Дэнни Бойл: «Индия — странное место»

Дэнни Бойл рассказал о нищих, Кене Лоуче, «Крепком орешке» и об Индии, которая принесла ему полный комплект «Оскаров».

Кажется, со времен фильма «На игле» прошла целая вечность, да?

Конечно. Его ведь снова переиздают на DVD. Вечно они применяют этот драгдиллерский приемчик: изымают фильм из продажи года на два, а когда люди уже отчаиваются найти диск, наводняют рынок новым изданием. Меня попросили записать интервью для DVD и прислали интервью со всеми участниками. Вот это было здорово – слушать воспоминания Келли МакДональд о том, как она начинала у меня. А ведь сейчас она ведущая актриса у братьев Коэн!

Ну, там все сделали неплохую карьеру.

Дело в кастинге. Полдюжины точных попаданий – большая редкость. К тому же, далеко не во всех фильмах с большим количеством персонажей у каждого есть возможность блеснуть. «На игле» в этом отношении странная картина: там блеснули все.

Когда они вам диск прислали, вы пересмотрели фильм?

Нет, я довольно давно не смотрел его от начала до конца, хотя какие-то куски периодически попадаются на глаза.

Вы решили снимать «Миллионера из трущоб» в Индии, чтобы избежать того давления со стороны студии, которое испытали на съемках «Пекла»?

Обычно о таких вещах задумываешься постфактум – когда журналисты начинают задавать вопросы. Над «Пеклом» я просидел года три – сначала на съемках, потом с графикой, потом на монтаже. Кругом – одни и те же лица, а сам фильм – про одиночество в космосе. А Мумбай – это же полная противоположность. Там повсюду люди!

И с каким настроем вы туда ехали?

Нельзя допускать мыслей типа: «Нам же не дадут разрешения на съемки, что мы тогда будем делать?». Или орать на всех подряд: «Что значит, нам не дают разрешения на съемки?!! Я здесь режиссер! Я все равно буду снимать!». Единственный способ справиться – это сказать себе: «Ну, ладно, поглядим, что тут можно сделать…» Индия – странное место. В конце концов, это даже начинает помогать. Многое тут кажется невозможным, какие-то задачи невыполнимыми, но если только смиришься с этим, все – считай, что пропал. И вот снова и снова уговариваешь себя, что все великолепно, кино будет просто замечательное, и работаешь дальше. Если довериться этой стране, она отплатит тебе сполна.

Как работалось с индийскими актерами? Они вообще знали, кто вы такой?

Нет. Для них я был просто «белый человек». Некоторые из них видели «На Игле» и говорили: «Ух, ты! Неужели он хочет снять с нами что-то вроде этого?». Так что мне буквально сошло с рук убийство. А это ведь то, к чему стремится каждый режиссер. Если тебе сходит с рук убийство, значит, все идет так, как надо. Если сходит с рук убийство – это непередаваемое ощущение…

Сюжет о мальчишке из трущоб на игре «Кто хочет стать миллионером?» в пересказе кажется слишком сентиментальным. А фильм получился вполне жестким.

Но ведь сама Индия – жесткое место! Мне оставалось только точно передать условия, в которых живет огромное количество бедняков. Нищих там действительно калечат, чтобы и больше подавали. Но шок и ужас, который испытываешь, узнав об этом, никак этим людям не поможет. Потому что ничего, кроме сочувствия, ты им дать не можешь. Бандиты контролируют улицы – если кто-то не может заплатить, он отдает им еду. И вот они побираются, побираются, побираются, а ты останавливаешься на красный свет, и они стучат в окна машины, но если ты уезжаешь, ничего не подав, вместо того, чтобы крикнуть вдогонку: «Да пошел ты, жадный м…к, гнилой западный п…к», они кричат: «Еще увидимся, до завтра» и машут тебе на прощание. Это просто поразительно.

Как эта атмосфера повлияла на фильм?

Я считаю, одна из причин успеха фильма заключается в том, что он экстремальный. Жизнь в Индии – это и есть экстремальный опыт. Там все по максимуму, повсюду – крайности. В Америке и Европе таких перепадов уже не встретишь, людям редко выпадает шанс приобрести опыт выживания на грани. Мумбай по части крайностей напоминает викторианский Лондон, поэтому и фильм воспринимается многими как диккенсовский. Я и сам считаю его таким.

Вы как-то говорили, что экстрим остался только в жанровом кино…

Я думаю, что зритель идет в кино за крайностями, но в последние десять лет находит их только в фильмах о супергероях и фантастике. Если вы хотите экстрима, вы идете на «Темного рыцаря». И вот он экстрим, вот – невероятная работа Хита Леджера. Но в реалистичном кино, которое я люблю, – фантастику я вообще-то не очень – гораздо труднее безнаказанно устроить нечто подобное, потому что сама жизнь лишена остроты: мы печемся о здоровье и безопасности, политической корректности и соблюдении социальных норм. Поэтому история, которую мы рассказали в «Миллионере из трущоб», возможна только в Индии, где условия жизни намного жестче.

