Андрей Мерзликин о пермских мифах, будущем кинематографа и роли в новом мистическом сериале «Территория»

«Территория» — возможно, первый российский сериал, который настолько глубоко погружается в суть национальных преданий и мифов. Знали ли вы о пермской мифологии до съёмок?

Нет, я впервые столкнулся с настолько локальным явлением. Раньше предполагалось, что у страны есть какая-то одна общая культура, но, оказывается, на любой территории можно найти свои предания, сказки, мифы, поверья. Не могу сказать, что эту тему глубоко затронули: по-моему, она здесь достаточно аккуратно подана. Да и для кино настолько основательное погружение не всегда полезно.

Это так. Причём «Территория» ещё и сделана в формате жанровой истории: априори зрительской, во многом напряжённой, а потому не уходящей (и не имеющей возможности уходить) в культурологические дебри.

Да, абсолютно согласен. Создатели сценария, кстати, являются уроженцами Перми и Пермской области, впитали эту культуру по мере взросления и перенесли любовь к своей малой родине на экран. Хотя история будет не только развлекать зрителя, но и открывать ему красоты этой территории, рассказывать о поверьях. Мне кажется, это даже полезно с, извините, точки зрения развития туризма — у людей появится желание увидеть Пермь воочию, чтобы потом с нами (то есть с нашим взглядом) согласиться либо, напротив, вступить в диалог. Для меня это большая сердечная радость и, что важно, пища для ума — ты заимствуешь энергию извне, из того, что находится рядом с тобой, из сказок, из песен.

У сервиса Premier несколько лет назад была похожая попытка. Сериал «Мёртвое озеро» тоже обращался к мистической стороне нашей культуры, но не так изящно, как «Территория». И связь авторов с Пермским краем с позиции зрителя здесь действительно очень заметна.

Самое удивительное, что мы задавали все вопросы местным жителям: спрашивали о вещах, которые собираемся показать на экране. И в поверьях это действительно существует — просто уже в более легкомысленной форме сказок и баек. А кино позволяет эти сказки, визуализировав, превратить в нечто более явственное. И тогда это становится предметом для рассуждения, страха. А страх идёт от незнания — и ты хочешь от этого незнания избавиться, начинаешь изучать, понимать.

Вы лично общались с местными жителями?

Да, конечно. Мы их встречали в глубинах Пермского края. Нам удавалось добираться туда, куда не каждый турист с рюкзаком налегке захочет дойти — а уж с аппаратурой и кабелями тем более. Это, кстати, и объединило группу, создало некий микроклимат, и то, что нам удалось снять, определённо стоило всех усилий. Это сделало и картину интереснее, и визуальный ряд богаче, поэтому по возможности мы, конечно, встречались с людьми: разговаривали, общались.

У нас даже исполнительница главной роли — Ксюша Отинова — сама из Пермского края и владеет местным языком. Она нас учила, поправляла, разбирается во всей этой мифологии, фольклоре пермском. Здорово, что консультант всегда находился в кадре. Так что да, вопросы действительно задавали. Иногда придёшь в какую-нибудь деревню и спрашиваешь: «А икотки живут у вас?» Думаю, в каждом регионе есть что- то похожее, но именно в Пермском крае удалось это, что ли, сохранить в первозданном виде. Где-то старая культура давно размылась и существует на уровне чего-то общего, абстрактного, а здесь встречаются вещи, которые не услышишь в школе или детском саду.

С тем, что было на съёмках (я сейчас о целой экспедиции вглубь Пермского края), как я понимаю, вы столкнулись впервые. Что вам дал этот опыт как человеку и актёру?

Это уникальный опыт. Я в профессии, конечно, не первый год, и иногда кажется, что ты обладаешь внушительным багажом знаний, но кино и киноязык не стоят на месте. С каждым днём ловишь себя на мысли, что приходится обнуляться и учиться чему-то новому. На «Территории» я впервые столкнулся с жанром и, если угодно, способом существования актёров в кадре. Не могу найти аналог в русском языке… Есть такое понятие — «трушность».

Понимаю. Определённая естественность, непринуждённость.

«Территория», по-моему, вписывается вот в этот жанр правдивого существования в рамках художественного кино. У зрителя должно было складываться впечатление, что всё происходящее на экране — правда, история с живыми людьми. Там не должно быть актёрской игры. И это, скажу честно, было для меня самым сложным, потому что у меня на уровне инстинкта вырабатываются какие-то заготовленные ролевые модели. Я прошёл ВГИК заново — это настоящий мастер-класс сразу на практике: бросили в воду — учись плавать.

Мне было непросто. Но когда я начал эти интонации подлавливать, стал миксовать свой опыт с новым способом существования в кадре, и, кажется, именно в этом для меня заключён главный интерес съёмок в «Территории». Вот моим молодым коллегам такое давалось гораздо проще: они вроде бы ничего не делают, а в кадре всё есть, всё видно. И за Глебом, и за Асей, и за Ксюшей наблюдал — очень им благодарен за эту практику.

Один из главных конфликтов сериала — противостояние условно современного, городского в лице собственно вашего героя и его спутников и архаичного языческого. Находит ли этот конфликт отражение в реальности и что он может сказать о современной России?

Я часто общался с создателями, и один из вопросов у меня касался того, какой позиции они в этом конфликте планируют придерживаться. А я был в своё время насторожён, боялся, что мы можем бросаться какими-то плакатными лозунгами, будем декламировать. Но меня удовлетворило желание авторов не пропагандировать — этот конфликт становится лишь природой кинематографической основы, фактуры, если угодно. Не хотелось и воспевать языческие мотивы, не связанные с верованиями: всё, что мы оттуда берём, стало основой нашей культуры, наших сказаний, но принимать какие-то позиции и навязывать мнение зрителю мне в данном случае кажется неверным.

