России так же хорошо знают, как у нас?" Что я должен на это отвечать?..
Мне это обидно. Я хочу, чтобы не меня лично знали, а фильмы мои смотрели, и именно здесь, в России. А иначе зачем все это?