У вас здорово получается стирать границы между реалистичным кино и жанровым. «28 дней спустя» – это хоррор в стиле Кена Лоуча, в котором социальные проблемы вплетены в фантастический сюжет.

Смешивать эти вещи было очень интересно. Я никогда не стал бы снимать чистый ужастик, несмотря на то, что питаю слабость к экшну. Честолюбивый план состоял в том, чтобы протащить в картину пару поводов задуматься.

Но вы понимали, что «28 дней спустя» может стать частью успешной серии?

Я понимал, что это экшн. Я люблю боевики вроде «Крепкого орешка», в основе которых – социальная ярость. Эта форма нетерпимости больше не основана на религиозных или расовых различиях, сегодня ее порождает сама скорость нашей жизни, хотя об этом и не принято говорить.

Каково было наблюдать за тем, как Хуан Карлос Фреснадильо развивает вашу идею в «28 недель спустя»?

Одно удовольствие. Я был исполнительным продюсером, снимал кое-что во второй группе, работал со сценарием. Но когда я сидел в кинотеатре Шефтсбери Авеню, то все-таки смотрел фильм как зритель и подумал, что это чертовски приятно.

Но не так приятно, как если бы он был ваш собственный?

Я слишком хорошо воспитан, чтобы формулировать это так (смеется). Иногда просыпаешься с мыслью, что все твои фильмы – полное барахло. А на следующий день тебе уже кажется, что они будут жить в веках. Вероятно, истина где-то посередине.

В «Миллионере» показана работа call-центра, в котором трудится Джамал. Что интересного вы узнали об этом бизнесе?

Я понял, что большая часть работы этих людей вообще не связана с разговорами по телефону. Это как заказать билет на поезд. Вот хочу я поехать в Манчестер, повидаться с отцом. Бронирую электронный билет через Virgin, заказ прошел через Индию и вернулся ко мне. По большому счету, вот чем занимаются информационные службы. Телефонные разговоры составляют небольшую часть их работы.

Кем вы себя все-таки считаете: британским, европейским или голливудским режиссером?

Я – британец, родился и живу в Великобритании. Мне никогда не хотелось жить в Америке, разве что в Нью-Йорке, и то всего пару лет, потому что мне нравится этот город. Но я чувствую себя британцем в том смысле, в каком был британцем Ник Роуг. Он мой герой. Он снимал очень своеобразное кино, сделал десять потрясающих фильмов за двенадцать лет, но никому и в голову не приходило сказать, что он, дескать, британский режиссер или какой-нибудь еще. Ничего подобного про него никто и подумать не мог.

Вы ведь поклонник Кена Лоуча?

Да, он исключительный режиссер.

Но ваши фильмы ведь гораздо кинематографичнее, чем его.

Что? Что? Что? Да чтобы добиться того, что делает Лоуч… Нет, вы даже не представляете, насколько сложно достичь безыскусности Лоуча в кинематографе! Безыскусность – это сложнее всего. Спросите кого угодно. Вы можете не соглашаться с его политической позицией, можете считать, что кино должно быть более захватывающим, но Лоуч все равно невероятный.

Вспомнить хоть один кадр из фильмов Лоуча сложнее, чем сотню из «Миллионера из трущоб»…

Но это не означает, что режиссер из меня лучше! Можно сказать, что «Крестный отец» снят в манере Лоуча, безыскусно. В этом весь Коппола. Вы не увидите у него необычных ракурсов, как у Скорсезе. Так вот, именно эти режиссеры по-настоящему владеют ремеслом. Им не нужно прятаться за камерой. Сцена настолько филигранно выстроена, что камере остается только запечатлеть ее, а зрителю – стать свидетелем. Для меня самого камера как раз – это возможность выразить еще одну точку зрения, часть опыта героев, а то и самостоятельный персонаж. Режиссеры, о которых я говорил, этого не делают, их кинематограф ближе к живописи. Камера в их фильмах куда статичнее и надежней: она никогда не сбивает с толку, только помогает видеть.

«Миллионер из трущоб» безупречен в том, что касается музыки, кастинга, даже сцены насилия впечатляют…

В кино многое зависит от вкуса режиссера. Но я, кстати, не уверен, что «хороший вкус» – это комплимент. Бытует мнение, что любое хорошее развлечение апеллирует как раз к дурному вкусу.

Зубодробительный вопрос, но все же: что сформировало ваш вкус?

