«Актеры настоящего» – проект журнала «Сеанс» и издательства «Амфора», посвященный лучшим российским актерам нулевых. В книге есть и мнения критиков, и реплики режиссеров, но главное в ней все же – фотографии, сделанные специально для проекта фотографом Никитой Павловым, и интервью с героями, в которых Чадов, Фандера, Шалаева, Суханов и другие актеры рассказывают о себе. Накануне выхода первой части проекта, предлагаем вам рассказ Сергея Гармаша о людях и фильмах в его жизни, и о нем самом.

Вот, бывает, меня спрашивают: «Как вы входите в образ?» Я всегда говорю: такое ощущение, что у этого образа есть двери. Дверей-то нету у образа.

Я мог бы написать сценарий документального фильма о себе. Но я этот фильм, может, показал бы самому себе, а больше никому. Нельзя открываться на 100%. Вот если отсканировать тот видеоряд, который прокручивается в мозгу человека за 4,5 минуты до смерти, это был бы лучший документальный фильм на свете. У меня был такой момент, когда я чуть не утонул. Я был еще пацаном, и помню, что у меня перед глазами поплыли – мама, папа, бабушка, брат, еще что-то там, кусок какой-то нашего двора. Веришь: нет обо мне круче документального фильма. Ни обо мне, ни о тебе, ни о любом другом человеке.

К нам в город часто приезжал цирк «шапито», и бабушка сдавала флигель циркачам. У нас жили две цыганки из венгерского цирка, осветитель с эквилибристкой, а их сын учился со мной в школе. И я в этом цирке пропадал, по неделе в школу не ходил, хотел даже бежать с ними. В кино зависал часами. Знал весь советский репертуар, французское кино с Делоном и Де Фюнесом обожал, смотрел все американское, что крутили. А еще мама рассказывала, что летом у деда в Евпатории меня водили по вечерам в кинотеатр, где я засыпал.

Мои родители – простые люди. Мама окончила среднюю школу, всю жизнь проработала диспетчером на автобусной станции. Папа был водителем, потом окончил институт и стал работать на руководящих должностях. Дачу от предприятия заработал. Сейчас они на пенсии, на нее, конечно, прожить нельзя, мы с братом помогаем. Я уехал из дома в 15 лет и, наверное, поэтому теперь стараюсь общаться с ними как можно чаще. Чтобы я маме не позвонил – такого быть не может.

Ребенком и дрался, и стекла бил. Мог уговорить весь класс вместо урока пойти в кино. Спички набивал в дверной замок, чтобы урок сорвать. Одно время у меня даже было два дневника – второй для отметок по поведению. Пару раз из школы исключали.

Собирался поступать в мореходку, но шансов было мало, конкурс был огромный. Помню, мама купила справочник для поступающих, я его полистал на предмет где экзаменов поменьше – оказалось, в театральном. Сказал зачем-то, что туда бы поступил, и уехал на соревнования по парусному спорту. А мама тихо отвезла мои документы в Днепропетровское театральное училище. Приехал в Днепропетровск, где выяснилось, что сдавать нужно актерское мастерство. Стихотворение, басня, проза. Ну, я кое-как вспомнил что-то из школьной программы. Еще я знал наизусть некоторые миниатюры Райкина – у нас дома целая коробка пластинок была. На экзамене, подражая голосу Райкина, стал рассказывать про случай с официантом. Комиссия возмутилась: «Вы что читаете?!» – «Прозу». – «Да вы вообще готовились к экзамену?» Я, до ужаса обнаглев, сделал морду кирпичом: «Готовился». Потом тупо и громко прочитал стихотворение Исаковского. Мне говорят: «Смотри, если явишься на третий тур с похожим репертуаром – не примем». Ну, в результате с Есениным и Чеховым я поступил. Выучился на артиста кукольного театра. Работал в родном Херсоне, с гастролями колесил по поселкам и колхозам…

Ничуть не жалею о времени, проведенном в армии. Конечно, вначале было трудно: хотел попасть в военный ансамбль, а оказался в строительных войсках. Со временем пообвыкся, а сейчас думаю, что пользы вышло больше, чем вреда: я могу быть бетонщиком, стропальщиком. В жизни никогда не знаешь, что пригодится.

Если бы Господь позволил мне вернуться в прошлое, я бы вернулся на первый курс Школы-студии МХАТ.

Фильмография – я не считал, может, как-нибудь сосчитаю, но там, по-моему, к цифре сто дело уже идет. Конечно, это хорошо с точки зрения опыта и денег. Но такое количество, безусловно, не говорит о качестве. Ничего не поделаешь. Несмотря на желание делать что-то высокохудожественное, все-таки надо зарабатывать деньги. Потом, я люблю маленькие роли и никогда от них не отказываюсь – если, конечно, есть что играть. И сейчас на два съемочных дня соглашусь даже охотней, чем на двести, причем без капризов снимусь у неизвестного режиссера, если увижу, что за этой ролькой стоят характер и судьба. Но режиссеров, с которыми меня свела судьба, а не только профессия, я по пальцам пересчитать могу. Абдрашитов, Месхиев, Лунгин, Тодоровский, Вайда, Михалков, Соловьев. Добавил бы я сюда Юрия Мороза, с которым мы делали «Каменскую» (1999) – я с этим проектом огромный кусок жизни прожил. Особняком стоит и работа с Иржи Менцелем на «Чонкине», которая не удалась, но взаимодействовать с режиссером такого класса было интересно.