Ваш герой — медик, человек науки, который относится к происходящим паранормальным вещам со скепсисом. Насколько эта модель мышления вам близка?

Ну, она близка в силу того, что мой герой старше всех остальных — и это позиция любого человека, который выступает в роли такого присматривающего «дяди». Он даёт традиционную основу отношения к разным вещам, всё подвергает скепсису, находит всему объяснение — это и есть та самая магистральная линия героя. Спойлерить я, разумеется, не хочу, но не всё так просто! Всегда нужно ожидать сюжетного поворота, особенно в случае «Территории». Вот обратимся к моему герою: ведь люди, которые учат жизни и желают нам добра, не всегда дают это добро. Или, напротив, какие-то предвзятые люди, жутко нас раздражающие, по итогу оказываются чуть ли не важнейшими личностями в наших жизнях. Так что и сериал такие откровения не обойдут.

В «Территории» намешано много человеческой природы. Например, проблема неверия: если человек не находит веры, он попадает в поле действия мистических и эзотерических практик. В этом я теперь абсолютно уверен — свято место пусто не бывает. Какие бы верования человек в себе ни нёс, он всегда задаётся вопросами о том, кто он, куда идёт, что его волнует. Поиск духа и веры — вещи, свойственные, по- моему, любому, и некоторые уходят в изучение культуры, языка, народности (вещей, способных дать ответы о прошлом и будущем). У нас вообще много народностей — приезжаешь в Якутию, Бурятию и замечаешь, насколько люди увлечены своим этносом. Раньше ведь, как мне кажется, такого не было, всё это было поверхностно. А в последние пять лет вопрос национальной идентичности встал максимально остро, все пытаются прочувствовать свой этнос. И на Алтае это чувствуется, и в Дагестане, и, чего уж, в Беларуси и Украине заметно. Это говорит о том, что человеку свойственно обнаружить себя, понять себя, найти свои корни и объяснить ими собственные инстинкты.

Мне кажется, такое становление идентичности связано с развалом СССР, появлением нужды в новой общности.

Безусловно. По большому счёту можно написать сценарий продолжения нашего сериала — только на территории всего бывшего Советского Союза. О людях в поисках родителей (эта символичность, кстати, у нас есть — герои ведь ищут пропавших родственников), которые изучают себя, погружаются в себя. Мы что-то расфилософствовались. Боюсь, люди подумают, что проект наш какой-то слишком сложный…

Нет-нет, диалог, на который мы вышли, лишний раз доказывает уникальность «Территории». В одном интервью вы сказали, что, в отличие от некоторых коллег, не стесняетесь сниматься в сериалах, ведь это своего рода тренировка перед Олимпиадой.

Сразу же уточню — это было 10 лет назад. Раньше сниматься в сериалах всем, уж простите за это грубое слово, было западло. Если ты пошёл в сериал, значит, становишься несерьёзным актёром. Ну а я тогда подумал: «Ну ладно, ребят, значит, я несерьёзный актёр, буду сниматься». Потому что — а где мне ещё тренироваться? Полный метр-то никто не предлагает.

Да, я это понимаю. Но скорее хотел выйти в другое русло — спросить, поменялось ли ваше отношение (по ответу уже стало понятно, что да) и отношение коллег к такому радикальному изменению в индустрии. Ведь авторские многосерийные проекты от наших соотечественников уже не редкость, и порой они лучше полных метров.

Так и есть, так и есть. А уровень полных метров — думаю, не открою вам тайну — стал крайне невысоким. Сериал уже даёт больше возможностей для эпоса, чего-то широкого, размашистого. Но я, естественно, об общей тенденции, мировой, в которую Россия, впрочем, тоже входит и которой пытается соответствовать. Интернет- платформы дают всё больше качественного развлекательного контента, они вступают в интересную мировую схватку — и мы радуемся, когда Netflix покупает очередной наш сериал для показа англоязычной аудитории. Сейчас «Эпидемия» Паши Костомарова попала на стриминг (с чем я поздравляю всех создателей). Для меня это радостная новость, прецедент, и Good Story Media, по-моему, уже не один проект продали. Это хорошая практика, которая говорит о том, что именно за сериалами будущее. Эпоха коротких чеховских рассказов прошла — сейчас в тренде романистика, «Война и мир».

Эта тенденция в России ещё актуальна из-за традиции русского романа, по- моему. Вопрос ребром: будущее нашей индустрии за сериалами?

Мне кажется, всё сохранится — и кино, и сериалы. Но кино приобретёт некую форму длинного полуторачасового трейлера к чему-то большему. Оно будет сохранено в чистом виде, как жанр, однако перейдёт в рамки фестивальной формации. А вообще кино должно существовать как минимум для того, чтобы в нём дебютировали молодые режиссёры. Раньше это была короткометражка, а сейчас именно полнометражное кино может стать своеобразным показателем, может ли автор перейти с короткой дистанции на длинную. В сериалах ведь нагрузка более основательная.

Хотя я, честно сказать, до сих пор больше кино люблю. Для меня кинематограф с точки зрения юношеских лет — самый удобный формат, за полтора-два часа дающий уйму эмоций.

Ну и атмосфера зала, само собой, роль играет.

И атмосфера, да. Наконец, культура — кино развивается тогда, когда существуют киноманы, люди, которые относятся к искусству культово, узнают всё о режиссёрах, актёрах. Квентин Тарантино для меня один из главных представителей такого киноманского движения.

Думаю, лучшим завершением нашего разговора станет перемирие кино и сериалов. На этом и сойдёмся.