Мое происхождение. Я вырос в Манчестере. Сейчас я живу в Лондоне, но очень горжусь своими манчестерскими корнями. Семья, конечно. Работа в Королевском театре, которая научила меня уважению к драматургам и сценаристам, а это ох как помогает в кино. Сам я не пишу, а вот потребность в хороших сценариях испытываю. Мне повезло работать с Саймоном Бофоем, Алексом Гарландом, Джоном Ходжем, Фрэнком Коттреллом Бойсом. Неплохие, мягко говоря, писатели. И, боже правый, мне было без них не обойтись. Все это сформировало меня, как и то, что мне самому пришлось всего добиваться, с нуля. Кстати, это ощущение – одно из главных в «Миллионере…» Несмотря на то, что в моей карьере был большой фильм с суперзвездой, «Пляж», я по-прежнему не стремлюсь быть в центре внимания. Мне гораздо уютнее вне зоны видимости радаров.

Почему?

Смотрите, даже в такой отличный журнал, как EMPIRE, который всегда поддерживал мои фильмы, я не могу попасть просто так. Мне, в отличие от кинозвезд, для этого нужно что-то сделать. Но мне так даже больше нравится. Чертов фильм сам должен пробивать себе дорогу, работать локтями, кричать: «Эй, всем смотреть на меня!». Так было с «Миллионером…» и с другими моими фильмами, их нельзя не заметить, они сами требуют внимания. Тот же самый золушкин сценарий: всего добиться с нуля. Вы упомянули «Пляж». С каким чувством вы вспоминаете этот опыт?

Я много думал об этом на съемках «Миллионера…», потому что между этими двумя проектами – огромная разница. На «Пляж» нам дали 50 000 000 долларов, а мне, вообще говоря, комфортнее с таким бюджетом, как на «Миллионере…», с бюджетом миллионов в пятнадцать. На съемках большого проекта приходится постоянно идти на компромиссы. Хотя ДиКаприо стоял за меня горой. Он приходил на студию и буквально дух из них вышибал, лишь бы мне дали делать то, что я считал нужным. Но вообще я люблю, когда денег чуть-чуть не хватает, так мне лучше работается. Когда мы дела- ли «Пляж», то вывезли в Таиланд кучу народу и оказались в своего рода рекреации. На «Миллионере…» же у нас не было такой возможности, поэтому вокруг – настоящая Индия, а в «Пляже» видно, что мы находились в каком-то коконе.

Студия вас поддерживала?

У меня же был Лео, а у него есть удивительное для кинозвезды свойство: он без оглядки идет за режиссером, полностью доверяется ему. Если Лео верит в проект, он действует по принципу «Мы делаем так, как скажет этот парень». Просто невероятно, как он поддерживал Скорсезе, как он, если хотите, помог Скорсезе вернуться. Это ведь он дал Скорсезе второе дыхание, или третье, или четвертое, или какое оно там сейчас у Скорсезе по счету, но это целиком заслуга Лео. Такой и должна быть настоящая большая звезда, без дураков.

Но вы все же не считаете, что справились с задачей.

Я помню, что мне категорически не нравились эти люди. Мне нравились актеры, мы отлично провели время в Таиланде, но персонажи меня раздражали.

«Пляж» поссорил вас с Юэном МакГрегором?

Он был очень расстроен тем, что ему не дали роль. Он мог бы сыграть, но мы предпочли Лео, потому что под него давали больше денег. А мы ведь виделись с Юэном недавно, и я извинился. Надо, кстати, позвонить ему и сказать, какой он крутой в сериале «Долгий путь вокруг Земли», я его недавно по DVD посмотрел.

И теперь вы снова друзья?

Да. Мне бы очень хотелось снова с ним поработать. Юэн – звезда, он обладает редким сочетанием качеств: прямотой, цельностью, и в то же время умеет увлечь аудиторию. Чего еще желать?

Вы наверняка считаете, что «Пекло» – великий фильм, на который никто не пошел?

Меня и правда расстроило, что мы не смогли затащить на него больше народу (смеется). Хотя странно все это. В обычном магазине ко мне подходили люди и говорили: «Я посмотрел «Пекло», отличная вещь!». Сняв фильм, я обычно не пересматриваю его в течение пары лет, но тут так вышло, что я посмотрел минут сорок «Пекла» через плечо дочери. Довольно забавно смотреть кино из-за чьей-то спины. Я вообще считаю, для режиссера это единственный способ смотреть кино. И тут я подумал: «А ведь получилось совсем недурно!» И это притом, что мы опять пытались снять большое кино за маленькие деньги.

Вы думаете, фильм загубил неграмотный маркетинг?