Ну да, тракторист по пьянке задушил свою жену – значит, Гармаша надо звать. А мне вот как-то… Словом, хотелось бы получать интересные предложения, пробовать то, чего я не пробовал. Понятно, что с моим лицом трудновато сыграть нежного влюбленного, порхающего по жизни. Но я стереотипам сопротивляюсь, как могу: в договоре на «Каменскую» специально, например, было прописано, что мой герой ни разу не наденет милицейскую форму.

Никогда не мечтал о Гамлете там, Отелло. Умереть, но во что бы то ни стало до пятидесяти лет Гамлета сыграть – это не для меня. Вообще я еще в детстве мечтал сыграть врача – когда посмотрел «Дни хирурга Мишкина» с Олегом Николаевичем Ефремовым. Мне показалось, что это такая мужская профессия. Поэтому с удовольствием сыграл гинеколога в сериале у Резо Гигинеишвили.

Вообще-то я везучий. Я много лет знаком с Павлом Чухраем и много лет мы мечтали встретиться на съемочной площадке. Я как-то верил, что это произойдет. Так и случилось. Почти такая же история с Павлом Лунгиным. Мы познакомились, еще когда он начал снимать «Такси-блюз» (1990), а встретились только на «Бедных родственниках» (2005). Это безусловно режиссеры, которые стоят у меня в отдельном списке.

От «Острова» (2006) я отказался. У нас с Пашей чуть до личной обиды не дошло. У нас были – и есть – теплые, прекрасные отношения, мы сделали две картины подряд: «Мертвые души» и «Бедных родственников». Я к нему приехал и говорю: «Паша, зачем я тебе, я же в него не верю, не верю! Я буду, говорю, только кровь тебе пить. Я не хочу, я боюсь». А после премьеры я Лунгину сказал: «Паша! Ты должен мне спасибо сказать, потому что я бы никогда не сыграл так, как Петя!» Слово вам даю, это никакое не кокетство.

Когда у меня брали интервью по поводу картины «12» (2007), я сказал: «Михалков на съемочной площадке кто угодно, только не режиссер-постановщик». Перед съемками каждой сцены он нас заряжал, шаманил, завораживал. И вдруг я уже не понимаю, как оказываюсь в нужной мизансцене, в руках сигарета, и в принципе я даже не очень слышу команду «Мотор»… На следующий день приходит актриса, у которой по сценарию четыре фразы – и получает от Михалкова не меньшую порцию внимания! Для меня работа с Никитой Сергеевичем – не просто мастер-класс, это курс повышения квалификации.

Не знаю я независимых профессий. Да, актер подчиняется воле режиссера, но если кто-то из актеров скажет: «Если б я сделал по-своему, все было бы хорошо» – это однозначно профнепригодность. Высший пилотаж в том и заключается, что можно придумать роль и тебе скажут: «Гениально!», а пришел на съемочную площадку, и режиссер говорит: «Будем играть все наоборот», – и ты должен сделать это, воплотить, и это должно быть убедительно и прекрасно. Поэтому даже если я не чувствую и не понимаю, чего хочет от меня режиссер, я сделаю то, что ему нужно. Правда, в театре легче – на сцене обычно хватает времени на то, чтобы найти общий язык, а на съемочной площадке заартачишься – сорвешь график.

К чему рассуждать о своих бесах? Чтобы их изгнать? Вы помните, что говорит Воланд Левию Матвею: «Чем было бы ваше добро без нашего зла?» Если я стану ангелом, я перестану быть артистом.

Звонят мне тут из движения «Патриоты России» и спрашивают: «Вы не хотели бы прийти к нам? Очень хотим вас видеть». За гонорар, говорят, приходите, у нас будет много известных артистов. Я говорю: «Патриотизмом, значит, торгуете?» Нельзя прививать любовь к Родине – это все равно что прививать любовь к материнской груди.

Желание снять кино у меня есть, но пока мне хватает сил бить себя по рукам. Я бы хотел написать сценарий. И, наверное, когда-нибудь сделаю попытку. Но для этого надо запереться от всех и пожить в одиночестве месяца три. Идеи есть, нет времени. А в театре… Галина Борисовна Волчек предлагает мне поставить спектакль, но это случится лишь тогда, когда найду пьесу, которую буду чувствовать как себя. Ради надписи на афише: «Режиссер-постановщик – Сергей Гармаш» не хочу.

Когда начинаю спектакль, который играю уже не первый год, и ни фига при этом не нервничаю, я думаю: ну все, пора завязывать с этой профессией…

Профессия должна заканчиваться с окончанием рабочего дня. Потому что если палач, окончив работу, будет продолжать нести свои профессиональные обязанности, то он кого-нибудь казнит. Поэтому, когда я выхожу из театра, я хочу быть просто Сергеем Гармашом.

Общественной деятельностью занимаюсь. Чулпан Хаматовой и Дине Корзун помогал организовывать акции по сбору денег для детей, больных лейкемией. Занимаюсь постановкой «капустников» в театре на старый Новый год. А дома растет Ваня! Когда родилась дочь, у нас с Инной в Москве никого не было, и она до двух с половиной лет жила у моей мамы на Украине. В общем, тогда многое пропустил, теперь наверстываю.

Первое воспоминание?.. Паровоз, станция, мне года три, мы с мамой и папой едем в Евпаторию. И у меня через плечо такая торба, а в ней ночной горшок, мой собственный, потому что я на унитаз садиться не хотел, и ездил с ним, это был единственный мой груз. Помню пар и огромные колеса паровоза… Колеса мне очень нравились.