Это такое м…цкое оправдание! Все вечно его используют, когда что-то не получается. Думаю, причина неудачи в том, что мы не смогли отделить фильм от тех картин, которые вдохновили нас на его создание. Космическая тема уже очень хорошо разработана, тут трудно быть оригинальным, и все-таки отчасти мне это удалось. Я горжусь этим фильмом, но работать над ним было так тяжело, что в ближайшее время я вряд ли взялся бы за что-то подобное.

Почему вы отказались от фильма «Чужой: Воскрешение»?

Во-первых, я пришел в ужас от технических подробностей. Через десять лет я снова столкнулся с этой проблемой, снимая «Пекло», и еще раз убедился, что у меня сугубо гуманитарный склад ума. Во-вторых, тогда же Джон Ходж написал сценарий «Жизни хуже обычной», я сделал выбор в его пользу и, честно говоря, до сих пор ужасно горжусь этой картиной. Конечно, с точки зрения карьеры надо было соглашаться на франшизу. Но я же и так в итоге сделал франшизу, только свою собственную, а это гораздо круче.

Но вы же такой поклонник «Чужих», неужели вам совсем не хотелось сыграть на этом поле?

Я хотел снимать «Воскрешение», потому что Джосс Уэдон написал потрясающий сценарий о том, каково это быть клоном. Да, это был экшн, но в то же время – настоящая научная фантастика, умная, тонкая. Конечно, сейчас мы уже пережили появление овечки Долли, а тогда хорошая фантастика опережала реальность, предвосхищала какие-то вещи. Поэтому-то я и хотел снимать это кино. Но когда по-нял, через что придется пройти, сказал себе: «Мать твою, ну что мне теперь застрелиться, что ли?». И отказался в пользу проекта, который был мне по силам.

Ваш несправедливо забытый фильм «Миллионы» теперь кажется ступенькой, ведущей к «Миллионеру из трущоб»…

Так и есть. Это фильм о жителях небогатых английских пригородов. Кино ведь обычно снимают либо об отбросах, как персонажи «На игле», либо о сливках общества. А жизнь миллионов людей посередине отчего-то считается некиногеничной.

Когда вы в последний раз смотрели «Неглубокую могилу»?

Слушайте, я же недавно получил приз за вклад в киноискусство…

В смысле жизнь кончилась?

Ну, вроде того (смеется). Так вот в честь этого они будут показывать два моих фильма: «Неглубокую могилу» и «Миллионер из трущоб» – первый и последний. Это же ночной кошмар, неплохой повод проснуться среди ночи в холодном поту с мыслью: «Боже, они выбрали эти фильмы, потому это первый и последний!» Но вообще пересмотреть «Неглубокую могилу» со зрителями было бы неплохо.

А воспоминания от съемок остались хорошие?

Исключительно. У нас был всего один миллион долларов, и мы продавали мебель, чтобы закончить съемки. Такое не забывается.

Есть что-то общее между «Неглубокой могилой» и «Миллионером»?

Конечно. Я думаю, первый фильм всегда лучший. Всегда. Он может быть не самым успешным или совершенным, но он лучший, потому что никогда больше у тебя не будет такого ощущения неизвестности. Если ты можешь с собой справиться и не паникуешь, это фантастическое ощущение. Интуиция, фантазия и свежесть взгляда – такое бывает только раз в жизни. Возьмите, к примеру, «Просто кровь». Коэны – гении, но лучше фильма они не сняли! И мне плевать, что думают остальные. На съемках в Индии я снова испытал это ощущение первого фильма, и это было потрясающе. Я отказался от штампов, уловок, всех этих привычных профессиональных штучек и постарался придумать все заново. Это здорово, когда можешь спросить сам себя: «Как же все-таки мне это сделать?»

И последнее, что вы имеете против «Звездных войн», а?

Ох, я знал, что этим кончится (смеется)! Как свяжешься с EMPIRE, так сразу «Звездные войны». Вы даже когда списки свои делаете, у вас всегда на первом месте «Звездные войны», а на четвертом – этот, мать его за ногу, «Побег из Шоушенка», ну почему, а? Почему?

Вы не из тех случайно, кто считает, что «Звездные войны» поставили жирный крест на интересном, экспериментальном кино?

Я никогда не был фанатом «Звездных войн». Когда они вышли, я был панком и жил музыкой. Кино меня особенно не интересовало, кроме «Апокалипсиса сегодня», на котором я был просто помешан. Как видите, этот фильм не совсем в стиле «Звездных войн». Но я признаю, что сделаны они потрясающе. И первые три картины действительно изменили мир вокруг, это же очевидно. Только я не вижу в этом ничего страшного. «Звездные войны» всего лишь установили планку. Хочешь, чтобы твое кино любили так же? А ты сделай лучше.